Одиссея "Варяга"

       "Сисою" "повезло" еще больше. Всего десять минут под огнем пары "Асахи" и "Хацусе", и броненосец не только полностью потерял боеспособность, но и оказался одной ногой в могиле. Для выбивания из строя этому неудачно построенному кораблю хватило всего четырех попаданий двенадцатидюймовых снарядов, и одного шестидюймового снаряда в каземат. Один снаряд временно вывел из строя кормовую башню, взорвавшись на барбете. Он не пробил десять дюймов брони, но от сотрясения заклинило элеватор подачи снарядов из погребов. Второй разорвался у якорного клюза, выворотив его к чертям, выкинув в море якорь и заодно пробив в не бронированном борту "ворота" два на три метра. Хотя пробоина и считалась надводной, в нее захлестывала вспененная тараном броненосца вода. Затоплениям способствовал другой снаряд, проломивший броню прямо напротив башни. Последний двенадцатидюймовый снаряд и попавший почти в ту же точку снаряд калибром поменьше (как же, не попадают снаряды в ту же воронку, если бы...), полностью уничтожили батарею шестидюймовых орудий. Как правого, так и левого борта. Она просто выгорела. Оставалась правда еще носовая башня главного калибра, но именно в этот момент и ей приспичило выйти из строя - в погреба поступала вода.

       В боевой рубке броненосца офицеры чуть ли не хором уговаривали командира выйти из линии для ремонта и заведения пластыря. Но Озеров упорно отказывался, мотивируя это тем, что не получал приказ о выходе из строя от идущего впереди на "Святителях" Чухнина. На все доводы офицеров о "полученных на совещании до боя инструкциях" (от старшего офицера), "полной безвредности для противника броненосца без артиллерии, починить которую можно только вне зоны обстрела" (артиллериста) и "возможной фатальности следующего крупного снаряда, попади он под ватерлинию в носу до того, как мы спрямим корабль" (трюмного механика) последовал ответ. "Приказа покинуть линию я не получал, а Григорий Павлович видит наше положение прекрасно. Значит так НУЖНО, господа!" Командир корабля уперся и стоял на своем, совершенно не походя на неуверенного человека, которым он казался всем, по результатам перехода с Балтики. Впрочем, после боя злые языки на "Сисое" говорили, что упорство командира проистекало из страха перед начальством, который был больше, чем страх перед японцами. И подкреплялось возлияниями из всегда сопровождающей командира фляжки с коньяком, разбавленным мадерой...

       В столь удачно отстрелявшуюся по "Токиве" "Полтаву" попала серия снарядов крупного калибра. Казалось, что ее обстреляли короткой очередью из двенадцатидюймового пулемета. Временно, из-за контузии всех находившихся в ней, замолчала та самая носовая башня, что отправила на дно "Токиву". Не успели еще там навести порядок, как новый снаряд, погнувший взрывом барбет, вывел из строя подачу кормовой башни, заклинив элеватор. От взрыва погребов корабль спасло только то, что снаряд попал не под прямым углом, а по касательной, а десять дюймов брони барбета "Полтавы" оказались прочнее шести дюймов у "Токивы". Но, в отличие от "Сисоя", восстановить подачу снарядов без выпрямления покореженных плит брони было невозможно. А сделать это в море, на ходу да без мастеров не взялся бы и сам Левша.

       Пара пробоин в носовой части заставили командира "Полтавы" Успенского подумать о временном выходе из строя. Для того, чтобы завести пластырь под пробоины в носу, нужно было застопорить машины, а для этого покинуть линию... Но к счастью для русских, и к несчастью для японцев, пока он размышлял над этим решением, носовая башня его броненосца снова открыла огонь. Прочухавшись и снова приникнув к прицелу, командир башни Пеликан Второй (если на всем русском флоте было более одного офицера с одинаковой фамилий, то получившему звание позднее добавляли к фамилии номерок) поймал в визир силуэт ближайшего вражеского корабля. Сейчас "Полтава" обстреливала идущий третьим "Ивате", бывший у нее уже чуть позади траверса.

