Учитель афганского

Карвер опустил руки и мял пышные груди красотки, одновременно пожирая взглядом покачивающийся из стороны в сторону рельефный, словно состоящий из двух лун, зад прелестницы.

Он уже ничего не соображал. А терпеть уже больше вообще не мог. Поэтому когда он все-таки вынул кутаг изо рта красотки, то слегка запоздал и забрызгал ей лицо.

— Какая горячая! — засмеялась она.

Не отвлекаясь, он развернул ее и вошел сзади. Когда он увидел ее качающийся зад и ложбинку на гладкой спине, то распалился еще больше. Глаза вылезли из орбит, изо рта вырвалось мычание.

Неожиданные вопли, исторгшиеся из десятков глоток одновременно, донеслись от места основного стойбища. Рокот сделался оглушающим, и, выглянув из-за буйвола, Карвер увидел его источник.

По руслу реки волоком двигался давешний каменный идол, а две его опущенные руки оставляли за собою две глубокие борозды. Приблизившись, он неподвижно замер в десятке шагов от кричащих талибов, словно всю жизнь здесь и стоял, а факт его движения был всего лишь кошмарным сном.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы Браин не поднял пистолет и, не послушав предостерегающих окриков своих подчиненных, не выстрелил. Несмотря на то, что пуля лишь чиркнула по каменной груди, не причинив вреда, это имело разительной эффект.

Идол с громким скрипом оторвал руку от земли и указал на Махмуда. Пастух просунул губы в оставленную узкую щель на золотой маске и, коснувшись флейты, заиграл.

Первыми задвигались овцы. Они подбегали к талибам, поначалу слишком занятых идолом, чтобы видеть новую надвигающуюся сзади опасность, и словно клешнями откусывали у них руки, ноги.

Воздух огласился воплями боли, и первые брызги крови окропили ссохшуюся землю.

Следом на талибов обрушились ослицы. Они сбивали их с ног копытами и затаптывали.

Талибы открыли беспорядочный огонь, но пули лишь вышибали из золотых боков нарядные искры.

С громким вздохом буйвол, за которым укрывался Карвер, пришел в движение и ушел к руслу.

— Стой! Куда? — крикнул Карвер, не прерывая своего занятия.

Ему не было никакого дела до какой-то там бойни, главное было испытать наслаждение в очередной раз. Он уже сбился со счета, сколько раз ему это удалось.

Красотка только переворачивалась перед ним, то этим боком, то другим, лишь периодически вынимая кутаг на короткое время, чтобы дать ему возможность выплеснуть на себя очередную порцию.

Верный Кайдар, сколотив около себя десяток наиболее обученных бойцов, бросился выводить Браина.

У них оказалось несколько гранатометов, из которых они вышибали сквозные дыры в туловищах овец и ослиц, и им удалось забежать на берег и дальше, вниз, в долину.

Браин цепко схватил Кайдара за плечо и прокричал с перекошенным лицом:

— Карвер! Где Карвер?

— Остался внизу! — прокричал Кайдар в ответ.

— Иди и убей его! — приказал Браин.

— Он и так обречен. Мы еле вырвались, мой господин, нам надо бежать.

Браин направил на помощника пистолет и произнес:

— Я приказываю тебе вернуться, раб!

Кайдар скрипнул зубами, но делать нечего, он полез на кручу обратно. С той стороны доносились лишь крики агонизирующих, бойня подходила к концу.

Занятый своим, Карвер не видел, как Кайдар вновь появился на взгорке и стал целить ему в спину из автомата. Внезапно ноги талиба оторвались от земли, и он взмыл в воздух. Из груди появились и стали быстро вылезать два дымящихся от крови рога.

Подкравшийся буйвол стоял неподвижно, равнодушно наблюдая, как талиб сползает по рогам все ниже.

Кайдар заплакал, руки его медленно разошлись в разные стороны, и видно случайно, ведь талиб был практически мертв, он нажал на курок, тогда подскочившая ослица с хрустом откусила ему нижнюю половину тела.

Бойня достигла своего апогея. На поле остались лежать одни громко стонущие раненные, между которыми медленно бродили овцы. Обычно они попарно брали талиба за ноги и разрывали надвое.

