Черные плащи

Александр вновь улыбнулся и поправил висящий на перевязи меч.

— Ну, тогда пошли рисовать, что зря сидеть-то?

Собственно, рисовал Нгоно, а Саша сочинял записку, суть которой вкратце сводилась к следующему: ничему не удивляться и идти в Карфаген, где лично Александр и будет ждать по средам вечером у старого тофета. Ну, если не он сам, так доверенный человек.

— А хорошо у тебя получается! — Завернув записку в водонепроницаемый пакет, молодой человек сунул ее под камень и, скрестив руки на груди, смотрел на труды напарника. — Куда лучше, чем у нашего Эдьки. Впрочем, тот ведь не из любви к искусству старается, а из общей вредности.

Не закончив еще последнюю букву, Нгоно вдруг резко обернулся, выхватывая из-за пояса нож. Карие, слегка прищуренные глаза его настороженно смотрели куда-то мимо Саши.

Молодой человек поспешно обернулся…

— Мадингва ам-ма та! Мокабе!

Стоявший перед ним темнокожий мужчина, неизвестно откуда взявшийся, в общем-то, не вызывал немедленного желания продырявить ему башку тяжелой тэтэшной пулей, и Саша решил пока не гнать лошадей, разобраться. Высокий, худой, в длинном зеленом балахоне и с золотыми бусами на груди, незнакомец казался невооруженным, да и не выражал каких-либо враждебных намерений, а, похоже, просто поздоровался на свой манер.

Вот снова повторил, на этот раз почему-то жестче:

— Мокабе!

— Мокабе, мокабе, — добродушно кивнул Александр и тут же произнес несколько фраз по-латыни и на германском наречии вандалов.

Однако фразы эти не вызвали у странного мужика никаких эмоций — похоже, он их не понял.

— Мокабе!

Покачав головой, незнакомец показал рукой на озеро.

Саша повернул голову и ахнул: из больших, втихую приставших к берегу лодок уже высадились такие же поджарые и высокие воины, числом никак не меньше двух дюжин. Пятеро имели при себе копья, остальные целились в чужаков из длинных луков!

— Ну вот, — пригладив волосы, рассеянно протянул Александр. — Опять угодили. Главное, не понять, чего им надо?

— Ну отчего ж не понять? — Вдруг усмехнувшись, Нгоно бросил баллончик в траву, после чего подошел к незнакомцу, поклонился, приложив руки к сердцу, и разразился длинной и трескучей фразой явно не на французском языке.

Господи!

Тут только Саша заметил, как же они похожи, Нгоно и незнакомец, — оба высоченные, худые, с красноватым отливом темной кожи и тонкими чувственными носами. Похожи, как родные братья… Ну, пусть как двоюродные.

Ах да! Нгоно, верно, снова встретил людей из своего древнего племени, как уже было когда-то и как раз в этих местах. Впрочем, нет — гораздо севернее.

— Это мой народ, фульбе, — обернувшись, с улыбкой пояснил Нгоно. — А Мокабе — их божество, алтарь которого — этот вот камень.

— А мы его, на свои головы, испортили… — Александр потянулся к ТТ.

— Ну почему же испортили? — весело подмигнул напарник. — Я сказал вождю, что мы, наоборот, принесли их божеству достойную жертву — кровь убитого зверя. Вождь, кстати, доволен. Приглашает нас в свою деревню.

— К слову сказать, довольно настойчиво приглашает, — покосившись на воинов, хмуро заметил Саша. — Похоже, это из тех предложений, от которых невозможно отказаться при всем желании.

— Вождь настроен вполне дружелюбно.

— Ну, это тебе лучше знать… Черт с ним, пошли. Надеюсь, они нас не съедят.

— Фульбе не людоеды!

Деревней, как оказалось, называлось просто стойбище — фульбе занимались кочевым скотоводством. Все богатство племени составляли овцы, козы, коровы, несколько белых верблюдов, тем не менее гостей приняли радушно. В самом прямом смысле слова накрыли поляну — расстелили прямо на лесной опушке плетенные из травы и шерсти циновки, поверх них расставили яства: печеную и жареную озерную рыбу, раковины, молоко и сыр, дичь — жаренную на вертеле антилопу и птиц, журавлей, перепелов, уток. Кроме того, имелись просяные лепешки и какая-то кислая мутноватая бражка, которую Александр, честно сказать, поначалу пил с опаской, ну а потом уж как пошла. А пошла хорошо! Особенно когда рядом, за деревьями, зазвучали тамтамы и на поляне появились танцоры, точнее сказать, танцовщицы — юные красавицы девы, вся одежда которых состояла из тонкого пояска и травяного передника. Изящные черные фигурки, вопреки всем Сашиным представлениям об Африке, просто поражали своим совершенством и казались вырезанными из эбенового дерева самым искусным мастером. Ах, как они плясали, как они пели!

