Замочить Того, стирать без отжима (СИ)

— Господа, Петербург молчит, наш посланник в Нидерландах сказался больным и отказался от встречи. Я принял решение возвращаться в Кронштадт. Если британский или какой-либо другой флот попытается этому препятствовать, я буду вынужден использовать против него любые имеющиеся в моём распоряжении средства.

— Вы прикажете открыть огонь? Против англичан у нас нет ни малейшего шанса.

— Евгений Романович, мы уже объявлены виновными во всех смертных грехах. И вывод я вижу только один — эта невероятная  провокация задумана как повод для объявлении войны России. Вся европейская и американская пресса клеймит нас как коварных негодяев. Удовольствия выставить нас трусливыми негодяями я им не предоставлю.  Если бритты попытаются остановить нас силой, будет сражение.  Чем бы оно для нас не окончилось. Приказываю, господа, отряд к бою и походу изготовить.

***

Мичман Яковлев в компании корабельного священника наблюдал за развернувшейся на кораблях отряда суетой несколько отстранённо — водолазная часть крейсера к походу готова, а в бою не участвует. Немногочисленных подчинённых мичмана привлекла к своей суете боцманская команда, и они с отцом Алексием, следуя флотской и житейской мудрости: «если не можешь помочь, не мешай» — беседовали о высоком.

— Всё-таки, юноша, я полагаю, что для закуски гораздо лучше подходят солёные грузди. Этак, знаете ли, с маслицем, лучком репчатым, капелькой винного уксуса, и чтобы в бочонке обязательно дубовый лист был, и смородиновый, но последнего — самую малость, для запаха только.  Под огурчик, оно, конечно, тоже душевно идёт, хрустко так, но грузди это совсем другой уровень, понимаете? О чём это вы вдруг задумались?

Мичман, взятый отцом Алексием за рукав, очнулся:

— А?

Потёр виски длинными пальцами с ухоженными ногтями:

— Я, святой отец, вот о чём подумал. Ведь до чего совпало-то, — чужой порт, ультиматум, эскадра поджидает, несопоставимо сильнейшая нашей.  Колчак вывернулся как-то…  А мы?

 — Так ведь Колчак и сам по сей день не знает, что его подчинённый спьяну устроил.

—  Неужели мы глупее?

Отец Алексий вздыхает глубоко, используя всю мощь тренированной грудной клетки.

— Так ведь пробовали  не раз, не выходит.

— Все разы ситуация была обычная, а нужна безвыходная! – у мичмана горят глаза от лихорадочного возбуждения.

— Катер там был, и сахар, и спиртным потом в бухте неделю пахло.  Отец Алексий, мы обойдёмся без сахара! Я к командиру!

***

Два немолодых голландца стоят на пирсе, провожая взглядами уходящие русские корабли. Тот, что выше и стройнее, с бородкой, спрашивает, не поворачиваясь:

— Тоже продал своё старое корыто, Клаус?

            Второй, невысокий и коренастый, с гладко выбритым круглым лицом, сплёвывает в воду.

            — Ты видел.

            — А ещё они скупили весь запас тёмного рома в бутылках. — Первому явно хочется поговорить. — Старина Ван Тиизель небось довольно потирает свои конопатые лапы.  Как думаешь, на кой чёрт им столько дешёвого пойла?

            Второй угрюмо ухмыляется:

            — Дитер, если бы тебе предстояло купание в холодной морской водичке, ты тоже постарался бы прихватить с собой что-нибудь согревающее.

            — Ты вроде как недоволен, сосед?

            — Я, как и ты, знаю, что русские не выходили в море. В газетах сплошное враньё.  Они не нападали на англичан. И янки не топили. Это грязные игры Дитер, и наша страна тоже измазалась. Чему радоваться?

            — Тому, что продал старую баржу по цене двух новых, Клаус.  Пойдём, обмоем удачную сделку, заодно помянём этих сумасшедших.

            Пять современных броненосцев блокирующей эскадры против пары старых калош — удачный расклад, но на всякий случай  мористее держится отряд из шести броненосных крейсеров — на случай, если той же «Авроре» удастся проскочить мимо основной эскадры. Британцы не намерены ничего оставлять на волю случая, отряды дестроеров с заряженными минными аппаратами тоже приведены в боевую готовность.  Русским не ускользнуть, тем более что командир блокирующих сил получает информацию обо всех перемещениях своих жертв ежечасно.