Ослицы, оглашая всю округу привычным для животных этого вида, истошным отрывистым ревом, откусывали людям головы, а потом ударом копыт отписывали их далеко в долину.

Действуя таким образом, они не оставили ни одного живого человека. Словно довольствуясь увиденной картиной, Идол развернулся и с тем же рокотом покатил обратно.

Пастух, оказывается, все время побоища не прекращавший играть, замолчал. В тот же миг животные замерли, кто, где стоял, снова превратившись в бездушные статуи.

Произошла еще одна ужасная вещь. Во всяком случае, для Карвера.

Он увидел, что та красотка, которую он так все время пламенно любил, есть никто иной, как кривоногая Ширин.

Подполковника Зажарского для Гота нашел Карнаухов, хотя по инструкции этим должен был заниматься дежурный. Но грех было не воспользоваться услужливостью парня. Он рвал и метал, преданно заглядывая в глаза Генри. И всего то надо было не надавить (упаси Господь), всего лишь объяснить в красках, что будет с парнем, если он не подпишет бумаги на Шипилина.

Зажарского Гот не любил. Будучи умным начитанным человеком, тот стремился подчеркнуть это в общении с куратором, и при нем забывалось, кто из них дикий абориген, а кто носитель цивилизованности. Стиралась разница. Он не нравился Генри и чисто внешне, напоминая техасского фермера. Кряжистый, крупные руки скотовода, рассудительная речь.

И тем приятнее было с ним работать, а точнее, ломать.

Для начала Гот показал ему донос Карнаухова и снимки зверских побоев. Зажарский надолго вчитался, осторожно переворачивая страницы заскорузлыми пальцами. Поначалу куратор думал, что старый медведь боится повредить их, потом на ум пришло неожиданное сравнение, что тот не дотрагивается до страниц, словно они измазаны в дерьме.

Наконец Зажарский закончил читать, снял очки, откинулся на спинку стула. И все нарочито замедленно. Ну, чисто скотовод.

— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался Генри, хотя на самом деле, ему было глубоко наплевать, что думает один абориген о деле другого аборигена.

— Почему вы не даете этому ход? Судя по всему, дело идет о серьезном преступлении.

Генри так и не понял, издевается тот над ним или говорит серьезно. За это он его и не любил. Мелькнула идея сознаться, что он даст делу ход только после того, как отночует девушку Шипилина без презерватива, накачает ее спермой по самые уши и устроит золотой дождь. Кстати, все это можно заснять на видео и показать медведю, упрятав в камеру понадежнее. Обоим медведям. Старому и молодому. Генри вспомнил, что вызвал старого пердуна отнюдь не из желания похвастаться, как он трахает его соплеменниц.

— Где документы? — спросил он.

— Вот! — дед указал на лежащее перед ним дело об избиении куратора.

— Не притворяйтесь, что не поняли о каком деле идет речь. С чем вы сегодня ездили к генералу Адамову. Адамов приказал передать его мне.

— Не понимаю, о чем вы?

Гот нарочито вздохнул.

— Вы сколько лет отдали службе, сэр?

— 22.

— Награды имеете?

— У меня 8 медалей и 2 ордена.

— Ордена за что?

— За участие в антитеррористических операциях. Имею ранение.

— Антитеррористические операции это благородно. Зачем же вы говорите неправду? Можете не отвечать, вы выгораживаете Шипилина.

— Я никого не выгораживаю, потому что в деле, о котором вы спрашиваете, говорится о покушении на сотрудника милиции и о том, что заказчик преступления находится в этих стенах.

— Я сниму с вас погоны, подполковник и уволю без пенсии.

Зажарский побагровел.

— Это не вам решать! Мои погоны кровью заработаны.

— Не знаю и не хочу знать, чем здесь у вас погоны зарабатывают. Вы трус!

Зажарский резко встал, уронив стул.

— За такие слова я мог бы вызвать вас на офицерский суд чести, но не вызову, потому что вы не офицер.

— Я могу показать удостоверение офицера, — услужливо проговорил Гот.

— Я подаю в отставку!