Потерявшийся во времени

— Ну хватит паясничать и строить рожи, ты что, десятилетний ребенок, живо умываться и завтракать. Или ты сегодня на работу не идешь? — Я смотрел на мать и не верил своим глазам. Молодая, какой она была в то время, смотрела и разговаривала со мной и когда она повернулась и отправилась на кухню, я не выдержал и, побежав за ней, коснулся её плеча, чтобы убедиться, что она не мираж, а живая самая что ни есть настоящая. Она обернулась и, улыбаясь, посмотрела на меня, неожиданно поцеловала в лоб, как часто любила делать и прикрикнула:

— Алеша, хватит, иди умываться, а то блины остынут.

Я повернулся и пошел умываться. Побрившись до боли знакомой бритвой, я внимательно посмотрел на себя в зеркало. Стоило мне подумать, о том, каковы мои планы, как отчетливо представилось все, что было вчера, и позавчера, и что сегодня я планировал съездить по делам к приятелю Славке на Башиловку, а не

тороплюсь на работу потому, что вчера взял отгул. Но в то же время я отчетливо представлял, и даже ощущал не только мыслями и чувствами, но как мне казалось, всем своим существом, все, что будет со мной потом, спустя тридцать лет. Я держал себя рукой за скулы и, разглядывая себя в зеркало, размышлял:

— Выходит, через тридцать лет я стану старым, беспомощным, никому ненужным стариком. И мир станет совсем иным. Нет, это полный бред. А если нет? Что же происходит? В какой реальности я, сейчас или тогда? — не получив ответа, я вышел из ванной комнаты и заглянул на кухню. На столе стояла банка сгущенки, на тарелке горкой лежали блины, аромат которых вызвал аппетит и желание забыть обо всех вопросах, которые роились в моей голове хотя бы на время.

— Тебе чай или кофе? — спросила мать, держа чайник в руке.

— Чай, или нет, давай лучше кофе.

Она достала из буфета банку растворимого кофе. Взяв её, я испытал неведомое мне доселе чувство. Самая обычная баночка кофе одновременно была до боли знакома, и в то тоже время, вызвала массу ассоциаций и воспоминаний. Я на миг представил себе палатку на рынке, витрина которой забита яркими этикетками нескольких десятков банок с кофе, разных фирм, форм и размеров. Только той, какую я держал сейчас, там не было. Маленькая баночка отечественной расфасовки, на которой написано «Растворимый кофе». Поставив её на стол, я насыпал пару ложек, положил сахарного песка, и когда мать налила кипяток, стал размешивать, с любопытством рассматривать обстановку на кухне. Все в кухне было мне до боли знакомо и в то же время давно забыто. Стоило мне посмотреть на любой предмет, как из незнакомого, он ту же становился простым и обыденным, и я мог сказать, когда и зачем его купили, или кто его подарил, и когда мы выкинули его и заменили новым. Все становилось привычным, естественным, каким бывают предметы окружающие тебя повседневно.

Поблагодарив мать, а на вопрос, почему я не иду на работу, почти автоматически произнес:

— Мам, я же вчера тебе говорил, что взял отгул и собираюсь к Славику.

— Я забыла, ну все, ступай, — и она махнула полотенцем, выпроваживая меня из кухни. Почти машинально я надел брюки и рубашку, а, проверив, сколько денег в кошельке, скривился, когда обнаружил, что там всего восемнадцать рублей с мелочью. Достав трешку, я посмотрел на неё и подумал, жаль баксы не перенеслись вместе со мной из будущего в наше время. Улыбнувшись этой мысли, я на ходу крикнул матери, чтобы она закрыла за мной дверь, и вышел на улицу.

Я стоял посреди двора. Солнце по-летнему ярко светило в глаза, а до отпуска ещё целых полтора месяца. Своё утреннее состояние я списал на сон, что приснился мне после вчерашней пирушки, которую мы устроили на работе по случаю дня рождения одной из сотрудниц. Собственно говоря, я знал, что на следующий день работать будет тяжеловато, потому и взял один из накопленных в командировках отгулов.

