Семиовражье часть 2. Крестовый поход начинается в полночь

Запирать боярина тоже пока рано, нужно дождаться ответа Республики.

Руднев встал и, подойдя к Ивану Андреевичу, положил ему руку на плечо.

-Идите, отдохните, Иван Андреевич, такие решения не принимаются сгоряча. – И только сейчас заметил проявляющуюся на голове боярина лысину. Капитан хорошо видел до начала боя, как внизу по палубе прогуливался боярин – лысины у него не было, а была изрядная черная шевелюра.

Между тем Иван Андреевич встал и, коротко поклонившись, направился в свои апартаменты. Руднев вызвал начальника корабельной полиции Струцкого и передал ему стакан, из которого пил боярин.

-Константин Сергеич, друг любезный, будь добр, разузнай, что за человек его держал в руках, вы ведь мастера по пальцам человека узнавать!

Струцкий осторожно взял стакан салфеткой и расшаркался

-А как же, система новая, патентованная, но пока ни одного сбоя не было, лучше, чем по фотографии определяем, кто есть ху.

-Ты что это, Константин Сергеич, английским занялся? А толку? – латынь учи или нахуатль, а английский нам не к чему.

Струцкий замялся

-Шекспира прочитать хочу. Был в Англии такой писатель, да на русский еще весь не переведен, а писателище замечательный.

Руднев махнул рукой

-Выйдешь в отставку – хоть Шекспира, хоть вампира, переводи, а мне сейчас, того, кто из этого стакана пил, найди да выложи.

Руднев насторожился. Давно знавший Ивана Андреевича он не мог не заметить в нем решительных перемен. Быть может боярин Иван давно сидит в одном из папских замков, клопов кормит, а этот с лысиной – ловкий двойник-иезуит, подставленный Папой, чтобы втянуть русских в крестовый поход. В то, что Иван Андреевич с легкостью втянет Республику, в непонятную и бесцельную войну, Рудневу не верилось.

Лазарет.

Джакар лежал на керамической плитке пола в душевой греческого крейсера, переоборудованной во время боя в лазарет. Вокруг в полутьме, еле освещаемой люминесцентными лампами, как в аду ворочались, стенали и кричали люди. Пахло кровью и гниющим мясом, ежеминутно санитары подхватывали тяжелораненого и уносили на полотне носилок в операционную. Обратно возвращали не всех. Наконец очередь дошла до Джакара. Врач осмотрел его и удивленно показал на ноги, что-то лепеча по-своему.

-Я не понимаю вас. – Ответил ему Джакар. Врач наморщился и с трудом, потешно коверкая слова, перешел на русский.

-Как вас зовут? С какого вы корабля?

-Я Сергей Войнин, помощник русского посланника. – Не поморщившись соврал он – И уж извините ради бога, не имею права разглашать информацию о своей деятельности.

Грек постоял, переваривая, видимо смысл русских слов и снова указал на ноги.

-У вас как я понимаю, сегодня не было ранения?

-Нет. Меня смыло волной, а я, знаете ли, на протезах, протезы потерял в море.

Врач внимательно осмотрел культи ног – Хотел бы я увидеть ваши протезы. У вас ни малейшей натертости, какими протезами вы пользуетесь?

Джакар отмахнулся – Не знаю. Какие прописали – в тех и хожу. Когда меня переправят на русский корабль?

Врач замахал руками

-Сейчас нет времени заниматься вашей перевозкой. Ранеными мы будем обмениваться уже в Кноссе, куда идет наша эскадра. Потерпите день-другой, наш крейсер сильно пострадал во время боя, ваш тоже, так что скорость у нас посредственная.

-Папские броненосцы тоже идут в Кносс?

-А куда же им идти? Наш посланник Палеолог открыл объединенному флоту гавани Крита – там и будем ремонтироваться. А зачем мы ввязались в эту передрягу, вам посланникам да их помощникам знать лучше. Наше дело – вам вот – врач показал на ноги Джакара – ноги пилить, да руки вправлять.

Не попрощавшись, грек перешел к следующему раненому, и, осмотрев его, вызвал санитаров с носилками. Джакар откинулся на холодную плитку и лежал, рассматривая обгоревшие пузыри краски на потолке. Кто-то судорожно хватал его за плечо. Джакар откинул руку, но из полутьмы раздалась русская речь

-Браток, погоди, браток, я моряк русский.

