Выживший. Покорение Америки (СИ)

Несмотря на то, что относительно недавно я опорожнил большой стакан кофе в итальянской пиццерии, от предложения не отказался. И не пожалел. Через десять минут передо мной на столике стояла чашечка тонкого фарфора, наполненная темной. дымящейся жидкостью. Если в пиццерии кофе был неплохой, то у старика — просто изумительный! Пусть даже без молока и сливок, что, впрочем, только пошло на пользу, так как я смог насладиться вкусом настоящего бразильского кофе. Все это меня ещё больше расположило к антиквару.

— Итак, если вас не затруднит, мистер…

— Ефим Сорокин, или можно Фил.

— Постойте, так вы русский?

— Да, а что?

— Так мы с вами, получается, в какой-то мере земляки! — воскликнул Лейбовиц, переходя на великий и могучий. — И таки мы с вами вполне можем говорить на нашем родном языке, благо что я еще его помню. Я родился в Могилеве, еще в царствование императора Александра II. А когда мне исполнилось семь лет, отец с семьёй решил искать счастья за океаном. Я, мои родители и две старшие сестры прибыли в Нью-Йорк 12 августа 1887 года. Отец был сапожником, и здесь продолжил своё занятие. Надеялся, что и я пойду по его стопам. Так и было поначалу, однако меня всегда интересовали старинные вещи, и со временем я устроился помощником к одному антиквару, а затем скопил денег на открытие собственного магазина. И пока, несмотря на обилие конкурентов, держусь на плаву. И можете меня называть Абрам Моисеевич, это для местных я Абрахам без отчества. А вы, мистер Сорокин, расскажите немного о себе, что сочтете нужным, и как вы познакомились с Сэмюелем?

— Начнем с того, что я — беглый преступник.

Краем глаза я следил за реакцией Лейбовица. Однако, что удивительно, при моих словах на его лице не дрогнул ни единый мускул.

— Любопытное начало, — кивнул он. — Продолжайте.

В течение следующих пятнадцати минут я выложил перед владельцем лавки историю, которую в своё время озвучил Уолкеру. Все это время антиквар внимательно слушал, ничем не выказывая своих эмоций, если они у него, конечно, вообще имелись.

— Что ж, весьма, весьма познавательный рассказ, — заключил он, откидываясь в кресле со сцепленными на впалом животе пальцами рук. — Не смею высказывать своё недоверие к вашей истории, не пойму только, чем вы так пленили продубленное солёными ветрами сердце старого морского волка? Почему он вас не высадил в ближайшем или нью-йоркском порту и не сдал в полицию? И даже дал вам мой адрес…

— И сам не пойму, — совершенно искренне пожал я плечами. — А вы как познакомились с Уолкером?

— В молодости я был не в пример шустрее, и на равных участвовал в драках подростков. На Брайтон-Бич такое было не в редкость. Если за себя не постоишь — к тебе так и прилипнет ярлык труса и неудачника. Как-то сошлись стенка на стенку, и так получилось, что я дрался с парнем, которого звали Сэм Уолкер. Намяли друг другу бока знатно, хоть он и был крепышом, а я худым, словно тростинка. И надо было такому случиться, что мы с ним после этого подружились, и дальше стояли друг за друга горой. Так наша дружба и тянется до сих пор… Однако же вынужден поинтересоваться, есть ли у вас какие-то планы относительно ваших будущих действий?

— Честно сказать, пока ещё не придумал, чем планирую заниматься. Могу выполнять любую черновую работу. Главное — обзавестись документами. Подавать на гражданство, сами понимаете, нет смысла, меня вышлют из США в 24 часа как незаконно пересекшего границу. Если только удастся раздобыть поддельные документы. Не знаете, случайно, сколько это может стоить?

— Гм, молодой человек, если бы не эта записка от Сэмюеля, я бы подумал, что вы провокатор, подосланный ко мне из ведомства Джона Эдгара Гувера. Хотя с какой целью? Я же никогда ничем противозаконным не занимался… А потому и ответа на ваш вопрос, к сожалению, дать не могу.

Судя по мелькнувшей в глазах собеседника хитринке, все же кое-какие делишки в обход закона он обстряпывал и, возможно, неоднократно. Но свои мысли я придержал при себе.

