Чужой для всех

Франца охватила легкая дрожь. Он впервые в жизни шел с девушкой, держась с ней за руку, причем, с любимой девушкой, которая взволновала его сердце не на шутку.

'Два часа пролетели быстро и незаметно, когда они встретились здесь у речки, так называемой 'Гнилушки', вдали от глаз местных жителей. Это была просьба Веры. Фрейлейн не хотела, чтобы их кто-то видел вместе. Он выполнил ее просьбу. Машину оставил у избушки бабы Хадоры. Но избежать пересудов, и сплетен Вере в этом маленьком поселке не удастся. Слишком все друг — друга знают и все здесь на виду. Вот вчера в дом Веры заглянула толстая соседка. Она видела его и их застолье. Ганс вывел эту скверную бабу и дал взбучку, но это, как русские говорят, поможет как 'мертвому припарка'.

Странные эти русские. Когда плохо у соседа они радуются, если хорошо завидуют и печалятся. По принципу: 'У тебя плохо? Слава богу!'.

Вдруг он почувствовал, как Вера тепло сжала ему руку. И у него сильнее забилось сердце. 'Боже мой! Он влюбился в сельскую девушку. Но какой это брильянт! Как он мог родиться в этом захолустье? Что скажет мама, когда он напишет в письме о Вере, о своей любви к ней? Признаться маме придется. Ведь без благословения родителей не может быть и свадьбы. Вера попросила подумать.

Милая принцесса, куда ты меня ведешь?'. Францу захотелось, подхватить Веру на руки и нести, нести, нести вдаль за линию горизонта и да же ничего не говорить, лишь бы ощущать ее тепло и видеть ее улыбку. Он был способен в эту минуту на любой подвиг для нее.

— Сейчас дойдем, — как бы упреждая мимолетное решение Франца, тихо сказала Вера. И действительно небольшой луговой подъем закончился и они, пройдя, маленькое картофельное поле, по тропинке приблизились к деревянному старому хлеву с высокой соломенной крышей. За ним Франц узнал очертания избы бабки Хадоры, там же на улице стоял и его штабной 'Опель-капитан'.

— Ты меня привела домой к бабушке?

— Не совсем так. Мы пришли к ней, но мы полезем сейчас на сеновал.

— Сеновал? А что это такое? — удивился Франц

— Ой, Францик, я совсем забыла, что ты столичный иноземец и совсем не знаешь деревенской жизни. Сейчас увидишь. Она осторожно, без скрипа отворила ворота и зашла в хлев. — Иди сюда, ко мне.

Франц, выставив руку вперед, для страховки, последовал за ней. В хлеву домашних животных не было, но специфический запах, характерный подобным помещениям, еще присутствовал. Франц поморщился, но смолчал, не стал говорить о первых своих впечатлениях Вере. Та нашла небольшую лестницу и, прислонив ее к чердачной балке, полезла наверх. Добравшись до верха, она негромко, засмеялась:

— Лезь за мной герой, только осторожней, не упади.

— Не упаду. Не такие вершины покорял. — Шутливо в унисон проговорил тот и быстрыми, ловкими движениями поднялся по скрипучей лестнице на чердак хлева.

— Это и есть наш сеновал, — произнесла взволновано Вера и указала Францу рукой вглубь чердака, где лежала высохшая скошенная до войны сенная трава. Франц прошелся вперед, наступая на мягкое, душистое сено.

— Как хорошо пахнет сеновал! Я не знал, что так может пахнуть высохшая трава.

— Это особая луговая трава с луговыми цветами. Можно опьянеть от этих запахов. Вера взяла небольшую охапку сена и вдохнула его пыльно-пьянящее незабываемое цветочно-травяное сочетание. — Хорошо, то как! Возьми, вдохни, — она осторожно, чтобы не упасть с вытянутыми руками подошла к своему возлюбленному.

— Это правда, что можно быть хмельным от сена? — недоверчиво спросил Франц и взял на ощупь у нее охапок.

— Если ты влюблен, то, правда, Францик. Тот сделал сильный вдох и тут же зачихал от пыли, запахов и щекотки травинок. — Я уже пьянею, — слезился от чихания Франц. Вера искренне юно засмеялась. — Возможно любимый. А ты меня видишь?

— Только твои очертания, твои волшебные формы и изгибы. Ты как принцесса Хэдвиг прекрасна и притягательна.

— Я думаю, ты Франц не Рюбецаль?