Казалось, даже что-то на мотив того же Янника Ноа:

— Е, мама, е!

Ну конечно же, это так только казалось — откуда здесь взяться реггей?

И тем не менее веселье постепенно захватывало всех пирующих — и хлебосольных хозяев, и их невольных гостей.

Трубили длинные трубы, украшенные перьями музыканты били в тамтамы, девушки соблазнительно извивались в изощренно-эротическом танце, и Александр сам не заметил, как стал прихлопывать и подпевать:

— Е, мама, е-е!

А потом и сам, при полном одобрении собравшихся, пустился в лихой перепляс, да чуть ли не вприсядку.

— Эй-йо! — довольно скалил зубы вождь или староста, бог знает, кем он здесь считался.

Танцовщицы обступили Сашу со всех сторон, сверкая ослепительно белыми зубами и золотом браслетов и ожерелий.

— Е, мама, е!

А ничего попадались девчонки, вполне даже симпатичные… особенно вот эта, с ожерельем из серебряных византийских денариев. Неплохое такое монисто, по стоимости на небольшое стадо потянет. И личико приятное у девчонки, и грудь… упругая!

Ишь как колышется, а уж фигурка… впрочем, у них у всех тут фигурки — е, мама, е!

Танцовщица не сводила с гостя глаз — или тому просто так казалось?

Саша даже не заметил, когда вдруг смолкли тамтамы; вокруг резко стемнело, позади пирующих появились подростки с зажженными факелами.

— Нгоно, — наконец-то смог спросить Александр. — Вся эта феерия — неужели в нашу честь?

Чернокожий полисмен ухмыльнулся:

— Фульбе издревле отличаются гостеприимством, а к тому же они считают меня странствующим сыном вождя.

— Хм… интересно, а почему они так считают?

— Да потому что я им об этом сказал. — Пожав плечами, Нгоно поднял выделанную из тыквы чашу с бражкой. — Выпьем за здоровье их старосты. Кстати, он обещал дать нам проводников к побережью!

— Да ты что! — обрадовался Саша. — Вот это здорово, вот это мы удачно зашли. А что тебе еще удалось выяснить?

— Да больше ничего. — Напарник потупился. — Сам видишь, не до разговоров пока. Ничего, завтра все подробненько выспросим!

— Да уж, да уж — коль пошла такая пьянка, режь последний огурец! Ну что — вздрогнули? За здоровье местного старосты! Гип-гип… Ура!

— Ура-а! — потянул Нгоно. — За здоровье.

Нельзя сказать, чтобы Александр сильно опьянел, все же не водку пили, но устал — это точно. И когда староста, через Нгоно, предложил гостям отправиться почивать, молодой человек очень обрадовался. В конце-то концов, хватит тут скакать да пьянствовать, пора и о деле подумать. Вызвать завтра местных на серьезный разговор, установить более конкретно свое местонахождение, а заодно и точное время, так сказать. Вообще-то все эти пляски сильно смахивали на специальный спектакль для туристов: и вопли, и бражка, и девчонки — ну манекенщицы просто! Наоми Кемпбелл каждой из них и в подметки не годилась бы.

Все это тревожило — не оставляло ощущение какой-то наигранности, фальши. Неужели и вправду аттракцион? Неужто профессор смог лишь пронзить пространство, а время… а время осталось прежним. Вот сейчас явятся из-за деревьев официанты в черных смокингах, начнут выклянчивать чаевые… ага, ну конечно — вон и староста уже вытащил мобильник! Хотя… нет, это не мобильник — амулет какой-то, талисман на счастье кочевой жизни.

Гостям постелили в шатрах, каждому в отдельном. Скорее, это были просто переносные хижины, нечто вроде вигвамов или чумов — воткнутые в землю колья, связанные вместе и обтянутые циновками да звериными шкурами. Но в общем — симпатичненько, этакий древнеплеменной экстрим. Расстеленная на земле циновка казалась сплетенной из самых пахучих трав, явно пахло шалфеем и мятой, а еще едва уловимо анисом. Чум — или вигвам? — не был закрыт до самого верха, видно, дождей не ждали, и сквозь прорехи внутрь заглядывала луна. Большая такая, серебристая, светлая, прямо не луна, а прожектор.