Одиссея "Варяга"

       От удара шестидюймового снаряда в вертикальную броню кормовой башни, вышла из строя система отката левого двенадцатидюймового орудия. Сама башня теперь поворачивалась очень медленно, с жутким скрипом перемалывая засевшие в мамеринце осколки. Через десять минут, попавший в то же место восьмидюймовый снаряд заставил башню временно прекратить огонь, контузив всех находившихся в ней. Но как только с кормы вновь забухали двенадцатидюймовки, носовая башня главного калибра, получив удар в вертикальную броню снарядом неустановленного калибра, тоже временно вышла их строя.

       Командир броненосца, каперанг Яковлев скрипнув зубами, причем в прямом смысле этого слова - слоем сажи от полыхающих по всему кораблю пожаров в рубке было покрыто все, предложил стоявшему у прорези боевой рубки Григоровичу изменить курс на румб-два и сделать коордонат от противника. Иван Константинович, чью голову вместо фуражки украшала сделанная наспех закопченная повязка - следствие касательного ранения в лоб, чуть помедлив, согласился. Но не успел еще слегка кренящийся на левый борт броненосец начать маневр, как из телефонной трубки раздался радостный вопль сидящего на формарсе молодого сигнальщика Якушкина:

       - Взорвался!!! Япошка взорвался! В клочья разнесло, третий с конца!

       Несмотря на непрекращавшийся жестокий обстрел, офицеры и Верещагин толпой рванули из тесной боевой рубки. Они не могли отказать себе в удовольствии увидеть своими глазами то, ради чего они эти страшные полчаса терпели ужасающий обстрел. Первое, что заметил прямо перед собой Василий Васильевич, был японский броненосец в центре противостоящей линии, волочащий за собой огромный и жирный дымный султан. Из отрывистых реплик офицеров он понял, что это горит ровесник их корабля броненосец "Ясима". Но все смотрели не на это грозное зрелище, а куда-то вперед. Там, далеко, более чем в двух с половиной милях от "Петропавловска", из грибовидного облака взрыва выползал, быстро садясь носом, японский броненосный крейсер. Вскоре стало видно, как в воздухе вращаются его винты...

       Казалось, что в этот момент весь русский флот одновременно выдохнул одно слово:

       - Есть!

       Ну, может быть, и даже наверняка, большинство нижних чинов, да и офицеры помоложе, добавили еще пару - другую слов. Но эти слова в книгах упоминать не принято, их же и дети читают.

       В палубах и батареях еще катилось "Ура", а Яковлев уже не вполне парламентскими выражениями загонял офицеров в рубку. Последним в нее вошел Григорович. И, как оказалось, очень правильно сделал, ибо не успел еще Верещагин вместе со всеми расположиться в ней, как совсем рядом "ахнул" очередной "чемодан"...

       Наполеону как-то раз расхваливали одного генерала - претендента на должность командира дивизии. И долго превозносили ум, храбрость и знания кандидата... Пока тот не перебил докладчика вопросом:

       - К черту все это! Лучше скажите, он удачлив или нет?!

       "Токиву" и прошлом бою с русскими крейсерами у Кадзимы богиня удачи своим крылом не осенила. Скорее наоборот - шальное, почти случайное попадание в каземат среднего калибра с уже отползавшего, израненного "Рюрика", отправило ее на полуторамесячный ремонт. В ходе которого, заодно, усилили и крыши казематов, столь неудачно пробитые восьмидюймовым снарядом. Этот же бой начался для корабля попаданием в нос, еще до того как сама "Токива" открыла огонь.

       Этот подводный взрыв, и последующие затопления носовых отсеков, укрепили сомнения ее командира, каперанга Иосимацу. Теперь тот был уверен, что его крейсер был поставлен Камимурой в весьма неудачное место в боевой линии флота - перед флагманским "Фусо". Да, по скорости его корабль вполне соответствовал паре быстрых броненосцев, совместно с которыми он должен был наносить удары по русским, отходя и разрывая дистанцию в случае сильного ответного огня. Но, как Иосимацу и подозревал, одного удачного попадания могло оказаться достаточно, чтобы его куда слабее бронированный корабль стал для броненосцев не дополнением, а медленной обузой. Увы, так оно и вышло. Теперь "Токива" вела бой, находясь в конце японской колонны, она шла третьей с конца. Причем - ирония судьбы - так же перед двумя "Трайэмфами". Сразу за ней - "Конго", на которого только что перенес флаг Камимура, а позади, постепенно отставая, плелся безжалостно изувеченный русскими броненосцами доходяга "Фусо".

