Время Рыцаря

– Трактат о естественном и сверхъестественном, – прочитал Альберт вслух.

– Вот-вот, – встрепенулся Крушаль, – Николас перед уходом упоминал, что будет искать именно этот манускрипт! Я в латыни не силен, но звучало именно так.

Не выказав особых восторгов, Альберт сложил листок и убрал его в карман.

– Полагаю, можно идти, – сказал он, озираясь, словно что-то забыл. – И все же, месье Крушаль, а зачем нужна была вся эта церемония? Неужели вы думаете, что я…

– Скажите, вы были в Диснейленде? – перебил Крушаль, и лицо его вдруг стало жестким несообразно вопросу.

– Нет, но собираюсь как-нибудь. Говорят, там ужасно интересно. Но причем тут…

– А при том. Люди едут туда издалека. Люди платят немалые деньги. Спрашивается, за что? А за то, что им дают возможность проникнуться! Прочувствовать! Пиратский город, страна фантазий, мир Дикого Запада! Вот и я хочу дать вам возможность прочувствовать мир Николаса, тайну манускрипта, загадку Средневековья! Ведь если вы не заинтересуетесь этим чужим миром, вам в нем не выжить. Вы и так на волосок от смерти. Только идея и только цель смогут спасти вас и дать силы для борьбы в том непростом мире, где вы оказались.

– Вы все правильно говорите… Только меня заинтересовывать не надо. Я и так достаточно заинтересован. А что касается тайных манускриптов и алхимии, то ведь не зря на стене у вашего Николаса висит древнее изречение Агриппы.

– Какое еще изречение? – удивился Крушаль.

– А я вам переведу, – сказал Альберт, подводя агента к стене, где, запаянная в пластик для защиты от сырости, висела распечатка на латыни.

– Слушайте же: 'Вредоносные угли, сера, навоз, яды и все тяжкие труды вам кажутся слаще меда, пока вы еще не растратили все свое состояние, имение и наследство, пока оные не обратились в прах и дым, и вы все еще тешите себя надеждой узреть в награду за все ваши долгие труды чудесную картину зарождения золота, обрести вечное здоровье и возвратить себе молодость. Наконец, потеряв время и деньги, вложенные вами в это дело, состарившись, вы, обремененные годами, одетые в лохмотья, изголодавшиеся, вечно вдыхавшие запах серы, испачканные цинком и углем и почти разбитые параличом от постоянной работы с ртутью… почувствуете себя до того несчастными, что будете готовы продать свою жизнь и саму душу'.

– Но все-таки Николас добился своего, – сказал Крушаль после долгого молчания. – Он попал в прошлое. И тогда уж можете посмотреть для разнообразия на эту гравюру, – и агент показал рукой на другой лист, приклеенный немного в стороне и выше. Там был изображен летящий на ангельских крыльях мощный рубенсовский старик с песочными часами над головой и смертельной косой в руках.

– Кажется, Сатурн, бог времени… – тихо сказал агент.

Уже на поверхности, церемонно поблагодарив Крушаля за помощь, Альберт направился к себе. Поднимаясь по лестнице, он был в полном замешательстве, и от попыток поразмышлять об истинной цели посещения подземелья у него разболелась голова. Теперь историк нисколько не сомневался, что о существовании комнаты знал не только Крушаль, но и управляющий, а упоминание о манускрипте было сделано специально. Альберт также понял, что нужен этим двоим: Крушалю, чтобы найти друга, а управляющему, по-видимому, чтобы не остаться без работы. Только почему нельзя поговорить об этом прямо, почему нельзя без хитростей предоставить все нужные материалы, не обставляя все с излишней загадочностью. Те еще тайны мадридского двора… Объяснение с Диснейлендом на время успокоило его, но под вечер вся эта история опять начала смущать.

Теперь Альберту было непонятно: действительно ли Крушаль настаивал на немедленном возвращении в Курсийон через потайной ход, или весь этот разговор был поводом как бы случайно найти комнату хозяина замка… А ведь предложение Крушаля не лишено смысла. Но одному совершать путешествие назад не было никакого желания. Да и неловко было бросать своих новых товарищей, особенно если учесть сечу у речки. Но Крушаль прав: рано или поздно, а возвращаться все равно придется. Вряд ли монах ответит на все вопросы. Не исключено, что он вообще ничего не скажет, даже если удастся поговорить с ним до казни.

