Аналогичный мир - 2 (СИ)

— И что же, — спросил Крис, — на все его вопросы мы должны отвечать?

— И всю правду? — поддержал его Майкл.

Жариков улыбнулся.

— Я понимаю. Есть вопросы, на которые отвечать не хочется, — парни сразу закивали. — В таком случае, так и говорите. На этот вопрос я отвечать не хочу. И почему.

— Ясно, — кивнул Крис. — Всё будет в порядке, Иван Дормидонтович.

— Я рассчитываю на вас, — серьёзно сказал Жариков. — Очень рассчитываю.

— Сделаем, Иван Дормидонтович, — ответил Эд.

Парни уже вставали, когда дверь приоткрылась и в щель всунулась голова Андрея.

— Иван Дормидонтович, к вам можно?

— Брысь, малец! — шутливо замахнулся Эд.

Андрей изобразил ужас и вошёл, втащив за собой Новенького.

— Давай смелей, ты только не реви и не мямли.

— Вы чего это задумали, а? — подозрительно спросил Крис.

— Валите, старикашки, — ответил Андрей, ловко уворачиваясь от щелчков.

— Стоп, — остановил их Жариков, — потом доиграете. Что случилось?

— Давай, — Андрей подтолкнул Новенького.

Тот испуганно огляделся, но Эд, Крис и Майкл явно не собирались покидать кабинет, и наконец заговорил:

— Я видел его… Я на площадке был, на заднем дворе, качаться стал и увидел его… он здесь, он… — Новенький всхлипнул.

— Кто он? — спросил Эд.

— Ну, кто меня… на День Империи… — в широко раскрытых глазах Новенького показались слёзы. — Я как увидел его… как вспомнил…

Крис ухватил Новенького за шиворот и встряхнул.

— Тебе сказали: не реви! Давай по порядку.

— На День Империи ты где был? — спросил Майкл. — Тебя же после привезли, я помню.

— В… в Джексонвилле. Я… я там в Паласе был… тайном. Меня на жёсткую работу послали. А там… там началось… — он снова всхлипнул.

— Я помню, — успокаивающе сказал Жариков. — Ты рассказывал.

— Да, сэр, — Новенький всё ещё предпочитал в разговоре английский, — да, я убежал тогда, спрятался. Там были две леди. Они… они не прогнали меня. Дали воды, одна, — он улыбнулся сквозь слёзы, — она мне платок дала, вот, — он полез в карман.

— Видели мы его, видели, — остановил его Майкл. — Дальше-то что?

— Дальше пришёл… этот. Увидел меня, стал бить, он… он меня между ног ударил, по яйцам… — по щекам Новенького потекли слёзы. — Если б… если б не русский патруль, меня бы забили. И… и он теперь здесь… я его видел. Он опять…

— Не тронет он тебя, — сказал Эд.

— Пусть только сунется, — кивнул Крис.

Жариков молча слушал, чувствуя, что отношение парней к Новенькому быстро меняется и они готовы его защищать.

— Он опять скажет, что я насильник. А насилие — это же преступление. У русских тоже. Сэр, клянусь, я не насиловал её, она заказала жёсткую работу, я даже не умею жёстко работать.

— Делов-то, — хмыкнул Андрей.

Жариков погрозил ему пальцем, и Андрей понимающе кивнул.

— Я не знаю, чего она закричала, сэр…

— Провокация же, — сказал Эд. — Объясняли тебе, объясняли…

Новенький всхлипнул. Крис посмотрел на Жарикова и стал выталкивать всех из кабинета.

— Мы пойдём, Иван Дормидонтович, всё ясно, всё сделаем, пошли, парни.

— Ага, — не стал спорить Андрей.

С Крисом вообще редко когда спорили.

Когда они остались вдвоём, Жариков включил лампочку над дверью, усадил Новенького на стул у своего стола.

— Дать воды?

— Спасибо, сэр. Вы очень добры, сэр.

Жариков налил воды, поставил стакан рядом с ним на стол и сел на своё место. Молча смотрел, как тот пьёт маленькими глотками, постукивая зубами по краю. Будто и не было этих месяцев и снова за окном лето, а парня, нет, мальчишку, избитого, плачущего то ли от боли, то ли от страха, только-только привезли. Какое же неустойчивое состояние. Даже имени до сих пор себе не выбрал, так и зовут его все Новеньким.

Новенький допил и поставил стакан на стол, вытащил из кармана платок — тот самый — и не так вытер им губы, как прижал на секунду, поднял на Жарикова глаза и несмело улыбнулся.

— Полегчало? — ободряюще улыбнулся ему Жариков. — Ну, я рад.

