Ветвь оливы

— Неплохо бы, — кровожадно проворчал Гамлет.

— А зачем?

— Ради восстановления исторической справедливости!

— Нет такой.

— А должна бы быть!

— Ну знаешь, тогда наступит полное равновесие, история остановится и все на свете впадет в коллапс! — я поставил чашку и с радостным видом хлопнул в ладоши.

Гамлет изумленно на меня вытаращился.

— Бредятина! — буркнул он.

— Может и нет. Полное равновесие — и все, весы застынут, движение прекратится, все придет к общему знаменателю — а что у нас общий знаменатель для всего? Ничто.

— Бред! — повторил Гамлет.

— И все-таки, — задумчиво проговорил Фризиан, глянув на него то ли скептически, то ли с глубоким сочувствием, — типы личности есть типы личности, и в соответствующих ситуациях люди ведут себя соответственно своей природе. И все время наступают на одни и те же грабли. И последствия логичны.

— Это обобщение, — сказал я. — Так бывает «чаще всего», но не «абсолютно всегда». Даже дурные привычки — склоняют, но не обязывают. Двойники или нет — вы не можете ассоциировать себя с этими людьми. Переселение душ — это не научно, да и неинтересно, во времени, которое движется бесчисленным множеством потоков. Хотя, конечно, очень романтично, и в прошлом еще не такой ментальной окрошки наберешься от совершенно посторонних людей, со всеми их любимыми заблуждениями, за которые они готовы друг друга поубивать. Но вы же не готовы? Вы отличаетесь от них. Вы их изучаете. Вы можете посмотреть на все происходящее со стороны и даже свысока, если хотите. А если начнете считать, что они — это вы — то очень быстро сойдете с ума и с дистанции, во всех смыслах. Но потоков потому и множество, что никто — абсолютно никто не обязан наступать всегда на одни и те же грабли всегда одинаково. В самых одинаковых вещах всегда есть погрешности. То, чего не должно было случиться, в каком-то мире должно было случиться именно так.

— Крышка моей голове, — промурлыкал Фризиан рассеянно. — Давно она так не трещала. Да еще и на пустом месте…

— Ах на пустом месте?.. — снова вскипел Гамлет.

— Конечно, — вставила Линор. — Вас ведь там никогда не было.

На секунду повисла тишина.

— В каком смысле? — переспросил Гамлет.

— Электромагнитная матрица — только слепок с вашей личности, со своими погрешностями. Вам кажется, что вы где-то бываете. Да, какая-то часть поля, создаваемого мозговыми импульсами действительно отправляется в прошлое, но только какая-то часть поля, как воздух, который вы выдыхаете, и это вовсе не душа.

— Не все бы с этим согласились, — нахмурился Гамлет, вертя в руке чашку. Он всегда тяготел к чему-то материальному, а не абстрактному. — Профессор Линн считает, что эти слепки достаточно полноценны. В них заключается все рациональное, что есть в нас и все нерациональное. И почему-то, пока «слепок» где-то путешествует, мы находимся в глубокой коме…

Последний довод был явно неудачен.

— Потому что наш мозг в этот момент готовится к тому к тому, чтобы принять в себя огромный объем информации, и потому что приборам нужно время для совершения нужных операций, — ответил я прозаически.

Фризиан тихо хмыкнул.

— Получается, он все-таки верит в настоящее и будничное переселение душ?

— А ведь вполне достаточно настоящего и будничного переселения информации, — пожала плечами Линор. — С носителя на носитель. И ничего больше. А в остальном приходится полагаться на «двойников» — живые и настоящие в своем мире только они, даже если полностью подавить их память.

— Если мы можем обитать в теле, разве мы не можем обитать в информации и электромагнитном слепке? — туманно вопросил Гамлет. — Тот же «грубый костыль». Разве мы сами не воплощение неких идей, носящихся в воздухе?

— Тогда стоило бы обозначить точно, что считать личностью, — Фризиан откинулся на спинку дивана и, запрокинув голову, поставил чашку себе на лоб. — Кому-то достаточно голой идеи, кому-то набора качеств, кому-то чего-то большего — и до какой именно крайности? До той, что мы сами, вчерашние, давно покойники. И не только вчерашние, но те, что были любую произвольную единицу времени назад — секунду, наносекунду — и это все еще будет очень грубый и условный подсчет.