       Непонятно было одно - почему русские столь упорно выбирали в качестве цели именно его корабль? Ведь он ясно видел - по идущим впереди броненосцам стреляли гораздо меньше! Но ведь они гораздо опаснее для русских, почему же их игнорируют "в пользу" его корабля? Вскоре стало не до отвлеченных размышлений - попадания русских снарядов пошли одно за другим. Сначала пара фугасных снарядов с русских броненосных крейсеров, которые, несмотря на оптимистичные доклады о прошлых боях, оба разорвались и устроили пожар на баке. Потом, не прошло и пяти минут после начала пожара, прибежал посыльный с кормы, с докладом, что крупным снарядом с одного из кораблей Небогатова повреждено левое орудие кормовой башни. Ему вторил и командир носовой башни, абсолютно целой, но находящейся в эпицентре пожара, из-за которого он не мог наблюдать цели, и тоже был вынужден прекратить стрельбу.

       Огневая мощь главного калибра крейсера временно сократилась на три четверти. Но в целом корабль держался под огнем очень неплохо, и казалось, что скорая гибель ему не грозит. Русские снаряды, до этого момента несколько раз поражавшие броневой пояс крейсера, или были фугасными, или попадали под острым углом, но пробить шесть дюймов его закаленной броневой стали пока не смогли.

       И тут спереди, со стороны носовой башни пришел удар, сбивший с ног почти всех в боевой рубке...

       Он появился на свет под вечно хмурым небом Санкт-Петербурга. Почти всю свою безсознательную жизнь, а среди ему подобных, он мог похвастаться изрядным долголетием, он не видел солнца. Собственно, оно и освещало то его блестящие бока всего несколько раз в жизни... Только в моменты погрузки в вагон поезда или погреб корабля, или, вот, недавно, когда при ослепительном свете дня его извлекли из погреба и заменили не только донный взрыватель, но и всю начинку. Впрочем, подобные ему в годы мира жили раз в сто дольше, чем во времена войны, когда они сгорали в ее огне тысячами.

       На этот раз от столь присущей ему и его собратьям полудремы вечного ожидания, его пробудили не только частые звуки выстрелов орудий наверху, как бывало и раньше, во время учений, но и звуки ударов по его дому. И вот свершилось - венец и цель его существования, пришел и его черед - его грузят на элеватор! Короткий подъем, лоток, на соседнем столе подачи лежит его близнец. Досылание, в затылок упирается мягкий и теплый пороховой картуз, постоянный сосед по погребу. И вот, наконец-то, и за ними раздается слышимое в первый и последний раз в жизни влажное и сытое чавканье закрывающегося затвора. Прямо перед ним, в обрамлении спиралей нарезов кружок серого, облачного неба, калибром ровно в двенадцать дюймов. СТРАШНЫЙ ПИНОК ПОД ЗАД!!! Кто бы мог подумать, что этот жирный поросенок, картуз, несет в себе такой заряд злобы!

       Грохот, он весь, кажется, спрессовался от напора мгновенно разгоняющих его пороховых газов, и теперь, вот они - краткие мгновенья его настоящей жизни. Триумф полета, напор ветра, опьяняющее вращение и блаженство свободного падения. Рядом, в нескольких метрах, по почти такой же траектории, вертясь и вереща от восторга сорванными медными поясками, летит его товарищ и брат, еще один двенадцатидюймовый снаряд, выпущенные носовой башней "Полтавы". Уже пройдена верхняя точка траектории, и началось снижение, скорость не слишком потеряна, ведь дистанция довольно мала, и он чувствует в себе силы продраться через любую вставшую на его пути броню. Вот уже из туманной дымки неуклонно надвигается серый борт его последнего пункта назначения, ближе, ближе..