Комкор

— А никто вас и не заставляет без артподготовки наступать на Гродно. Вам ещё в бытность комбрига переподчинены десять артполков РГК, вот их и используйте.

Вспомнив науку старого лиса Пителина о том, что у начальства, для подстраховки, нужно брать письменные приказы и распоряжения, я, нагло глядя в глаза Болдину, сказал:

— Товарищ генерал-лейтенант, у меня, кроме радиограмм из генштаба, нет никакого другого подтверждения, что эти полки подчиняются приказам штаба бригады. По координации действий соединений, входящих в Конно-Механизированную Группу, тоже не ясно. Приказа нет, и на каком же основании командиры 11 Мехкорпуса и 6-го ковкорпуса будут выполнять мои распоряжения? Чтобы не было пререканий, требуется письменный приказ.

Деваться генерал-лейтенанту было некуда, поэтому, глухо бухча что-то 'о глупом формализме даже в такой тяжёлый период времени', Болдин всё же внял моим словам, и мы отправились в штаб САК для оформления нужных приказов. Перед самым входом в блиндаж Болдин остановился, повернулся ко мне и спросил:

— А где твой трофей, где пленные гитлеровцы?

Я без заминки доложил:

— Пленные находятся под усиленной охраной и ждут своей участи в кузове грузовика, на котором мы и прибыли. Там же лежат, подготовленные для передачи в вышестоящие штабы, секретные немецкие документы.

Генерал лейтенант кивнул и, обращаясь уже к Черных, который стоял позади меня, спросил:

— Товарищ генерал, как обстоят дела с самолётом, которым должны перебросить трофеи в Москву?

— Транспортник готов, ждёт приказа на вылет, только, вот, сопровождать его сможет всего один МиГ — больше истребителей на этом аэродроме нет. Подготовленная для сопровождения транспортника, пара МиГов была, по вашему приказу, задействована в обеспечении проезда конвоя. В результате отражения атаки немецких самолётов на конвой генерала Черкасова, один из этих истребителей потерян.

— Хм…, а что, нельзя использовать для сопровождения истребители с ваших полевых аэродромов?

— Никак нет! Все они в настоящее время в воздухе, ведут бои, и отозвать их сейчас невозможно. Неизвестно, сколько самолётов вернётся на аэродромы, а те истребители, которые вернутся из боя более-менее неповреждённые, нельзя сразу поднимать в воздух: требуется их заправить, перезарядить оружие, провести необходимые регламентные работы, а это время, и раньше, чем часа через два-три они не смогут подняться в воздух.

— Ладно, будем обходиться тем, что есть! Приказываю — выдать ЛПС полётное задание и пусть начинают загружать в транспортник пленных и документы. Скоро начнёт темнеть, немцы снизят авиационную активность, вот тогда мы и вылетим. Пилоты транспортника и МиГа обучены ночным полётам?

— Так точно! Люди опытные.

— Хорошо!

Обращаясь уже ко мне, Болдин заявил:

— Товарищ Черкасов, сейчас оформим приказы, и вы незамедлительно выезжайте в штаб Мехкорпуса. К сожалению, генерал Петров, которого я вызвал сюда, застрял недалеко от Волковыска. Как он оттуда радировал, шоссе забито, колёсной технике не пробиться. Хорошо, у тебя есть трофейный вездеход, на нём можно объехать эти пробки. Бронеавтомобили лучше оставь здесь, они там не пройдут. Петров, вон, тоже отправился сюда на бронеавтомобиле и смог доехать только до Волковыска. В штабе 6-го Мехкорпуса уже знают, что ты назначен вместо погибшего Хацкилевича, поэтому никаких проблем, даже и без письменного приказа, у тебя с представлением не будет. К тому же ты известный в корпусе человек, да и погибший Михаил Георгиевич тебя очень уважал.