       По законам теории вероятностей два подряд критических попадания не могли принадлежать одной и той же башне, но... Наверное, гардемарин Пеликан был слишком занят в Морском Корпусе драками с дразнящими его "большеклювым птицем" сокурсниками, и не уделял математической статистике должного внимания. Так или иначе - третий залп после возобновления стрельбы попал в борт "Ивате", пробив главный пояс на уровне ватерлинии...

       Снаряд взорвался сразу после пробития брони, и выпавшая бронеплита открыла ледяной морской воде дорогу в теплые потроха крейсера. На это наложились более ранние попадания в борт корабля, и пара свежих шестидюймовых фугасов с "Победы", легших по ватерлинии. "Ивате" с небольшими перерывами обстреливался русскими с начала боя. Карпышев помнил один из главных уроков русско-японской войны - японские броненосцы почти непотопляемы для русской артиллерии. Хотя новые взрыватели и более мощная взрывчатка могли это правило переменить, артиллеристам всех русских кораблей линии был дан парадоксальный на первый взгляд приказ. "При равном удобстве ведения огня по броненосцу и броненосному крейсеру - выбирайте в качестве мишени крейсера". В результате первая фаза боя у Шантунга, до вступления в дело броненосцев Макарова, в некоторых источниках потом носила название "крейсерской резни".

       Командир "Ивате" каперанг Такемоти, спустя примерно минуту после взрыва, почувствовал быстрое нарастание крена на левый борт. Связавшись с нижним казематом левого борта, и уяснив объем повреждений, он приказал рулевому:

       - Поворот влево, три румба, плавно! Одерживай!

       - Нет, нет, господин капитан первого ранга! Адмирал поднял сигнал ВПРАВО, - попытался поправить командира штурман, подумавший, что тот просто неверно услышал доклад сигнальщика о полученном приказе.

       - Я знаю, что приказал адмирал, помолчите, - на секунду оторвался от амбушура ведущего в каземат левого борта командир крейсера, и, "заткнув" молодого лейтенанта, снова начал орать в переговорную трубу во всю мощь легких, отдавая приказания артиллеристам, - немедленно задраить амбразуры орудий! Через пять минут ваши полупортики окажутся под водой, если вы их не закроете, мы просто опрокинемся! Вы меня поняли?

       Еще в завязке боя, до избиения "пересветов" японскими броненосцами, они всадили в борт "Ивате" два десятидюймовых снаряда. Первый попал в носовую оконечность, второй пробил пояс под средним казематом. Кроме того, в бронепояс многострадального корабля попали два снаряда калибром двенадцать дюймов, и с полдюжины шестидюймовых.

       Не все они пробили броню, но даже взрыв шестидюймового снаряда на поясе неминуемо вел к расшатыванию плит. Пока корабль не имел крена, вода только изредка захлестывала в эти пробоины. Но стоило левому борту начать погружаться, как вода начинала вливаться во все новые и новые отверстия, создавая классический эффект положительной обратной связи.

       К моменту попадания снаряда с "Полтавы" японский крейсер уже погрузнел от принятия более семисот лишних тонн воды, через пробоины и трещины в корпусе. Носовая башня крейсера прекратила огонь из-за полыхающего под ней пожара, который, кстати, остался практически незамеченным на русских кораблях. Ее барбет раскалился настолько, что подавать в нее картузы с порохом из погребов стало опасно, они могли взорваться еще по дороге к орудиям. Недавние попадания еще одного крупного и пяти средних снарядов с "Полтавы" просто послужили катализатором процесса гибели "Ивате", в который вложили свой посильный вклад почти все корабли уже уходящей за корму русской колонны. Но - факт остается фактом - последнюю точку в истории службы уже второго броненосного крейсера японского флота, поставила все та же башня...