Реваншист. Часть первая (СИ)

Я пребывал в размышлениях, когда отворилась дверь. В палату шагнул мужчина лет пятидесяти - высокий, худой, со смуглым лица. Надо же! Сам товарищ Мамай пожаловал. И не надо лыбиться: в Беларуси татары живут со времен Витовта. Не один век охраняли западные рубежи Княжества Литовского. В Грюнвальдской битве уконтрапупили великого магистра. С веками татары потеряли язык, но сохранили веру. Их священные книги написаны на старо-белорусском языке. По ним, к слову, восстанавливали древнее звучание "мовы".

Мамай встал на пороге и зашарил взглядом. Увидев меня, заулыбался и направился к койке. Блин! Забыл, как его зовут. Столько лет прошло. Неудобно. Хотя... За глаза мастера дразнили "Будённый". Спрашивается, из-за чего? Усы? Лицо у Мамая гладко выбрито. Значит, имя-отчество...

- Здравствуйте, Семен Михайлович!

- Привет, Сергей!

Мамай опустился на стул, поставив у тумбочки холщовый мешок. Не пустой, между прочим. Передачка прибыла. Сам мастер принес! Горжусь...

- Как ты?

- Нормально, Семен Михайлович! Скоро выпишут. А у вас?

- Ну... - он сморщился.

- Дело шьют?

- Нарушение правил техники безопасности, приведшее к травме работника, - процитировал он. - В мою смену, значит, я виноват. Выговор - это в лучшем случае.

Печаль. За производственные травмы в СССР спрашивают строго. Жаль Михайловича - хороший человек. А выговор - это лишение квартальной премии. И о тринадцатой зарплате можно забыть.

- Что там произошло? Не помню, - я тронул рукой забинтованную голову.

- Ты затачивал штамп на шлифовальном станке. Перед этим менял пуансон. Коснулся его кругом, отлетел кусок... Хлопцы видят: упал. Подбежали, а ты без сознания и голова в крови...

- А где тут нарушение?

- Ну... - он задумался. - Ты же его боковой стороной круга резал.

Разумеется, боковой. Так удобнее и быстрей. Все так делают. Но правилами запрещено.

- Кто это видел?

- Никто. Но на осколке остался след от круга, так что сразу поймут.

- Осколок нашли?

- Не искали. Не до того было.

- Вот и хорошо. Комиссии скажете: уборщица замела. А мусор вывезли.

- Все равно не поверят, - вздохнул он. - При шлифовке сверху, осколок ударяет в щиток.

- Не факт. Излом пуансона видели? Ровный?

- Наискосок, - мастер заинтересовался.

- Вот! - сказал я. - В пуансоне могла быть микротрещина. Или перекалили. Надо выпресовать остаток и отдать в лабораторию. Пусть проверят. В том штампе пуансоны часто выкрашивались, значит, перекалены. А теперь смотрим. Я впрессовываю в штамп новый пунсон. Ставлю его на плиту шлифовального станка. Подвожу круг. Бац - отлетает кусок и летит в щиток. Но не прямо, на наискосок. Из-за этого рикошет мне в голову. На щитке вмятина есть?

- Нет.

- Плохо искали. Должна быть.

Я подмигнул.

- Сережа! - Мамай протянул мне сухую ладонь. - Сделаем. Спасибо!

- Не за что, - я ответил на рукопожатие. - Так и напишите в объяснительной: обстоятельство непреодолимой силы.

- Как, как? - заинтересовался он.

Я повторил.

- Запомню. Я тут кое-что принес, - Мамай придвинул к кровати сумку. - Может, еще чего?

- Одежду. Она в шкафчике в раздевалке. Номер шкафчика - восемьдесят два. Не идти же домой в робе.

- Прямо счас и сбегаю! - кивнул он. - Тут рядом.

Ну, да, до тракторного завода - рукой подать. Можно даже пешком - одна остановка. Шестая больница Минска.

- Сергей! - прицепился ко мне Миша, когда Мамай ушел. - Что такое пуансон? И штамп?

- Ну... - я почесал в затылке. - Представь, что то, что у тебя между ног, называется пуансоном. А то, что у жены, - матрицей.

Миша хихикнул.

- Ты ведь вставляешь пуансон в матрицу?

- Конечно! - Миша обиделся. - Я же не импотент!

Дядя Коля заржал.

- Что будет, если между пуансоном и матрицей положить, скажем, носовой платок?

- Ну...

