Стрелка (СИ)

«Дипломатическая болезнь» — слышали? А «медвежья болезнь» — знакомо? А — совместить?

– Э… Любезнейший. Передай господину своему мою скорбь великую.

– Цегось?!

– Тогось! Скорбь. От невозможно явится по высочайшему зову его. Ввиду факта наличия присутствия обострения… геморроя.

– К-когось?!

– Факеншит! Кровища! С задищи! Хлыщет! Перенапрягся я, вгрёбывая веслом лодейным. В устремлениях к славе воинской, в возжелании по-истребить агарян безбожных, в чаяниях приумножить славу доброго князя нашего Володши Васильковича. От того и омовения ежедневные совершаю. Во избежание и для облегчения. Ран своих телесных. Ты сам-то глянуть не хочешь? Заглянуть поглубже для удостовериться? А что ж так? По Закону Божьему, при таких делах, столько бед и забот, что… что надлежит мне сидеть в доме своём и не выходить, пока не очистюся. Вот дом мой, стяг бояричев, под ним и сижу.

Тут — ни слова неправды. Просто… некоторое преувеличение и экстраполяция. Съел я чего-то. Весь день — «кишка с кишкою говорит». И — «просится к бумаге». «Минута — и стихи свободно потекут». Ну, может, и не стихи — я особо не приглядывался. Может, там и кровь моя алая… Никто посмотреть не хочет. Злые они все… Вот и мучаюсь страхом: а вдруг у меня это самое? А вдруг я от этого помру?

Кстати, в средневековье есть аналогичные примеры. В смысле: помирают. А вот как с этим среди попандопул? Условия-то жизни у всех одинаковые…

Слушавший эту белибердень с распахнутым ртом Лазарь, вдруг участливо спросил:

– Болит? Сильно?

– А? Нет. Но лучше бы полежать. На всякий случай.

– Конечно, сейчас я слуг пришлю. Ты извини, я схожу. Князь зовёт! В баню! Это ж… Это ж ближний круг! Честь редкостная! Сам понимаешь, мне ж тут жить… Да и вообще… Сам князь!

Лазарь быстренько собрался и, в сопровождении княжеского сеунчея, отправился в сторону городского посада.

Лазарь прав: «банное братство» — это важно. То — спинку потёр, то — парку поддал, по-ржали весело, делишки перетёрли…

Была у одного украинского президента такая команда. Назывались — «Люби друзи». Тоже любили — в баньку толпой. Где и «друзились». Знакомый генерал как-то делился впечатлениями. От той помойки. В смысле: помылись они там.

Не помогло. «Друзи», даже и помытые, а — не «люби»… Электорат, знаете ли… «у своём ставку моется».

А ведь некоторые так рвались, так о месте на том полку мечтали…

Мирный пейзаж, освещаемый заходящим солнцем «угол» — поворот русла Волги, от чего и название города пошло, действовал умиротворяюще. Красиво. Где-то здесь родственник Святой княгини Ольги — Ян Плесковитич основал город, а точнее — прибрал ранее существовавшее городище. Угличе поле.

То, что этот город — «поле», долго говорили. Да и местность здесь… непривычно для меня ровная. Холмы-то не над берегом, а дальше.

Как-то майским вечерком пришлось мне на тех холмах собак погонять: мы с женой и приятелями искали церковь с «Неупиваемой Чашей». Почему в Угличе? — А почему нет? Подруга жены решила, что мужу — уже пора. Прикладываться к иконе, а не к чему покрепче.

Вообще-то, икона в Серпухове. Но нам с приятелем было уже всё равно. Чего с бабами спорить? — Пошли, ща найдём.

Был здесь Ян Плесковитич, ещё в 19 веке часть местности называли Яново поле, были, лет 200 назад, викинги, «скандинавская феодализирующаяся знать», разрушали городок Изя Блескучий с Ростиком Смоленским. После — дотла сожжёт Батый, выжгут тверские князья. Ещё один Ян — Ян Сапега в Смутное время убьёт здесь 40 тысяч местных жителей…

Нормальная русская история. Так с чего ж мне так муторно на душе?