Мы жили недалеко от Коптевского рынка. Легко запрыгнув на ступеньку подъехавшего трамвая и нащупав в кармане мелочь, передал три копейки на билет, и уселся у окна. Мелодично звеня, трамвай повернул и вскоре остановился у кинотеатра Байкал, в который частенько захаживал смотреть кино. На афише рекламировали кинофильм «Есения», который уже видел в прошлом или позапрошлом году. Трамвай тронулся и остановился перед светофором на перекрестке. Зажегся зеленый сигнал, и трамвай снова поехал. Я сидел с правой стороны вагона, и в окно мне было хорошо видно, как отдыхающие купаются в пруду и загорают на пляже. Я с завистью смотрел в их сторону, а в мозгу, слышался непонятный внутренний голос, который говорил: — «Сейчас парочка на водном велосипеде перевернется». И действительно в этот момент, двое на водном велосипеде непонятным образом перевернулись и, размахивая руками, начали плыть к берегу. Я смотрел на это и не верил своим глазам, ведь я точно помнил эту картину, потому что уже видел её раньше. Размышляя о происшествии, я даже не заметил, как достал из кармана билет после того, как проехали Тимирязевскую академию, потому что отчетливо помнил, что на Красностуденческом проезде войдет контролер. Так оно и случилось, вошедшая женщина громко на весь вагон объявила:

— Граждане пассажиры приготовьте билеты для проверки, — и все сразу засуетились, доставая, кто проездные, кто билеты, а кто деньги, чтобы успеть заплатить за проезд.

Я смотрел в окно и продолжал размышлять.

— Так что же происходит. Выходит то, что привиделось мне, не сон? Тогда что это, наваждение? А может это вещий сон? Только уж больно реальный и слишком затянувшийся.

Резкий трамвайный перезвон отвлек меня от размышлений, а голос водителя, объявившего о том, что следующая остановка «улица Костюкова», напомнил мне, что скоро выходить. Я поднялся и направился к выходу, чтобы в задумчивости не пропустить свою остановку.

Когда трамвай остановился, я вышел и прежде чем пойти к Славке, присел в соседнем дворе на лавочку. Я сосредоточился на том, чтобы вспомнить, что произойдет, когда мы встретимся, но как ни пытался, ничего вспомнить не смог.

— Значит, что-то я помню, а что-то нет. Странно и непонятно. И вообще, что со мной происходит? Я отчетливо помнил последние часы той, будущей жизни, вплоть до того момента, когда, держа книгу в руках, лег на диван. Мог рассказать о событиях, которые произойдут в стране и мире, не всегда правильно, без точных чисел и дат, а то и вовсе перепутать хронологическую последовательность прошедших событий, да это и понятно. Вряд ли кто-то точно помнит события десятилетней, а уж двадцатилетней давности и подавно. Вспоминались отдельные эпизоды из собственной жизни, какие-то обрывки событий, встреч, разговоров, все всплывало в памяти и словно в кадрах кинохроники, мелькали перед глазами. Я обхватил голову руками, не понимая, что происходит. Было одновременно и страшно и непонятно. Я продолжал сидеть, держась руками за голову.

— Молодой человек, Вам плохо?

— Что? — испуганно ответил я и, подняв голову. Передо мной стояла пожилая женщина, с маленькой собачкой на поводке.

— Нет, все нормально, жарко, голова немного закружилась, наверное, — я поразмыслил, чтобы такое сказать, и добавил, — с перепоя.

— Тогда понятно, — она улыбнулась и пошла выгуливать своего питомца.

— С какого еще перепоя, ну и сказанул. Хотя впору и правда, купить бутылку и проверить действие её на организм, может, пройдут все эти глюки, — я приподнялся и направился, как ни в чем не бывало к Славику.

Дверь открыла его бабка. Старая сгорбленная старушка, вдобавок плохо слышащая, поэтому вечно орущая, поскольку считала, что остальные, как и она, тоже плохо слышат.

— Слава дома?

— Кто?

— Елизавета Михайловна, это я Алексей, Слава дома? — заорал я.

— Дома, дома, — услышал я Славкин голос, — кончай орать и заходи, — произнес он, выбегая в коридор. Он наклонился над бабкиным ухом и громко произнес:

— Бабуль, это Алексей ко мне пришел.

— А ну да, я вижу, что Алеша. Проходи милый. Слава дома.

Закатив глаза и сделав понимающие жесты, Славка позвал меня рукой пройти к нему в комнату.