— Ты читала о наших легендах, о горном духе Рюбецале? — изумился уже, в который раз Франц познаниями о Германии своей юной избранницы.

— А ты думал, что в СССР живут дикари и медведи и вечные снега?

— Не обижайся милая Вера.

— Я совсем не обиделась. Но и ты не обижайся на меня. Не пошлю я тебя пересчитывать репу в поле, — веселилась Вера.

— Ты чего смеешься?

— Да представила, как оберлёйтнант Франц Ольбрихт, такой лощеный и красивый копается в земле, пересчитывая репу.

— Это не смешно Вера. Посылают пересчитывать тех, кого девушки отвергают.

— Хорошо не буду, — поняв, что у Франца что-то не сработало. — На дополнительных занятиях Арнольд Михайлович, — продолжила она, — нам много рассказывал о немецких легендах, в том числе и о легендах Репосчета. Так переводится Рубецаль?

— Я не только удивлен, но и восхищен тобой моя милая Хэдвиг.

— Подойди ко мне мой Ратибор, — нежно позвала его Вера. — Не бойся, мы здесь одни. А то мы стоим в темноте, и ведем разговоры как солдаты на посту.

— Я не боюсь, только сильно волнуюсь. — Франц вытянул руку вперед и, найдя в темноте руку Веры, приложил ее теплую мягкую ладонь к своей груди. — Ты пойми меня правильно. Необычно все для меня в эту минуту. И ты необычна. Мне кажется, сейчас нет войны и я не офицер Вермахта. Мы находимся в средневековом королевстве. Мы убежали от этого горного духа Рубецаля: ты принцесса Хэдвиг и я принц Ратибор и спрятались на сеновале. Мы так долго шли друг к другу и наконец, мы вместе… Я встречаюсь с тобой третий раз, а кажется, знаю целую вечность. Настолько сжато время в этом королевстве.

— Это не в королевстве сжато время Франц, это война его спрессовала, — с потаенной грустью вдруг отреагировала Вера на последнюю его фразу.

— Я, чувствуя в твоих словах упрек. Но я солдат Вера и выполняю приказы. И я воюю только с вооруженными людьми. Это позор для немецкой армии, что под пули и снаряды попадают мирные жители.

— Ладно, Франц, — вздохнула глубоко Вера, вспомнив свой переход на Пропойск, — давай пока не будем говорить о грустных вещах. Лучше продолжай говорить о королевстве. Мне так приятно это слушать. Не останавливайся. Я не знала что ты такой фантазер. — Находясь с тобой рядом Вера, хочется быть не только фантазером, а волшебником, чтобы дарить тебе все, что ты захочешь.

— А мне сейчас ничего не надо кроме тебя Франц. Ни злата, ни серебра, лишь бы ты был рядом.

Девушка прижалась к нему и, поднявшись на цыпочки, трепетно и нежно поцеловала в губы. Франц ответил на ее девичий порыв. Целуя ее, он чувствовал необыкновенную легкость, и воздушность объятий Веры и от этого ему становилось жарко, даже несколько душно.

— Подожди Верошка, — он отстранился от нее и снял сначала портупею с кобурой, где лежал его верный 9мм Вальтер Р38, а затем китель с серебристыми погонами по одной звездочки оберлёйтнанта танковых войск Вермахта. Все это по возможности быстро и аккуратно сложил в углу. Туда же положил и фуражку. Тут же скинул и свои прекрасно скроенные хромовые, немного запыленные сапоги.

Вера понимающе ждала. — Ну что мой рыцарь, снял свои доспехи, — ласково и таинственно прошептала она.

— Да Верошка, — нерешительно ответил Франц. Он засмущался от того, что был босиком перед своей принцессой. Однако ему было необыкновенно приятно ступать босыми ногами по сену. Он просто внутренне восхитился, новыми впечатлениями.

— Ты чего улыбаешься Францик?

— А ты что видишь меня?

— Я чувствую это…. Прозрачное, кружевное немецкое белье, впервые надетое, как и платье в горошек тихо соскользнули к стройным ногам девушки. Вера робко, стыдливо подошла к любимому.

У Франца перехватило дыхание…

Юная, чуть вздрагивающая, девственная грудь, прикоснувшись прохладными сосками, несмело прижалась к нему. Гибкие, тонкие руки, словно лианы, трепетно обхватили голову и притянули к себе. Волнующие губы вначале легко припали к его губам, но с каждым мгновением, все сильнее распаляясь, настойчивее и призывнее целовали его.