Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

Ладно, не будем на отдыхе забивать голову мыслями о проблемах, тем более поплавок из гусиного пера стремительно ушёл под воду. Подсечка… Прямо целый кит! Уж никак не меньше ладони!

А какая свинья верхом по берегу скачет? Неужели обязательно нужно топать копытами, распугивая всю рыбу?

— Срочно! — гвардеец на взмыленной лошади издали машет пакетом. — Аллюр три креста!

И как его такого торопливого не подстрелили патрули? Если только опознали своего… Но Александру Христофоровичу будет обязательно поставлено на вид.

— Срочное донесение от графа Кулибина, Ваше Императорское Величество! — курьер спрыгивает с седла, нимало не смущаясь полусотни нацеленных на него винтовочных стволов, и протягивает запечатанный конверт. — Беда, государь!

Ну всё, пропал отдых. Так и знал, что заботы нагонят даже здесь, но не ждал их столь быстро. И какая, чёрт побери, может быть беда без моего на то разрешения? Кто допустил?

— Давай сюда! — сургуч печатей хрустит под пальцами. Пробегаю глазами по неровным строчкам. — Александр Христофорович!

— Да, государь? — дотоле неизвестно где пропадавший Бенкендорф является по первому зову.

— Объявляйте синюю тревогу и начинайте работать по второму варианту.

— Но… — генерал пытается возразить.

— В задницу твоих воров и шулеров! Работаем, я сказал. Коня мне!

Граф Кулибин нервно мерил шагами комнату, и сидевшему на лавке мастеровому приходилось то и дело поворачивать голову, стараясь удержать высокое начальство в поле зрения. Деревянная колодка на шее, соединённая цепью с кандалами на руках и ногах, не способствовала подвижности.

— Ты хоть понимаешь, что теперь тебе будет, аспид? — в голосе Ивана Петровича уже давно нет ни злости, ни жалости. Там только равнодушие смертельно уставшего человека, отчего собеседнику становится ещё страшнее. — Ты понимаешь?

Понимания нет, есть страх и недоумение.

— Дык это… — пытается развести руками. — Я же шибко пьян был.

Замолкает в полной уверенности, будто всё объяснил и дальнейшие разговоры излишни. Мол, с пьяного какой спрос?

— А ты знаешь, Федька, что пьянство лишь увеличивает тяжесть вины?

— Как это так? — похоже, что это открытие для мастерового стало почище открытия Америки Христофором Колумбом. — Как же так, Иван Петрович? Ведь кабаки-то царёвы… Нешто государь Павел Петрович народу худого желает?

Кулибин плюнул на пол и отвернулся. Почти этими же самыми словами содержатель кабака Пафнушка Кучерявый оправдывал постройку своего заведения прямо напротив входа на Сестрорецкий оружейный завод. Важное казённое предприятие недавно обнесли высоким каменным забором, и вот точно у ворот, стоит только улицу перейти… Многие так и делали в Высочайше утверждённый обеденный перерыв, а кое-кто и с утра заходил поправить здоровье после вчерашнего. И вечером туда же.

Иван Петрович боролся с напастью по мере сил, сначала увещеваниями и штрафами, а потом, пересилив добродушный и мягкий от рождения характер, перешёл к рукоприкладству. Так продолжалось до вчерашнего дня, когда на свою беду приехал из Петербурга академик и барон Товий Егорович Ловиц.

Педантичный и требовательный немец при посещении мастерской по нарезке винтовочных стволов сделал замечание едва стоявшему на ногах работнику, а в ответ получил удар ножом в сердце. Вызванный лекарь только развёл руками и покачал головой — от смерти лекарства ещё не придуманы.

Теперь этот самый Фёдор, закованный в железа, хлопал глазами в ожидании грядущего наказания. Каторга в Сибири или на постройке телеграфа его не пугали — всяко не тяжелее работы на заводе, а вот неизвестность и обещанный лейтенантом государственной безопасности сюрприз вызывали слабость в коленях и стук зубов. О новой «Тайной канцелярии» ходили жуткие слухи…

Стук в дверь. Кто это может быть? Свои вроде как приучены заходить без предупреждения, а чужих просто не пропустит бдительная охрана, оберегающая механика пуще глазу. Впрочем, многим ли она помогла покойному Товию Егоровичу?