— Знаете что, — сказал я. — Вам просто надо отдохнуть. С дезориентацией вам поможет только время.

— «Каждая — ранит, последняя — убивает», — заявил Фризиан. — Вот что такое твое время!

— Линейное, — напомнил я. — Но мы-то знаем, что оно не линейное.

— Ага! — Гамлет издал смешок и постучал пальцем по эмблеме золотой спирали на груди.

— И это тоже не вся правда! — воскликнула Линор.

— А где же вся?

— В знаменателе, — ответил Фризиан. — Который суть — ничто. — Он торжественно поднял чашку в воздух. — За знаменатель!

— К дьяволу! — сказал Гамлет. И допил кофе.

Мы сидели в кабинете, где пахло застоявшейся краской, не свежей, до которой отцу сейчас не было дела. Вместо обычного кофе я потягивал из керамического сосуда, покрытого яркой глазурью, адскую смесь из ивовой коры с какими-то травами, которые добавил Мишель, и лишь с небольшой примесью любимого напитка. Я только догадывался, что глазурь была яркой. Как на следующий день после абсента, мир казался выцветшим и вялым. Горечь с едва уловимым кофейным ароматом отдаленно напоминала ирландский стаут. Может, это был вовсе не кофе, а жженый ячмень? Голова после вчерашних похождений и экспериментов уже не трещала так как утром — и потолок не норовил расплыться по стенам — но была еще не в порядке и не на месте. А повторять вчерашний опыт без нужды я остерегался, хотя все шло к тому, что придется, по меньшей мере еще один раз…

Отец делал вид, что не происходит ничего особенного, но я знал, что он беспокоится. Время от времени он внимательно на меня поглядывал, когда думал, что я не вижу. И все же, и он считал риск оправданным. Необходимым для самозащиты. А на долгий срок пока загадывать не приходилось.

— Удивительно, как тебе удалось с ней договориться? Почему она так нам верит? Вчера пришлось немного намудрить с мистикой, но ты уже давно имеешь с ней дело.

Отец пожал плечами:

— Когда-то мы были с ней друзьями.

— В каком смысле? — спросил я настороженно.

— Во вполне невинном, — усмехнулся он почти озорно, его усы встопорщились, как иголки ежа. — Она считает, что когда-то я спас жизнь ей и ее тогда еще нерожденному ребенку. Ты же знаешь, в королевском семействе не все было гладко. Был момент, когда кое-кто из придворных решил, что король действительно хочет от нее избавиться. Ну, разумеется, этого хотел не совсем он…

— А некая прекрасная дама в немалых летах… — продолжил я.

— Даже не она, хотя кое-кто подумал, что она этого хочет. Потому что могла же она этого хотеть, и может быть, могла даже надеяться стать королевой. И тогда пустили слух, будто королева носит ублюдка.

— А на самом деле?

— Полная чепуха. Она любила своего мужа почти фанатично. Если не сердцем, то уверенностью, что должна его любить. Король, конечно, разгневался, но убить ее он все-таки не собирался. С другой стороны, произойди что-то в этот момент, он вряд ли бы всерьез огорчился.

— И что же ты сделал?

— Ничего особенного, не верил слухам, и королю не советовал. Почему-то в тот момент это стало для меня почти личным делом. Вот-вот и ты должен был родиться, и это как-то на меня действовало. В какой-то момент я не позволил лишить ее охраны и всячески оберегал. Тогда произошло несколько покушений, все неудачные. Когда о них узнал король, он разгневался снова. И принял нашу сторону. Королева до сих пор мне благодарна, просто за то, что я ей поверил и не позволил оставить ее без защиты.

— Ты никогда об этом не рассказывал.

— А о чем тут рассказывать. Всего лишь эпизод, объяснение, почему она, в свою очередь, мне поверила. Мы привыкли относиться друг к другу по-доброму, пусть и на расстоянии. Ей кажется, что звездами было предопределено, что я могу ее защитить в самый трудный момент. К тому же, она очень хотела избежать гражданской войны и уцепилась за такую возможность.