Новенький кивнул.

— Простите, сэр, я не хотел, это… — и осёкся, сообразив, что чуть не подставил Андрея, понурился.

— Так почему ты его испугался? — Жариков демонстративно не заметил его смущения. — Здесь тебе ничего не грозит.

— Да, сэр, мне говорили, сэр. Я… я как увидел его… я на скамейке качался, — он посмотрел на Жарикова.

Жариков кивнул. Он много раз видел эти упражнения. Парни садились на узкую скамью, вытянутые ноги подсовывали под параллельную скамейку так, чтобы упираться в неё снизу подъёмом, руки сцепляли на затылке и начинали раскачиваться, постепенно увеличивая амплитуду. Качали пресс.

— Ну вот, — вздохнул Новенький. — Я качался, открыл глаза и вижу… Он на меня сверху из окна смотрит. Ну, где окна с решётками.

— И ты его через решётку разглядел и узнал? — удивился Жариков.

— Я эту сволочь всегда узнаю, — буркнул Новенький и застыл в ужасе от сказанного, глядя на Жарикова расширенными глазами.

— Что ж, вполне справедливо, — кивнул Жариков.

Новенький судорожно сглотнул и перевёл дыхание, робко улыбнулся.

— Там окна с решётками, сэр, это… это же тюремный отсек, да, сэр?

— Да.

— Он… он не выйдет оттуда?

— Нет, — улыбнулся Жариков. — Можешь быть спокоен. А как ты думаешь, он узнал тебя?

Новенький вдруг подался всем телом вперёд.

— Сэр… вы думаете, он не узнал меня? Да, сэр? Мы для них на одно лицо, сэр, они же нас по номерам различают! — и так же резко замолчал, опять испугавшись сказанного.

Жариков успокаивающе улыбнулся, и парень ответил ему неуверенной, но улыбкой.

— Ты в безопасности, — Жариков говорил тихо и очень убеждённо. — Он не тронет тебя… Ты спокоен и уверен в себе…

Глядя неотрывно на Жарикова, Новенький беззвучно шевелил губами, повторяя за ним короткие веские фразы.

Убедившись, что парень обрёл равновесие, Жариков отпустил его. А когда закрылась дверь, достал свои тетради и быстро сделал необходимые записи. Что же… Джексонвилль. Шерман из Джексонвилля. И только он постоянно следит за тренировками парней. А это… это новая тема для разговора с Шерманом. Интересно будет выслушать его версию. И даже не событийную канву, а мотивацию. И надо будет поговорить с Андреем. Никогда не думал, что философские беседы могут иметь такой психотерапевтический эффект! Прямо расцвёл парень. Стал учиться уже серьёзно, таскает книги на дежурства. Что ж… вполне логично. Как говаривала бабушка: «От своего дела душа поёт». А у Шермана… талантливый инженер. Почему он стал инженером? То, как он говорит об отце, его работах, о спальниках, выдаёт глубинный интерес в другой сфере. И наличие блоков. Но непонятно, что именно заблокировано. Итак… по методике… да, разговор о детстве. Пойдём по предстадии.

Жариков захлопнул и убрал тетради в сейф. Но медлил закрыть дверцу. Стоял и смотрел на выстроившиеся на полке книги и брошюры. Какой талант и какое холодное циничное презрение к людям! Создание программы, методик, инструментария для превращения людей в… как там, в нашумевшей когда-то очередной фантастике-страшилке? А, вспомнил! Биороботы, а если по-простому, живые куклы. Заводные куклы, бездумные и бездушные механические игрушки, которыми так любили баловаться в позапрошлом веке. Расчеловечение как форма садизма? Не единичный случай, а развитая система. Как воронка, втягивающая в себя надзирателей, клиентов и клиенток Паласов, врачей, инженеров, конструкторов, фармацевтов… Или… Кому и за что мстил доктор Шерман?

Жариков захлопнул и запер сейф, закрыл и запер шкаф-футляр, привычно, как всегда перед уходом, оглядел стол. Теперь… теперь к Чаку и Гэбу.

Он вышел в коридор и быстро, уверенно, как ходил всегда, если только не беседовал с кем-то — ведь многим легче говорить, двигаясь — пошёл по коридору.

Чак, как всегда, лежал на спине, разглядывая потолок. Больше нечем заняться. Иногда он двигал плечами, чтобы руки, безвольно ёрзая по одеялу, ощутили его. Да, чувствительность кожи вернулась, но как лежали они мёртвыми, так и лежат. Он ни на что уже не надеялся. Не хотел надеяться. Каждая надежда слишком страшно заканчивалась разочарованием.