Мой сиамский брат - Генеральный секретарь (СИ)

- Да, Леонид Ильич! Именно так, по-Ленински! Конечно согласны. - Раздались дружные выкрики. Брежнев громко, с нажимом, обратился к главному идеологу:

- Товарищ Суслов, а что Вы можете нам сказать? Каково Ваше мнение по этому вопросу? - Суслов встал.

- Это хорошо, товарищи, что между нами такое единодушие. Партия и наш вождь и учитель Ста… Ленин - Ильич недовольно кивнул головой, на оговорку Михаила Андреевича. Некоторые из присутствующих понимающе переглянулись. Михаил Андреевич кожей ощущал опасность, как в окружении стаи волков. Слишком много скользящих взглядов, никто не смотрит в глаза. Сначала даже растерялся, был не готов. А то, что стоило ожидать плохого - чувствовал. Пахло бедой в воздухе. Слова Брежнева не сразу достигли сознания, но потом быстро взял себя в руки.

- Вы совершенно правы, Леонид Ильич, главное - это постоянный рост народного благосостояния. И Ленин и Карл Маркс учили, что счастье народа архиважная задача.

Брежнев сделал знак Черненко. Тот взглянул на министра обороны, и близко поднеся документ к глазам, зачитал:

- Поступили сигналы от военнослужащих Советской армии о том, что министр обороны Устинов позволяет себе делать высказывания, порочащие и роняющие авторитет Генерального секретаря нашей партии, Брежнева Леонида Ильича. - В кабинете возмущенно загудели. Многие с преувеличенным осуждением смотрели на Устинова. Тот платком вытирал обильный пот на лице.

- В частности, после коллегии министерства обороны, в присутствии многих генералов, маршал Устинов говорил: “Этот старый пердун с помощью врачей подправил себе лицо. И стал выглядеть как молодой павиан. И теперь решил, что он один знает, какими должны быть вооруженные силы. Хочет сократить армию вполовину и урезать вдвое бюджет. Это бред. Хуже - маразм, совсем не соображает, что делает. Так армия ему мозги вправит.”

Брежнев гневно вскочил. Лицо покрылось красными пятнами, брови грозно сдвинуты, глаза, казалось, еще чуть-чуть и начнут метать молнии.

- Меня маразматиком обзываешь! Мозги мне вправлять собрался!? А мы с тобой, Дима, вместе водку пили. В гостях у меня не раз сиживал, на охоту ходили, ружье мне дарил…

” Леня, спокойно, только не лезь в драку. Морду потом ему пощупаем, сейчас пусть Суслов выступит. Он хорошо кожу живьем снимает. Вот пусть Устиновым и займется” - удерживал разгоряченного подшефного Викторин. Главный идеолог тщательно протер очки. Сосредотачивался перед тем как исполнить экзекуции. И понимал, надо пройти над пропастью. Мозг “закипал” от напряжения.

“Вон как все таращатся, ждут. Чего? Его ошибки? Думают броситься сейчас Суслов Устинова защищать - тут ему и конец, сразу в сочувствии обвинят, и тогда прощай ЦК. Не дождутся… А как в груди жмет… Псы, собаки - не дождутся”. - Суслов в последний раз дохнул на стекло очков, и с силой протер стекло. Окинул взглядом членов Бюро, голос вначале чуть дрожал. Говорил глухо и невнятно.

- Партия учит нас всегда поддерживать и всячески способствовать авторитету генерального секретаря нашей партии. Поэтому мне совсем не понятно, когда свои же товарищи позволяют себе высказывания роняющие авторитет Генерального секретаря и партии в целом. Это не по-товарищески, не по-нашему. И я понимаю, товарищи, что вам не верится, что кто-то мог совершить такое. Но этот прискорбный факт имел место быть. - Суслов говорил долго. В конце речи Михаил Андреевич без всякого смущения льстил генсеку. И закончил словами:

- Несомненно, таким перерожденцам, как Устинов не место в наших рядах. И он не может больше возглавлять министерство обороны. Партия и народ лишают его своего доверия. Его судьбу пусть решит суд чести. Если она у него еще осталась. - Теперь уже бывший министр обороны, потрясенный, сидел склонившись над столом, закрыв лицо ладонями.

