Черные плащи

Не сбавляя хода, трелевочник проехал еще километров пятнадцать, после чего укрылся в каких-то зарослях, где и встал.

— Думаю, здесь хорошее место, — дождавшись, когда Весников заглушит двигатель, спокойно сказал Александр.

— Хорошее? — Тракторист хлопнул глазами и жалобно поинтересовался: — Саня, родной! А мы вообще-то где?

— Очень и очень далеко, Николай, — честно ответствовал молодой человек и, осторожно распахнув дверь, выглянул наружу.

— Господи! — испуганно перекрестился Вальдшнеп. — Никак луна! Целая! Саня… а эти цыгане, они за нами не погонятся?

— Цыгане? Ах, эти… полагаю, что нет. Можем спокойненько подремать до утра.

— Подремать?

— Николай, ты выключишь наконец фары? Смотри аккумулятор посадишь, а другого здесь взять неоткуда.

— Саня-а-а… А где все-то? Рябов Конец где? Тайга… Озеро?

— Ну, озер тут много — завтра увидишь. А сейчас — спать.

— Да не могу я спать-то! Вот так заехал туда — не знаю куда. Вторые сутки места себе не нахожу… Как вот проснулся.

— А-а-а-а! — догадался Саша. — Так ты, значит, в трактор забрался поспать?

— Ну да, а куда ж еще-то? В избе шумно — вы там в дорогу снаряжались. Я и подумал — дай-ка вздремну пару часиков… глаза чего-то слипались, прямо мочи нет.

— Так-так… Ты, значит, в трелевочнике лег, а его и утянуло… скорее всего, вместо наших парней… или параллельно. Ну да что теперь гадать?

— Саня… ты про что это, Саня, а? Слышь, а давай-ка мы завтра поутру домой поедем, в поселок! Ну, правда, поедем, а то что тут делать-то? Куда-то подевались все… Цыгане какие-то кругом, хижины, жара. Луна вот эта! Она-то откуда взялась… такая!

— Откуда надо — оттуда и взялась, — грубо перебил молодой человек. — Сам скоро поймешь все.

— А что пойму? Что понимать-то, Саня? А? Где деревня-то? Поселок? В какой стороне? Ездил-ездил вчера почти целый день — без толку! Камни какие-то кругом, папоротники, пальмы… Откуда у нас пальмы-то?

— Оттуда же, откуда и луна. Слышь, Николай, у тебя горючки-то в баке много осталось?

— Да есть еще. Тут ведь и навесной бак имеется. — Включив массу, Весников взглянул на приборы. — Километров на сто пятьдесят хватит, а то и больше — как ехать.

— Экономно будем ехать, Федорыч, экономно.

— Ну, тогда на двести.

— А вот это славно!

— Так куда поедем-то?

— Утром увидим. А пока спи. Силы нам еще пригодятся.

— Слышь, Саня… Этот-то твой, черненький, уже храпит. А я… а мне неохота что-то, Саня! А давай… давай лучше водочки, а?

— А что, есть? — Вот тут Александр удивился. И наиболее удивительным было не само наличие в трелевочнике водки, а то, что тракторист ее еще не всю выпил, хотя времени на то имел целые сутки!

— Понимаешь, — рассказывал Николай, вытащив литровый жбан, где на донышке еще плескалось граммов двести, — я ее, голубушку, с собой взял, греться. А вчера… вчера целый день нервничал — выпил, конечно, но ни в одном глазу, а потом и пить уже не хотелось. А к вечеру цыгане эти набежали, камнями в трактор кидались. Я и подумал, ну их к ляду, даже из кабины выходить не стал, завелся да поехал по дорожке — тут она, похоже, одна. Куда-нибудь, думаю, да выеду. С утра-то часа два крутился, едва в болотине не увяз.

— У тебя закусь-то есть, Федорыч?

— Да вот, сырок плавленый… должен быть.

— А пить из горла будем?

— Да что ты, что ты… — Весников суетливо вытащил из-под замызганного сиденья отвертку. — Сейчас вот подфарники снимем…

— Тогда пойдем на улице сядем… пусть человек спит. Тесновато в кабине-то.

— Да уж, не автобус. Сейчас, сырок найду… ага… идем!

Выпив, Весников понемногу успокоился, видно было — рад встретить хорошего знакомого, с которым и все непонятки казались нипочем, особенно под водку.

— Слышь, Саня, а в поселке гутарят, будто на День города в район какого-то артиста известного пригласили. Не врут?

— Не врут. Мои нефтяники его аппаратуру привезли. Ну, по пути захватили.