Джакар привстал и обернулся. К нему подполз раненный моряк с забинтованной головой и волочащейся по полу штаниной.

-Помираю браток, - кричал тот, - дай к тебе переползу – среди своих все умирать легче.

Джакар подвинулся, пропуская моряка. Тот сел и протянул ему крепкую продубленную руку.

-Жми краба, братишка.

Джакар пожал ему руку, тот тряс ее и представился.

-Я Степан Кузьмин, сигнальщик с «Николы». А про тебя слышал счас – посольский ты?

-Ага. – Джакар отвечал нехотя, боясь, что матрос уличит его во лжи. Но матрос просто радовался соотечественнику и доверительно рассказывал про то, как был смыт волной в море.

-Сейчас бы на «Николу», братишки бы обрадовались. – Мечтал моряк. Джакар посмотрел на него – по лбу катились крупные капли, перебинтованная культя левой ноги кровилась.

-А что, может мотанем? – спросил он его не то в шутку, не то всерьез.

-Ты что, контуженный – удивился матрос. – У нас с тобой на двоих одна нога!

-А тогда лежим и не дрыгаемся, браток. Слышал – в Кноссе нас на «Николу» отправят. Был в Кноссе когда-нибудь?

Моряк отрицательно покачал головой.

-А я был – Джакар вспоминал Кносс двенадцатого тысячелетия до рождества Христова. – Хороший город.

-Может братишка, только нам теперь домой дорога – отвоевались.

Восстание на корабле

Уже вечером, в скоротечных южных сумерках Струцкий доложил Рудневу результат экспертизы – стакан держал в руках сам боярин Иван Андреевич – возможность замены его подставным лицом полностью отпадала. Руднев тяжко вздохнул и приказал приставить к каюте посланника стражу.

-Охрану разоружить, посадить в соседнюю каюту.

Впереди трубы броненосцев выкидывали в небо снопы искр – поврежденные машины работали на перегреве, вокруг кружили миноноски. Всеволод Федорович оценил ситуацию и, черканув письмо, отослал его с катером на «Антропос». В письме, адресованной капитану Евклиду Попадакису, он объявил, что русский посланник арестован им за измену, и «Никола Мирликийский» ночью покинет папскую эскадру. Капитану греческого крейсера предлагалось совершить то же самое и следовать за ним на полных оборотах в Кносс или Никозию, гавань закрыть и не пустить папские броненосцы на Крит. Руднев взывал к вечной дружбе Руси и Византии, и ненадобности обоим государствам бессмысленной войны.

Легче было бы воспользоваться радио или семафором, но тогда смысл послания будет известен всей эскадре. Катер был надежнее, но если письмо не произведен должного эффекта на Попадакиса – экипаж катера арестуют, а там могут объявить тревогу по эскадре – Палеолог может пойти на это, да и не для того чтобы вызволить боярина Ивана, а чтобы самому оказаться чистым.

Возможно, было все что угодно. Собравшимся в кают-кампании офицерам Руднев объявил о необходимости немедленного приведения корабля в боевое положение, но тихо, без тревоги.

После он наблюдал, как матросы разбредались по палубе, тихо проходя в орудийные башни, становясь у легких орудий. Орудия расчехлили, и делали вид, что чистят их, но их стволы медленно поворачивались вослед корме «Фомы Аквинского». А катер все не возвращался.

Руднев видел его, болтающегося на тросах у борта «Антропоса», экипаж держал его под парами, как вдруг там началась какая-то свалка и митральезы осыпали катер градом пуль. Руднев перекрестился и крикнул в трубку

-Лево руля, полный назад!

Крейсер выскочил из кильватера и стал поперек на пути следования «Антропоса» - рискованный маневр, рассчитанный на то, что «Антропос» отвернет и выйдет из кильватера. Было видно, как там уставшие матросы забегали, бросились к орудиям, но русский крейсер был давно готов к бою, и, продолжая кормой выходить из кильватера, запутывая противника, произвел по «Антропосу» несколько залпов. Били с ближней дистанции, так что почти все снаряды попали. «Антропос» снова загорел, и на месте его самого мощного бакового орудия торчали из палубы какие-то металлические балки.