- Да здравствует Гениальный вождь и выдающийся деятель мирового коммунистического движения, великий руководитель нашей партии, товарищ Леонид Ильич Брежнев!- Суслов первый же и зааплодировал. Все, кроме опального маршала, бурно поддержали его. Всем было ясно, что Суслов теперь верный пес генсека…

” Ильич, меня сейчас вырвет. Ну что за спектакль - это же судилище. Суслов - второй Вышинский, честное слово. Нельзя было по-другому все сделать?” - Викторин искренно был возмущен и пожалел, что не присоветовал сам что-нибудь другое.

“А чем богаты… Тут кто-то мне напоминал слова Сталина? Или мы или они. В буквальном смысле. И это к тебе тоже относится. Забыл как Берию за одно место армейцы взяли? А меня его судьба не прельщает. И вообще не отвлекай. Совещание еще не закончилось”.

Черненко сегодня особенно сипло дышал, поэтому говорил невнятно. И сразу почти никто не уловил на слух:

- В связи с возросшими проблемами в странах соц. лагеря есть мнение усилить позицию Секретаря партии по связям с социалистическими странами и назначить на это место товарища Суслова. Кто за? - Через минуту вверх потянулись руки голосующих членов политбюро. Пистолетным выстрелом прозвучало падение карандаша на стол. От неожиданности он выпал из задрожавших пальцев Суслова. Бывший главный идеолог партии изменился в лице. Побледнел, сразу постарел еще лет на десять. Но удар держал. Он даже смог пробормотать что-то типа благодарности товарищам и лично Леониду Ильичу за оказанное доверие. Черненко продолжал говорить дальше, было видно, что он торопится, тоже было не по себе. Здоровье для интриг уже не подходящее, и вообще, хотелось поскорее все закончить. - Товарищи, еще предложение. Назначить секретарем по идеологии товарища Машерова Петра Мироновича. Вы его все знаете. Вопросы будут? Нет? Хорошо, давайте проголосуем. Кто за?… Единогласно.

Политбюро закончилось. При выходе из кабинета маршала Устинова ждали четверо “провожатых”, его посадили в “Чайку” повезли домой. Кроме Машерова, новый пост получил и маршал Огарков - стал министром обороны. Начальником генерального штаба назначен маршал Куликов. Брежнев после этого политбюро долго массировал кисть правой руки. Товарищи по партии её с таким чувством жали, что теперь она ныла и болела. -

“Ну что, Дон Карлеоне, уверения в преданности принесли все вассалы Коза Ностры?”

“Это ты о ком, Витя? Насмехаешься, да? А не ты ли мне говорил, убирай Суслова, меняй Устинова. Вот сменил. А ты думал политика это что? Это г…, и кровь…. А крови не надо бояться, как учит нас партия и товарищ …ну не важно. Тут нужно к пленуму готовиться. Решать вопросы экономики. Теперь много работы впереди. …А вот надо было мне все это? Ведь мне по-человечески и Диму и Михаила жалко. Столько вместе прожито, дел сделано. Это годы и годы. А вот из-за тебя пришлось … Да, что тут говорить - контрик ты Викторин, контрик.”

Поздно вечером, одинокая луна почти заходила в гости через окно, на брусчатке лежали длинные тени кремлевских зубчатых стен. Серебристый, расплывчатый свет ночной спутницы земли побудили в душе Брежнева воспоминания о молодости. О том хорошем времени, когда в апреле тысяча девятьсот шестьдесят первого года вручал звезду героя Гагарину. Даже помнил, что руки слегка дрожали, волновался, а вроде не по чину, не мальчишка ведь. А вот поди же.

-“Ну, на сегодня все закончилось - все идет по плану, товарищи генералы поняли, наконец направление дальнейших действий. Сокращение армии не должно ударить по ее боеготовности. Да, придется сильно потрудится особистам. Два с половиной миллиона должны стать основой новой, истинно Советской краснознаменной Армии. Такой, где солдат не заставляют строить дачи и дергать свеклу из замерзших грядок”.

Леонид, поведя плечами, стряхнув усталость дня, подошел к окну. Снег, заинедевешие деревья за окном. И огромная, толстая Луна. Казалось - зацепится сейчас за ветки, остановится. И можно будет потрогать рукой этот каменный шарик.

- А мы так туда и не слетали… - сбил лирический настрой “близнец”.

Близкий такой, рельефный шарик полной Луны таинственно и величаво “смотрел” на землю.

Манящий, красивый. И такой далекий, почти недостижимый.