            —  Ром, баржи, — седой адмирал в раздражении швыряет радиограмму на стол.

— Они совсем потеряли головы, делают чёрт знает что.

            —  Тем проще будет расправиться с ними, сэр.

            Адмирал наклоняет чашку  чая с молоком, любуясь благородным оранжевым оттенком напитка.

            —  Вам следует помнить, что справится с буйным сумасшедшим очень, очень непросто. Прежде, чем его упекут в Бедлам, он может такого натворить…

            Как в воду смотрел…

***

            Серое море, серое небо, серая муть в линзах биноклей, прицелов и дальномеров. Тёмно-серые силуэты кораблей на фоне тёмно-серой полосы берега, закрывающей всю западную часть горизонта. Если бы не поднимающиеся выше марева мачты, корабли можно было бы и не заметить. Корабли?  Скользнувший было мимо взгляд сигнальщика рывком возвращается к цели. Точно корабли, в этом нет никакого сомнения.

            — Три военных корабля на левой раковине, лейтенант, сэр!

            Вахтенный начальник в свою очередь вскидывает бинокль.

            — Это они. Всё-таки вылезли!

            — Так точно, сэр!

            — Пытаются уйти под берегом, надеются, что мы там их не достанем.  Глупость, их осадка не намного меньше нашей.

На британской эскадре сыграли боевую тревогу, прибавили ход — дым из труб пошёл гуще, носовой бурун вырос вдвое. На мачте флагмана затрепетали флаги сигнала, новейшие корабли гранд-флита начали последовательно поворачивать почти на сто восемьдесят градусов, ложась на курс перехвата.  Имея три-четыре узла преимущества в скорости, британский адмирал может не торопиться — медлительной мышке не скрыться от его бронированных кошек.

Требование остановиться, отказ русских, первые, пристрелочные, выстрелы англичан…

Мичман Яковлев, внезапно ставший самостоятельным командиром,  на борту своего первого корабля приник к визиру, пытаясь поймать самый выгодный момент для атаки.

— «Пора! Через несколько секунд они состворятся все».

Мичман выпрямляется, оглядывает ряды наклонных штырей, плотно усеявших палубу старой речной баржи, и сам себе даёт команду:

— Огонь!

Резким толчком опускает до упора Т-образный рычаг подрывной машинки. Палуба баржи окутывается плотным облаком порохового дыма, из которого с воем вылетают десятки ракет, тянущих за собой рыжие хвосты пламени. С опозданием на несколько секунд такой же залп даёт вторая баржа.

— Привет от Конгрева! Это вам за Копенгаген, суки британские! Эй, черти, вторую порцию!

Матросы, для скорости движений сбросившие бушлаты, в одних тельняшках начинают подавать из трюмов и насаживать на направляющие штыри новую порцию ракет.

После третьего, последнего залпа, мичман поворачивается к рулевому:

— Право руля, к берегу держать!

— Есть к берегу держать! – отвечает матрос, улыбаясь в пшеничные усы – голос у мичмана сорвался, от волнения командир ракетного корабля «Акация» как говорится, «дал петуха».

 Большая часть ракет падает в море, но достаточное их количество ударяет в палубы и надстройки британских броненосцев. От удара бутылки, составляющие боевую часть этих примитивных снарядов, разбивается, и ром, чёрный карибский ром лужами расплёскивается по палубам, разбрасывая в стороны ароматные (ну, это смотря на чей вкус) брызги. Спиртовые пары смешиваются с атмосферным кислородом, эту взвесь начинают засасывать палубные вентиляторы, и в этот момент один из не прогоревших до конца пороховых двигателей зажигает получившуюся смесь. Над флагманским «Лондоном» вспухает чудовищный огненный шар, клубясь, поднимается вверх, оставляя внизу тонкий дымный след.

— Вылитый ядерный взрыв, прости Господи, — крестится наблюдающий за сражением с кормового мостика «Авроры» отец Алексий.