— Войдите.

— Разрешите, ваше сиятельство? — на пороге лейтенант Зубрилин, переведённый в МГБ из гвардейских сержантов с повышением в чине. — Иван Петрович, получен приказ из Петербурга об объявлении синей тревоги.

— Так объявляйте, я здесь причём? — удивился Кулибин, не слишком интересующийся армейскими сигналами и прочей терминологией.

— Вы, как высшее должностное лицо, обязаны присутствовать.

— И никак нельзя обойтись?

— Приказ государя, ваше сиятельство. Дабы избежать могущих произойти злоупотреблений властью, — кажется, лейтенант по памяти процитировал присланную инструкцию. — Извольте пройти, Иван Петрович.

— А этого? — небрежный кивок в сторону скованного мастерового.

— Его с собой для очной ставки.

Идти недалеко, всего лишь перейти дорогу до оцепленного солдатами кабака, у крылечка которого в луже крови валяются несколько человек.

— Пытались сопротивляться и вырваться с боем, — пояснил Зубрилин на вопросительный взгляд Кулибина. — Взяли живьём, хотя такого приказа не поступало. Не переживайте, Иван Петрович, эту ошибку никогда не поздно исправить.

Да, вроде бы шевелятся. Вот один чуть приподнял голову, что-то процедил разбитым ртом, и вновь упал вниз лицом, получив прикладом по затылку.

— Сурово, — заметил механик.

— Служба такая, — пожал плечами лейтенант, и сделал приглашающий жест. — Пройдёмте внутрь?

В кабаке чадно и сумрачно. Единственным светлым пятном выделяется белое как мел лицо кабатчика, распростёртого на полу и удерживаемого приставленным к груди штыком.

— Поднимите.

Бедолагу взяли под руки и бросили на грязную лавку, но он тут же сделал попытку сползти с неё и встать на колени:

— Не погуби, ваше благородие!

— Я похож на губителя? — лейтенант скривил губы. — Не заговаривайтесь, любезный!

— Заблудшая овца! — вмешался неизвестно откуда появившийся худощавый полностью седой священник. — Он думает, господин лейтенант, что дело погубления его души находится в чужих руках, забывая, что Господь дал нам свободу воли и поступков.

— Отче?

— Называйте меня отцом Серафимом, — батюшка щёлкнул каблуками невидимых под рясой сапог. — Чрезвычайная комиссия при Священном Синоде. Приступим к допросу, господа?

— Пожалуй, — согласился Зубрилин, обрадовавшийся столь солидному подкреплению. — Но сначала бы хотелось провести кое-какие следственные действия.

— Хорошее дело, — кивнул святой отец и поставил на стол небольшой кожаный сундучок. — Сержант… да, ты… соблаговоли подать водки.

— Нашли время, — возмутился не одобряющий пьянство Кулибин.

— Мы разве для внутреннего потребления? — усмехнулся батюшка, разглядывая на свет принесённый полуштоф. — Господин лейтенант, вы будете записывать?

— Непременно.

— Тогда пишите… Внешний осмотр показал мутную жидкость с осадком неизвестного происхождения, с характерным запахом сивухи, крепостью… — извлечённая из сундучка стеклянная трубочка, по виду похожая на поплавок для рыбной ловли, упала в бутылку. — Крепостью недостающей до требуемой на треть. Чем разбавлял, сука?

Пафнутий побледнел ещё больше, хотя это казалось невозможным, и захныкал:

— Не погуби…

— Отвечать прямо и точно!

— Я не знаю…

— Сержант? — приклад винтовки прилетел кабатчику в живот, а батюшка поморщился. — Да не это имелось ввиду. Ну уж ладно, что теперь… повтори и продолжим.

Кулибин с беспокойством наблюдал за допросом. Умом-то он понимал, что виновные в гибели Товия Егоровича должны быть наказаны, но не одобрял методов. Ну расстреляйте вы человека, если дело того требует, а мучить зачем?

Отец Серафим почувствовал недовольство Ивана Петровича и покачал головой:

— Да, ваше сиятельство, наша задача не токмо ампутировать поражённую ядом конечность, но и отыскать змею, её уязвившую. Вы же видите — подозреваемый скрывает сообщников. А вот из каких побуждений, хотел бы я знать!