Но допустим, Альберт предложит своим спутникам возвратиться в Курсийон. Как это обосновать? Зачем им возвращаться? Что для него манускрипт, то для них плен и смерть. Они не пойдут. Значит, нужно идти с ними в Брессюир, ждать, пока мимо пройдет Дю Геклен со своей армией, отдохнуть, пообвыкнуться в роли рыцаря и уже тогда, взяв запасную лошадь, самостоятельно отправиться обратно.

До того как лечь спать, Альберт долго изучал имевшиеся у него материалы. Он решил попытаться перейти мост в Сомюре, и на этот счет были кое-какие задумки. Однако беспокоило то, что, судя по хроникам, французская армия шла где-то рядом с его отрядом и тоже должна войти в Сомюр вечером шестого декабря, чтобы расположиться там на отдых всего на одну ночь. И эту армию предстояло опередить на несколько часов.

3

Подойдя к пологому берегу речки, Альберт склонился было, чтобы умыться, но замер, не тревожа гладь воды в заводи. Он вгляделся в свое отражение и задумался, что же сейчас видит. Ведь его внутренний мир, все то, что Альберт в себе ценил и чем гордился, все его качества были не нужны этому времени. А нужен был сильный человек, глядящий в отражение. Историку стало не по себе, он поспешно умылся ледяной водой и вернулся в маленький лагерь.

– Нам нужна маскировка! – заявил Альберт, подсаживаясь к спутникам.

– Что-что? – переспросил Гроус, а Томас даже поперхнулся сушеной треской.

– Поясню. Нас слишком мало, чтобы позволить себе встретиться с французами. И мы не сможем воспользоваться мостами – похоже, они все под неприятелем. А где брод, мы не знаем, и искать нет времени. Значит, нам надо на время превратиться в противника. У нас есть доспехи французского рыцаря, и мы знаем, как его зовут.

– Я понял, что вы имеете в виду, – задумчиво сказал Гроус. – Хотя это и идет вразрез с понятиями о рыцарской чести, но… Тем не менее, доспехи только одни…

– Этот грех я возьму на себя, – ответил Альберт. – Я надену черные доспехи. Томас будет моим оруженосцем. Вы же, сэр Ричард, будете моим пленником. Кстати, очень удобно: если мы встретим англичан, вашим пленником буду я.

За одежду Томаса историк не беспокоился, так как в целом английская мода Столетней войны следовала за французской и бургундской. Англичанина в нем выдавал только красный крест на спине. Что касается языка… Английская знать и рыцарство этой поры говорили еще по-французски. Акцент же можно было выдать за бретонский… Но даже это было не слишком принципиально, ибо в то время французы лишь формировались как единая нация. Они частенько воевали на стороне англичан, как и англичане воевали на стороне французов. Да и сама Столетняя Война началась с междоусобной войны за бретонское наследство, в которой король Эдуард поддерживал Жана де Монфора, а король Филипп – Карла де Блуа. А уж какие только наемники не воевали с обеих сторон…

– Ну, со своими-то мы договоримся… – согласился Гроус. – А вот насчет французов… Надеюсь, весть о смерти черного рыцаря еще не достигла Зеленого Моста. А деньги у нас есть, так что… Я принимаю ваше предложение! Действительно, так мы будем в некоторой безопасности первое время, передвигаясь по этим дорогам. Но Томасу надо будет убрать красный крест со своей одежды.

Крест был нарисован на белой ткани, надетой поверх кольчуги на манер порядкового номера марафонца.

– Но вы же знаете, сэр: того, кто убирает красный крест с одежды, имеет право убить любой англичанин! – недовольно пробурчал сержант.

– Как только мы пересечем мост, Томас, – а я надеюсь, мы это сделаем уже вечером – ты снова наденешь этот знак. А до той поры англичан мы, скорее всего, не встретим. И другой возможности перейти защищенный мост я не вижу, – сказал Альберт.

Сержант наконец кивнул и принялся сгружать с лошади доспехи, для начала раскладывая их на прелой листве в нужном порядке. Историк же вспомнил, что, действительно, кресты, которые пришивались на верхнюю одежду или были нарисованы на доспехах, снимать запрещалось, и убийство одним англичанином другого во время войны не считалось преступлением, если последний не имел креста на одежде или доспехах. Кроме того, согласно действовавшим законам смертная казнь ждала любого вражеского бойца, пойманного носящим английский крест.