Болдин начал вспоминать, каким грамотным и ответственным товарищем был бывший командир 6-го Мехкорпуса. Слова были стандартные и особо не цепляли меня. Я и без генерал-лейтенанта знал все сильные и слабые стороны Михаила Георгиевича. Он, например, наверняка бы воспользовался советом Болдина и оставил здесь свои броневики, ну а я, вот, ни за что не отпущу от себя две боевые машины. А заместитель по строевой части Мехкорпуса генерал-майор Петров, которого я тоже очень хорошо знал, просто не дождался моей колонны, с пробивающими путь танками КВ. Его броневик встал ещё до их подхода. Ну, а я поеду до Волоковыска по следам колонны Лыкова и, может быть, как раз и встречусь с бронеавтомобилем Петрова. Вот Михаил Петрович удивится, что Черкасов, которого он должен вводить в курс дела и сопровождать в штаб Мехкорпуса, не сидит, дожидаясь манны с небес, а уже находится на полпути к новому месту службы. А ещё больше он удивится, когда узнает, что именно люди Черкасова проторили дорогу сквозь эти, казалось бы, непробиваемые заторы.

Между тем Болдин закончил пространные рассуждения о человеческих достоинствах Хацкилевича, сменив их на тему о том тяжёлом положении, в котором сейчас находятся соединения корпуса. Главная проблема, по его словам, заключалась в нехватке горючего и боеприпасов в танковых дивизиях. Так же он сообщил, что в последнем разговоре по рации с Хацкилевичем, тот даже просил разрешение на уничтожение танков, у которых закончилось топливо. Одним словом, удар на Гродно застопорился: дивизии корпуса завязли в боях по линии Кузницы-Подлипки-Старое Дубово, тяжёлый встречный бой с немцами усугубляется практически непрерывными бомбардировками. Против Мехкорпуса и 6-го Ковкорпуса был брошен 8-й авиакорпус пикирующих бомбардировщиков люфтваффе, при этом кроме авиабомб немецкие самолёты применяют специальную фосфорную смесь. А ещё меня неприятно резанули слова генерал-лейтенанта, что связь с 11-м Мехкорпусом установить всё ещё не удалось. Потом, чтобы хоть как-то обелить свои недоработки, он заметил:

— Я очень надеюсь, что посланные нами делегаты всё-таки свяжутся со штабом 11-го Мехкорпуса, и на перспективу совместных с ним действий приказал расположить в районе Крынки 36-ю кавалерийскую дивизию. Но, на всякий случай, ты считай, что 11-й Мехкорпус числится в КМГ чисто номинально.

После этих слов Болдин прервал монолог. Опытный аппаратчик, наконец, понял, что выставляет себя не в очень выгодном свете. Получается, что он оставляет меня капитаном терпящего бедствие корабля, а сам в такой отчаянный момент улетает в Москву. Генерал-лейтенант даже и не мог предположить, что меня это обстоятельство очень даже устраивало. Конечно, не само положение с критичным состоянием нашей обороны, а то, что именно мне предстояло выправить его; ясным было только одно — способы ведения обороны стандартными методами здесь не пройдут. И это совершенно очевидный факт: резервы на нуле, централизованное материально-техническое снабжение отсутствует, связь неустойчивая или её вообще нет, управление развалено, морально-психологическое состояние военнослужащих ниже плинтуса…. Генералам, довёдшим армию до такого состояния, впору стреляться, а не бежать, как вот теперь, подальше от проблем.

Но это только для генералов академической школы теперешняя ситуация на фронте представлялась катастрофой, но никак ни для меня, прошедшего в иной реальности обучение в особом эскадроне. В том, моём прежнем мире, бойцы русского сопротивления действовали и в гораздо худшей обстановке, когда вокруг одни враги — умные, хорошо подготовленные, к тому же вооружённые до зубов; и ты против них, практически безоружный, обязан выполнить поставленные задачи. Только один единственный плюс был у нас в той реальности — никто не капал на мозг тупыми руководящими циркулярами, не было над нами никаких генералов, и могли мы надеяться только на своё чутьё. Вот и я сейчас не нуждался в этих, никаких генералах — улетают и скатертью дорога; теперь я сам генерал, а от Болдина мне нужно только письменные подтверждения моего нового статуса. Радиограммы радиограммами, но только правильно оформленная бумажка имеет большую власть над людьми и, в конечном итоге, здорово сэкономит мне время; без неё пришлось бы ломать, или нагло обманывать некоторых людей, особенно одного со мной звания, а так — мандат под нос, и аллюр три креста, бегом выполнять приказ.

Пользуясь молчанием генерал-лейтенанта, когда можно было, не прерывая его монолог, уточнить кое какие детали, командир 9-й САД спросил: