Записки грибника

Спросил, он подробно описал, что и как делал, как грел, описал вставку, кто и как молотом и куда стукнул.

Как ни прискорбно было это говорить, кузнец облажался. Обработка была сделана на прямой наковальне, в итоге получилась кака. Хотя, что ещё можно получить от ручного труда? И что мне было непонятно, свою трубу скручивая из листа, делает на оправке, ковать же на оправке готовую трубу не смог. Поделился сомнением и непонятностями.

— Много раз греть приходится, уклад угорает.

Я пожал плечами, было такое чувство, что к моим предложениям отнеслись спустя рукава. По-моему делать, это сначала заготовку выковать, отдать её на сверловку, после этого изготавливать ствол.

За это время обычный кузнец успевал отработать два ствола, при условии готовых полос. Привычная работа, привычные движения…

— Об чем задумался? — Спросил Онисим, откладывая в сторонку сверло, которое держал в руках.

— О том, что Василий, слова мои, не так понял, и дело сие плохо исполнил.

— Ты что гово… — Начавшего вставать кузнеца, придержал Онисим.

— Остынь Василий. А ты Федор, попусту не говори, Василий чай не отрок малый. Поведай что не так.

Посмотрел на них. Подумал маленько и выдал все, что думаю о способе, которым они сейчас стволы делают. Сначала кузнец молчал, потом принялся елозить по лавке, но когда я назвал цифру. Он не выдержал.

— Брешешь ты Федор, как собака на тын. Не можно так делать. — И размерено повторил, — Не. Можно.

Я согласно кивнул, а потом полез за своей заветной папочкой, достал, положил на стол и принялся развязывать завязки. Они внимательно следили за моими действиями. Покопался, нашел лист с рисунком пресса работающего на водяном приводе.

— С помощью вот этой механики, можно делать двунадесять стволов пищальных, одним ковалем за день. — Я слукавил немного. Подсунул не тот рисунок. — И все они будут одинаковые. И огрехов не будет и крепче будут, так как их греть не надо, уголья меньше в трату пойдет, уклад не угорит.

Русая да седая головы склонились над столом, едва не стукнувшись, а потом четыре глаза вопросительно посмотрели на меня.

— От речки Неглинки под забором текущей, можно взять силу водяную, поставить колесо… Достал из кармана карандаш из папки новый лист бумаги. И вот уже три головы склонились над столом. Я сначала попробовал поумничать, но тут меня вежливо ткнули носом в пару ляпов и все следующие три часа рисовал под диктовку, схему редуктора, вала, промежуточных подшипников, способ смазки. Анисим, грамотный мужик, из брошенных им вскользь нескольких слов, стало понятно, что он знает про такое и даже предлагал сделать здесь что-то подобное, но Головы посчитали, что эта забава и тратить деньги отказались.

— Приказной голова молвил, — 'что баловство, ставить токарям машину водяную', а большего мы тогда не измыслили. Молот поставить, он надобен, и то добро чтоб мочно видити и сметити какие недостатки явятся. На Тулу Амелька, по прозвищу Тренька и Карпунка Никонов ушли, тама как сказывали, на ручье крепь ставиши, а токмо весной ледом побило и колесо все изломаша. Мастеров тех на правеж забрали, а иным работным людям ничего не даваши, повелеши все разламывати.

— И что потом с теми мастерами стало? — мне был любопытен подход к решению некоторых задач.

— А ни чаво, по пять кнутов, всыпали, они в казну вернули деньги потраченные, а самих в Устюжану сослали. Да токмо они там почитай через двор родня, всей округе. Тьфу, ироды, — Василий перекрестился, — прости господи.

— Ты чего такой сердитый? — задал вопрос кузнецу. Просто так для поддержания беседы, а сам в то время чуть не высунув язык от усердия обводил карандашные линии делая их более четкими. Но разве от свинцового карандаша будет толк? Вот я не подумавши, привстав с лавки, полез в полку за чернильницей и перьевой ручкой.

' Да перьевая, да ручка, и стоила он мне, не она сама, а перо к ней, в десять копеек. Того ювелира, златокузнеца, хрена лысоголового… чтоб корова на его крыше себе гнездо свила… Как ни будь потом расскажу как я ювилиркой затаривался.