— Впрочем, раз уж и вы русский, и я в какой-то мере русский, то, вероятно, смогу что-то для вас придумать, — добавил антиквар.

В этот момент звякнул колокольчик над дверью, и в лавке стало на двух персон больше. Молодые парни, лет по двадцать, уже один их возраст наталкивал на вопросы. Что бы им делать в антикварном магазине, куда обычно заглядывают люди среднего и старшего возраста? При этом от обоих исходили волны решимости, смешанной со страхом.

— Одну секунду, — кивнул мне Лейбовиц, поднимаясь и снова переходя на английский. — Чем могу вам помочь, молодые люди?

Один из них остался у двери, перевернув табличку словом «Закрыто» наружу, а второй резко выхватил из кармана пиджака браунинг.

— А ну, старик, быстро гони всю наличку! — крикнул обладатель пистолета, направляя его то на антиквара, то на меня. — И не вздумайте дергаться, вы двое, иначе я за себя не отвечаю.

— Позвольте, — растерянно произнес Лейбовиц, — что вы себе позволяете…

— Деньги гони, старый хрыч!

Довеском к требованию послужил удар рукояткой пистолета по лицу старика, и из его разбитой губы по подбородку потекла темно-красная струйка. Дальше сохранять нейтралитет не представлялось возможном. Я медленно поднялся под дулом направленного на меня браунинга и, показывая раскрытые ладони, спокойно сказал:

— Парни, вы хорошо подумали, прежде чем решиться на ограбление?

— Ты кто, твою мать, такой?! — выкрикнул обладатель оружия.

— Кто я? Я агент Федерального Бюро Расследований. Если вы, ребята, не в курсе, это ведомство Джона Эдгара Гувера.

Лейбовиц бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал.

— И мистер Лейбовиц — хороший друг мистера Гувера, также являющегося большим любителем антиквариата, — продолжил я. — У моего шефа грядет день рождения, и я пришел сюда, чтобы выбрать для него подарок от лица отдела тяжких преступлений. Когда Гувер узнает о том, что его друга ограбили, и не приведи Господь, ранили или убили — он придет в неописуемую ярость. И я вам гарантирую, парни, что на свободе вы будете оставаться не больше суток. Даже если вы уберете и меня, единственного свидетеля, который видел ваши лица, то время вашего пребывания на свободе удлинится ненадолго. Так что мой вам совет, ребята: приносите извинения хозяину лавки устно и материально, думаю, за 50 долларов мистер Лейбовиц вас, возможно, и простит. После чего вы покидаете магазин, а мы забываем об этом неприятном инциденте.

Грабители переглянулись. В их глазах теперь уже читалась неуверенность.

— Какой ты на хрен агент! У тебя что, есть документ, удостоверяющий, что ты из ФБР?

— Ты часом не охренел, парень? Ты кто такой, чтобы требовать у меня документы? Размахиваешь тут паленой пушкой и думаешь, что самый крутой? Если ты такой крутой и тебе насрать на самого Джона Эдгара Гувера, то, может быть, тебе и на сицилийскую мафию насрать? Да ты знаешь, что у меня в сицилийской мафии половина родни? Чувствуешь мой итальянский акцент?

Грабители снова переглянулись, теперь уже совсем неуверенно, а обладатель пистолета даже опустил руку с оружием.

— Да какого хрена я тут перед вами, шелупонью, распинаюсь?! Вы всё одно уже почти покойники. Моим друзьям убить человека — всё равно, что поджарить яичницу. Даже страшно представить, что они с вами сделают, попадись вы им в руки. Для начала отрежут вам член вместе с яйцами, засунут его вам в рот, и заставят всё это сожрать. А после того, как вы, давясь, проглотите свои гениталии, они аккуратно, чтобы вы не откинулись, вскроют вам брюхо, желудок, извлекут оттуда изжеванные член с яйцами, и снова заставят вас все это сожрать, — говорил я, повышая тон и надвигаясь на опешившего грабителя, тыча в него пальцем. — И это будет продолжаться до тех пор, пока ваша мужская гордость не превратится в фарш. Только после этого они позволят вам умереть, и то не сразу. В желудок вам запустят живую крысу, затем живот зашьют, а крыса будет прогрызать себе выход на свободу через вашу глотку. Ты этого хочешь, мать твою?! А? Говори, этого?!!