Чужой для всех

— Что наши идут? — глаза Веры радостно заблестели.

— Наши! Ваши! — разозлился Франц, но умоляюще посмотрел на нее. — Уходите, я вас прошу 'фрейлейн'. Здесь опасно оставаться.

И в эту минуту новый фугас просвистел мимо них. Франц как подкошенный упал на пыльную дорогу и силой потянул за собой Веру, прикрывая ее рукой. Раздался оглушительный взрыв. Большой котел полевой кухни, как тыква разлетелся в стороны, обдав осколками и жаром варева двух немцев-поваров, которые прятались за ним. Один схватился за ошпаренное лицо и, дико крича, стал кататься в пыли. Второй лежал мертвый. Из разорванной головы вытекала крупинками серая масса.

Не дожидаясь нового взрыва, Ольбрихт вскочил на ноги, подхватил как пушинку Веру и понес к дому. Сзади раздались короткие пулеметные очереди. Пули как осы пронеслись за спиной Ольбрихта опалив китель, заставив того практически бежать. Вера была в полуобморочном состоянии. Она чувствовала, что ее кто-то несет, но не могла понять кто. Лишь когда Франц положил ее на кровать, она открыла глаза и тихо изумленно прошептала:

— Это вы? Зачем вы так? Не смейте этого больше делать.

— Лежите 'фрейлейн' Вера, вам нельзя волноваться.

— Оставьте меня Франц Ольбрихт. Вам нужно идти.

— Молчите и слушайте меня. Я приказываю вам быть здесь и никуда не отлучаться, — как можно строже произнес он. Затем дрожащей рукой погладил девушку по голове. — Все будет хорошо. Никого и ничего не бойтесь. Вечером я буду у вас.

— Идите Франц.

— Да, да 'фрейлейн' Вера мне нужно идти. — Франц дотронулся до волос Веры и улыбнулся. — Я обязательно приду. — Затем он выпрямился, поправил на себе обмундирование и покинул дом.

В поселке Заболотное уже шел бой. Смяв фланг боевого охранения, танк Т-26 ворвался на край села и бил очередями вдоль улицы, поражая отдельных выскакивающих из хат немецких солдат. Взвод обслуживания охватила паника.

Франц бегом вскочил в ожидавший его бронетранспортер и на полном газу рванул вперед к Поляниновичам. Но буквально, в конце села, водителю пришлось резко затормозить. Им наперерез бежал майор Зигель. Откуда он выскочил, Франц не понял, толи из хаты, толи из кустов. В руках Зигель держал, что-то завернутое в тряпку. Ольбрихт спешил. Им на пятки наступал русский танк.

— Быстрее господин майор! Быстрее! — зло закричал Франц, высунувшийся из бронетранспортера. В это время за его спиной раздался орудийный выстрел. Снаряд смерчем пронесся над его головой и разорвался впереди с перелетом. Машину связи подбросило и вновь поставило на колеса. Франц, не удержавшись, вывалился из нее и неудачно приземлился. Он застонал от боли и досады, но нашел в себе силы ползти вперед. Он ожидал нового взрыва, который должен был разнести машину на части. — Быстрее вперед, — он прополз еще несколько метров. Где-то сверху сзади четко застрочил русский пулемет, извергая смертоносные граммы металла. Ольбрихт прижался к земле. Холодные капельки пота текли по его лицу, оставляя улиточные грязно-серые следы. Пороховая гарь и пыль лезли в глаза и нос. Нетерпимо хотелось пить. Ольбрихт облизал запекшие губы и еще прополз несколько метров вперед. Вдруг раздался оглушительный взрыв. Яркое пламя огня и дыма заволокло полнеба.

— Вот и смерть пришла, — екнуло сердце Франца. — А как же 'фрейлейн' Вера? Я же сказал, что приду к ней. Боже мой, что это со мной. Странно, но нет крови. — Он перевернулся назад, приподнял голову и вздохнул с облегчением. Какой-то смельчак противотанковой гранатой превратил Т-26 в груду искореженного металла.

— Господин оберлёйтнант, давайте я вам помогу встать, — раздался чей-то голос над головой Франца.

— Кто это? — Ольбрихт огляделся. Это вы Кранке? Я сам подождите. Хотя помогите. — Франц оперся об руку начальника отделения связи и поднялся с земли. — Где майор Зигель? Кранке?

— Он тяжело ранен, лежит в воронке.