- Пуансон втянет его в матрицу. По такому же принципу работает штамп. Бац - и пуансон выдавил в металле деталь. Миску, к примеру. Или вырубил отверстие, скажем, под болт. Так изготавливают многое. Со временем пуансоны и матрицы тупятся. Их требуется подточить или заполировать края, если штамп гибочный. Этим я и занимаюсь.

- Мы так вырубаем прокладки в краны, - сказал Миша. - Из листовой резины. Но я не знал, что вырубка - пуансон. Умеешь ты объяснять!

А то! Меня за это в редакциях ценили. Написать сложно может любой дурак. А ты попробуй, чтобы домохозяйка разобралась...

Мамай сдержал слово. Пока он ходил, я обревизовал передачу. Деревенская, "пальцем пиханная" колбаска, конфеты и даже бутылка коньяка. Фруктов нет - их в июне не продают. Свои не выросли, а из-за границы не завозят. Не поскупился, мастер! Ну, и я не остался в долгу. Квартальная премия у Мамая рублей двести. По нынешним временам - сумма! А бутылка коньяка стоит чуть больше пяти. Нормальный обмен.

После ужина я отнес бутылку врачу. Поначалу тот зартачился, но конфеты склонили чашу весов в нужную сторону. Я получил разрешение покинуть больницу на предстоящие выходные под железное обязательство вернуться вечером в воскресенье. Перед этим доктор вновь провел тест с доставанием носа пальцами, и убедился, что пациент в порядке.

- Наверное, просто болевой шок, - пробормотал задумчиво. - От того и сознание потерял. Ладно. Застрахован?

Я кивнул.

- Справку составлю как нужно, - пообещал доктор.

Я поблагодарил.

Больницу я покинул в сумерках. К остановке шел, неся в правой руке сумку Мамая. Колбасу и выпечку я зажал. Есть захочется, а в магазин заходить лениво. Да и на прилавках там к вечеру шаром покати.

Улицы города выглядели пустынно. Вечер пятницы. Народ сидит по домам или рванул в деревни: Минск - город приезжих. Сам такой. Личного транспорта здесь мало, государственный стоит в гаражах.

В воздухе стоял кислый запах горелой земли. Литейка... На тракторном она работает в три смены. Рядом - заводы автоматических линий и шестерен. Тоже не легкие планеты. Промышленный район. Подошел автобус, и я, запрыгнув в полупустой салон, сел у окна. "Икарус" медленно катил по пустынной улице. Я смотрел, узнавая забытые места. Парк 60-летия Октября, гостиница "Турист", улица Плеханова. В моем времени здесь пустят трамвай, и настроят высоток. Но пока - двухэтажные "сталинки" и частный сектор. Панельные дома начинаются в Серебрянке. В этом микрорайоне я живу.

Автобус свернул на проспект Рокоссовского, затем - улицу Малинина. Все герои Отечественной войны. В Минске их именами названы десятки улиц. В моем времени ни одну не переименовали, даже новые появились. В Беларуси не забыли, кому обязаны освобождением. В той жизни я жил на улице Рафиева - азербайджанца, танкиста, Героя Советского Союза. Чтобы он сказал, узнав, что через шестьдесят лет после его подвига, в Украине в таких, как он, будут плевать? А в Прибалтике станут сносить памятники павшим воинам? Националисты, мать их!..

Автобус подкатил к остановке. Я вышел и зашагал к комплексу зданий, стоявшему на возвышении. Два девятиэтажных жилых корпуса, соединенных двухэтажным переходом. Малинина, 28 - общежитие тракторного завода. Один корпус - мужской, второй - женский. По четыре сотни женихов и невест с каждой стороны. Вечерами из корпуса в корпус идет бурное встречное движение, за которым присматривают бдительные вахтерши. От них не скроешься - знают все. Посетителей пропускают только до 23 часов. Гостей к тому времени из общежития выдворяют. Как-то один из изгнанных решил влезть к подружке через лоджию. С внешней стороны женского корпуса они низкие. Мимо шел милицейский патруль. Он засек нарушителя и стал свистеть. Испугавшийся парень успел скрыться, потеряв при этом ботинок. Милиционеры подобрали его и предъявили вахтерше. Та выдала, как зовут парня и к какой девушке он ходит. Чекистки...

Вахтерша, увидев меня, ойкнула.

- Все в порядке, Юзефа Ивановна, - успокоил я. - Бандитская пуля. Но враг не прошел.