— A-а… То-то я и смотрю — барабаны у них, тарелки. Во, думаю, какие бурильщики интересные… веселые. Это… клуб и художественная самодеятельность, как раньше. Вот, помнится, в семидесятые еще у нас в клубе ансамбль был, ВИА «Багульник» назывался, ох, так играли… так… И вообще, раньше музыка куда как лучше была!

— Не факт! — Намахнув грамм пятьдесят из подфарника, Саша обиделся за свою юность, пришедшуюся на начало лихих девяностых. — Чем лучше-то?

— Да как же! — Весников аж глаза выпучил.

И это было хорошо, Александр его специально провоцировал: пусть уж покричит, поспорит, глядишь, и легче примет потом суровую правду жизни, в которую и поверить-то, наверное, ну никак невозможно. А как же не поверить?! Луна-то вон она, в небе висит фонарем, светит нахально! Луна! Месяц Месяцович, честь по чести, а не какой-нибудь там астероидный пояс!

— Да как же! — хорохорился Весников: приятно ему было чувствовать себя в роли защитника старых и куда более справедливых порядков, как ему, впрочем не ему одному, казалось. — Вот раньше, помню были… Валентина Толкунова, Людмила Зыкина, эта еще… Сенчина, во! Тоже Людмила, кажись…

— Так и сейчас есть… Бабкина и эти еще… Ну, «Течет ручей» поют.

— А, это ерунда все. А песни какие раньше были? Никаких там «джага-джага», «уси-пуси» и всякой такой дряни. Слова так слова! БАМ там, партия, комсомол…

— А еще — «ребята-трулялята», «ля-ля-ля жу-жу-жу»…

— Да ладно тебе, Санек, заедаться-то!

— Убей не пойму, чем «джага-джага» этого «жу-жу-жу» хуже?

Так до утра проспорили, да и водочку растянули. Пустую бутылку Весников потом в кусты выбросил, а куда ее еще девать-то? В кустах, кстати, кто-то зарычал недовольно — не то лев, не то леопард, не то «ядовитый шакал», а скорее просто гиена-падальщица.

— Господи-и-и! — Утром, взобравшись на платформу трелевочника, Вальдшнеп опять загрустил, едва окинув взглядом окрестности. — Это ж куда нас занесло-то!

— Не ссы, Колян, выберемся! — Саша нарочно отозвался грубо, но в данном случае вполне обоснованно. А то достал уже этот Весников — скулит и скулит: где мы да где… Сказать бы ему — где… да воспитание не позволяет.

А вот при грубых словах тракторист посветлел лицом, заулыбался даже:

— Ну, ясен пень, выберемся. Только поскорей бы. А то ведь уже и водочка кончилась.

— Бонжур, мез ами, — потянулся Нгоно, потом присел пару раз, помахал руками — разминался.

— О! — засмеялся Весников. — И негр наш проснулся.

Александр хмыкнул:

— Это, Николай, не негр, негры — у Маяковского, да и те исключительно преклонных лет.

— Не негр? А тогда кто же?

— Афрофранцуз, вот кто.

— Ну, что в лоб, что по лбу, а хрен редьки не слаще.

— Та-ак…

Отломав от росшего поблизости кустика веточку, Саша опустился на корточки и по памяти принялся чертить на песке карту. Хороший был песочек, плотненький такой, белый, тянулся пляжем вокруг озера.

Разувшись, Весников подвернул штаны, потрогал воду и улыбнулся довольно:

— Теплая! Пойду-ка окунусь.

— Давай… Только смотри — тут везде крокодилы.

— Да ну тебя на… Ой! Саня-а-а… Это ж что ж такое-то?

— Не что, а кто! — Молодой человек посмотрел на камыши, где давненько уже прикидывались бревнами две зубастые рептилии. — Они самые, крокодилы, и есть. Ладно, не мешай нам пока… Нгоно! Иди-ка поближе, мон шер ами. Вот, глянь… — Саша нарисовал на песке несколько загогулин. — Это вот алжирские озера — Мерцан и Мельгир, по-римски — Ливийское болото, так?

— Похоже, — присев, кивнул афрофранцуз.

— А вон тут, — продолжил художественные упражнения Александр, — еще цепь озер — уже в Тунисе. Эль-Гарса, Эль-Джерид, Эль-Феджадж. У римлян… ммм…

— Озера Тритона, — подсказал Нгоно.

Кое-что знал, не зря ведь готовился!

— Верно — Тритон. А за ним почти сразу — залив Малый Сирт.

— Ну да… — Темнокожий инспектор вскинул глаза. — Ты это, Александр, к чему клонишь?