Самая гадостное это было подобрать материал который будет впитывать чернила и постепенно их отдавать, в этом случае клякс мало. И должен быть устойчив к серной кислоте, оказывается она входит в состав средневековых чернил. Нашел, сердцевина камыша, губчатая структура, высыхает и намокает, без изменения свойств. Ни стоит, ни копейки и её много…'

Снял берестяной колпачок, обмакнул в чернила, и перо заскользило по бумаге, оставляя после себя тонкую линию. Я проверял, с одной заправки, около метра выходит.

До меня сразу и не дошло что наступила какая то подозрительная тишина. Подняв голову, увидел, что они смотрят на мою самописку с каким-то детским восторгом. Во всяком случае, один точно заинтересовался.

Анисим спросил, — Дай мне, — и протянул руку. Забрал, покрутил, рассматривая, пристально оглядел перо и попробовал писать. У него получилось начертать почти два десятка слов, когда он прекратил попытку. А чернила ещё не кончились. Тогда он просто провел черту от края до края листа и сантиметра за три до конца листа, она перестала писать.

С видимым сожалением вернул обратно. После заправки я продолжил обрисовку дальше. Это не мешало нам разговаривать, они спрашивали, отвечал и наоборот. Анисим взял в руки лист с изображением колеса, задумался, потом достал свой карандаш и на полях стал делать свои пометки.

— Василий, — Я решил напомнить свой вопрос, загрустившему было кузнецу, — А чего ты такой сердитый на этих…. Ну как их… Эти сосланные которые.

За него ответил Анисим, не поднимая головы от заметок, — Сродственники евойные, брат молодший и старшей дочери муж.

— Василь, а ты из Устюжны родом, что ли? — Я по-новому посмотрел на коваля.

— Отец наш, сюда был выписан, а мы с ним пришли, царю служить — И в ответ подарил взгляд из разряда ' понаехали здесь, нам москвичам работу отбиваете'

'Ты смотри, откуда любовь к лимите тянется'

— Я собственно расспросить хотел про твой край отчий, люди бают, там кузнецов знатных много…

И лучше них никто по железу и укладу не работал. — Краем глаза заметил, как улыбнулся Анисим. А вот Василий купился на такую грубую лесть. Его заросшая волосами физиономия расплылась в довольной улыбке, он гордо выпрямился, рукой пригладил усы и бороду. Взгляд стал насмешливо высокомерным, прокашлявшись, открыл рот…

— Васька, сдуйся а то дымом вонючим изыдешь- Спокойно так, произнес мастер. — Пора нам и честь знать. Да и трапезничать пора.

Свернул листки с рисунками, верней чертежами, в рулон, встал из-за стола, коротко поклонился, — Бывай здрав, Федор. Опосля вечерней службы… Ведаешь где живу?

Я ответил отрицательно.

В двух словах, он рассказал, как его найти. Пришлось пообещать. Ещё раз, попрощавшись, они ушли. Да и я не задерживался, навел порядок и убрав бумаги, побрел домой, сегодня суббота и кажется за прошедшую неделю, заслужил баньку…

В усадьбе Никодима было всё как обычно, как будто меня и не было целую седмицу. Орали гуси, квохтали куры, мычала корова зорька, требуя чтоб её подоили. Бестолковые козы пытались через загородку дотянуться, до ещё зеленых веток, растущей рядом с загоном, яблони. Смирная кобылка, запряженная в телегу, стояла у открытых дверей сарая и изредка вскидывала морду, с надетой торбой. Ловила горсть овса и начинала меланхолично жевать, посматривая по сторонам своими большими лиловыми глазами.

— Смотрите, кто к нам пришел? — Из темноты конюшни вышел Никодим. В руках он нес большой мешок набитый чем-то мягким. Забросив его на повозку, пошел мне навстречу, протянул руку и со словами, — 'вернулся блудный сын', - похлопал меня по спине и слегка приобнял. Потом отстранил, взял за плечи, осмотрел и вынес вердикт, — Отощал.

И громко закричал на весь двор, — Марфа! Марфа, карга старая, тебя, где черти носят?

— Почто орешь, ирод? — Старушка вышла из птичника с лукошком полным яиц. Увидев меня поставила его на землю у невысокого крылечка, отряхнула руки о фартук, развела их и со словами — Федор, совсем стариков забросил. — Пошла мне навстречу.