— Не может этого быть! — Ольбрихт тяжело ступая, опираясь на Кранке, подошел к месту взрыва и ужаснулся, от страшной картины, которую увидел. Смертельно раненый майор Зигель, отброшенный взрывной волной, лежал у воронки и находился в состоянии агонии. Его дыхание было редким и очень слабым, несмотря на то, что его голова была запрокинута с широко открытым ртом. Находясь еще при сознании, он не чувствуя боли, звал свою мать. Тело майора было распорото осколками фугаса до грудины. Вывалившиеся внутренности, перемешанные с кровью и землей и, прокопченные гарью, Зигель непроизвольно пытался вложить в живот. Все пузырилось, свисало, текло. Перебитая у бедра правая нога майора, державшаяся, практически на связках, дергалась как оторванная лапка паука-сенокосца. Он исходил кровью. Когда Ольбрихт наклонился к нему и позвал, тот на мгновение приоткрыл глаза. Узнав Франца, он скривился и окровавленными губами предсмертно выдавил:

— Вот тебе и окруженцы Ольбрихт. Не провидец ты, не провидец…Моя Вильда не…

— Заверните майора Зигеля в плащ — палатку и положите в бронетранспортер, — после краткой паузы отрешенно, не замечая Кранке, приказал тому Ольбрихт. — Доставьте его тело штабс-фельдвебелю Краусу. Пусть позаботится об отправке на Родину.

— А как же вы господин оберлёйтнант?

— Я…. Я доберусь пешком. — Франц поднял сверток Зигеля, который отбросило на несколько метров взрывом, и развернул его. В нем находилась старинная икона 'Распятие' в серебряном окладе. — Надо же, какая символическая смерть, — подумал недоуменно Франц и растеряно побрел к мостику через маленькую речушку, разделяющую два поселка.

Через нее уже спешно вброд переправились танки Нотбека с пехотой, окружая русских разведчиков, предварительно выставив в Поляниновичах засаду из двух противотанковых пушек. В случае их прорыва, они были бы расстреляны в упор.

Глава 11

Убаюканная Францем Ольбрихтом, Вера лежала на кровати и находилась в состоянии расслабленной истомы. Ей не хотелось подниматься. Ей не хотелась прятаться. Ей не хотелась бежать, хотя все это надо было делать экстренно. Надо было подниматься и бежать к сараю и наконец, освободить маму и сестричек. Надо было всем им спрятаться от пуль в погребе. Надо было что-то делать. Так как за окном полыхала война. На улице по-прежнему кто-то и что-то стреляло, взрывалось, и сеялась смерть. Погибали русские и немецкие солдаты. Только чудом в их доме не были разбиты стекла. Но в ту минуту, когда ушел этот странный молодой немецкий офицер, ей захотелось чуть-чуть расслабиться. Почему-то ей показалось, что с ними ничего плохого не случится. Слишком добрые и внимательные глаза смотрели на нее в тот миг. И было в них что-то такое, что вселяло эту убежденность. Ее сознание отключилось на время. Вера просто заснула. Тех событий и впечатлений, которые нахлынули на ее голову в течение последнего часа, в другое время хватило бы на полжизни. А тут все сразу и связаны они с одним человеком, и он был врагом, но каким-то особенным врагом. Требовалось время и жизненный опыт, чтобы разобраться во всем. Их у недавней школьницы просто не было.

Вере показалось, что сон ее был не долгим. Но когда она проснулось, уже ничего не громыхало. Было тихо-тихо. Только по стеклам барабанил косой летний дождь, сбивая пыль и гарь, прошедшего боя.

Вера открыла глаза и улыбнулась. Улыбнулась тому сну, что она увидела. Это был странный сон. Таких красивых снов она еще не видела. Она была в белом шелковом платье и в лакированных с золотыми бляшками туфлях. В руках у нее были яркие цветы. Рядом с ней стоял красивый, стройный юноша, одетый в смокинг. На голове у него сидела шляпа — котелок. Он смущался своей одежды и постоянно поправлял бабочку. Он был смешен в своем котелке и это ее веселило. Затем они взялись за руки и побежали в поле. Они бежали, бежали среди моря ромашек и смеялись. Вдруг он взял ее на руки и понес к храму. Несет и улыбается. У храма поставил на землю, а затем наклонился и…. и поцеловал, поцеловал в губы… Она и проснулась.