Вечерние сумерки густели, переходили в ночь, лагерь постепенно затихал. Костры уже погасали, воины похрапывали, изредка вскрикивая от ночных кошмаров, вызванных напряжением дневной работы.

За эти несколько дней войско втянулось в режим, слабые — заболели, остальные — приспособились. Усиленная рыбно-мясная диета — очень этому поспособствовала.

Но, как пишет Энгельгардт:

У нас — работа «не на себя». Гребём все вровень — какая тут «вольная работа»? Вот воины и «прилениваются», ориентируются на слабейшего: «как бы не перетрудиться».

Один я, как дурак…

Да как же мне эта «Святая Русь»… всё время — в поперёк! Я весло рву, мышцу набираю. Мне же в бой скоро идти! Супостата-то надо посильнее ударить. А эти… отъедаются.

Это ещё хорошо, что мне в пару, на другом борту, Сухан сидит — хоть лодейку не разворачиваю.

Если я правильно понимаю, то такие сытые мужички скоро начнут изливать свою накопившуюся энергию… разными доступными им способами. Преимущественно двумя: морды бить и залазить. Или — на баб, или — на друг друга. А какие здесь могут быть другие физкультурные развлечения? Управлять рационами начальство не может — централизованного снабжения нет. Брома в каждый котёл — нету. Разве что, поднимет скорость движения каравана. Ударим физухой по гормонам?

Чего я дёргаюсь? Не моя забота: начальство опытное, оно — знает. А я пока лучше по леску побегаю.

Мы с Суханом чуть пробежались, выскочили за край лагеря к посаду.

Тут, в уже наступившей темноте, на дороге, обнаружилась группа из «трёх богатырей». Очень сообразительных: чувствуется, что «сообразили на троих» немелко. Пешие: три головы и ни одного хвоста.

– Сто! Стоят!

Так, один из них — нурман. И по говору, и по габаритам — даже в темноте видно. Другой, с другого края, быстренько залопотал. Сначала по-ихнему, потом — видать слов не хватило, перешёл на русский:

– Этот… тот самый…

– Касте!

Не понял. Это он про кастинг?

Понял — «бросай»: не дожидаясь реакции напарника, нурман скинул с плеча руку среднего, отчего тот завалился в дорожную грязь, сделал шаг ко мне, наклонился с высоты своего роста и, вглядываясь мне в лицо произнёс:

– Вил комме морген. Завтра. Асс гуд. Ты есть — дев… девак. Ха-ха-ха!

Заржал, обдал меня густым хмельным духом, хлопнул по плечу, так что я чуть не улетел в придорожную канаву, и ушёл. Второй, тот самый сеунчей, который к нам прибегал вечером, мелко подхихикивая помчался за ним следом. Сходу всунулся нурману под руку к боку, взвизгнул, видимо, от щипка. И оба силуэта чему-то радостно посмеиваясь, потопали в сторону посада.

Так. И что это было? И, кстати, а что это у нас под ногами валяется?

Под ногами у нас валялся Лазарь. Он был вдребезги пьян, без пояса и кафтана. Зато — в шапке. Шапка была мокрая и надета так сильно, что стащить её удалось только двумя руками.

Мои манипуляции дали положительный результат — мой командир начал блевать. Но — нечем. По-издавав задушевных — из самого задушевья — звуков, парень на мгновение открыл глаза и жалобно произнёс:

– Ва… Ваня… Мне… плохо…

Какая неожиданная мысль! Прямо-таки — разгул интеллекта и пик гениальности!

Вот скажите мне: на хрена было вляпываться в «Святую Русь»?! Чтобы снова растаскивать по домам упившуюся молодёжь?! Мне что, в своём времени этого удовольствия мало досталось?! Нормальный же парень, несколько идеалистический, чересчур восторженный, и вот: как свинья. До поросячьего визга. Вот же… ещё и обделался. Штаны насквозь мокрые.

Таскать усравшихся аборигенов, устраивать промывание желудков… И это — жизнь попаданца?! Не знаю, как в других странах-эпохах, а на «Святой Руси» всякий прогресс — с привкусом спиртного и дерьма… Калище-пьянище-блюющее… А ведь есть же чудаки, которые об этом мечтают! Я имею в виду — попадизм, а не то, что вы подумали.