Атаман. Гексалогия

– Дошли наши молитвы до Вседержителя! Жив, добрался‑таки. А то уж мы слухи разные слышали – де сгинул Иона. Пошли к настоятелю! А это кто с тобой?

– Защитник мой, из узилища вызволил, сюда сопроводил, немало жизнию рискуя.

– Вот оно как. Тогда идёмте вместе.

По знаку монаха послушник открыл внутренние ворота, и мы оказались внутри монастырских стен. Послушник забрал лошадей, а мы отправились за монахом.

Перед дверью настоятеля попытались отряхнуть одежду от пыли, да какое там. Так и вошли.

Настоятель принял Иону с радостью. Перекрестил, облобызал, посадил на скамью. Я скромно присел рядом.

Иона не торопясь пересказал все события, включая измену Трифона, своё счастливое освобождение, возвращение ризы и навершия. При этих словах Иона развернул свёрток, достав шитую золотом ризу, и поднёс настоятелю монастыря навершие.

Тот долго любовался навершием, потом молвил, что посох уже готов, осталось только водрузить на него навершие – и подарок для иерарха готов. Развернул ризу – хороша, в пыли немного – так это ничего, послухи почистят.

Иона уселся и продолжил рассказ.

– Вот как оно! Совсем Вассиан Косой совесть потерял, народ мутит, клир расколол. Ох, не к добру!

Осенив меня крестным знамением, он поблагодарил за помощь. Позвонил в колокольчик и велел явившемуся послушнику накормить меня и отвести отдыхать. Иона же остался с настоятелем, видно – был разговор не для посторонних ушей.

Я перекусил в монастырской трапезной, с удовольствием улёгся на жестковатый матрас и отрубился. С момента, как я покинул Вологду, я не чувствовал себя в такой безопасности.

Проспал я до утра, и лишь близкий колокольный звон разбудил меня. Звонили к заутрене. Вставать страсть как не хотелось. Но не выйти на утреннюю службу в монастыре – верх неуважения.

А после службы – завтрак совместно с монахами в трапезной. До чего же у них здесь, в монастыре, хлеб хорош. Своей выпечки, свежий, духовитый. Прямо на диво.

Я нашёл Иону и спросил:

– Когда назад, в Прилуки?

Монах ответил уклончиво, вроде есть здесь, в Боровске, ещё дела, и доберётся он сам. Тогда я решил возвращаться один и попрощался с Ионой.

Послушник споро возложил на лошадь седло, затянул подпругу, подвёл лошадь к воротам. Прощай, Боровск, может, и доведётся ещё быть в старинном граде.

Обратный путь я проделал быстро. Ехал налегке, в одиночку, не опасаясь нападений, и через неделю уже въехал в Вологду.

Перво‑наперво – домой, успокоить жену, что жив‑здоров. Ну и помыться в баньке, поесть домашних харчей. А завтра уже – в Спасо‑Прилуцкий монастырь, к настоятелю, куда уж теперь торопиться‑то.

Выехал я с утра, на отдохнувшей лошади. На стук в ворота в оконце выглянул монах и, узнав, отпер калитку.

Настоятель принял меня тотчас же.

– Ну, сказывай – удалось найти?

– Удалось.

– Где навершие и риза?

– Где им быть? В Боровске ныне. Настоятель сильно удивился, усадил меня на

скамью.

– Рассказывай.

И я подробно рассказал, как и где нашёл Иону, и что Трифон оказался изменником, Иудой, как удалось найти похищенное и добраться с Ионой до Боровска, где вручили настоятелю навершие и ризу.

– Где же Иона?

– Остался в Боровске, сослался на дела, сказал, что доберётся сам.

Настоятель задумался, потом поднявшись, поблагодарил. Я поклонился и вышел.

Меня не оставляла надежда, что отцы церкви обо мне теперь забудут, желательно – надолго, и не скажут невзначай о моей персоне князю Овчине‑Телепнёву.

Я зажил прежней жизнью, но в душе поселилась тревога, маленький такой червячок сомнения. Не станет ли меня теперь шантажировать настоятель, решая свои проблемы? А с другой стороны – раз смогла меня найти церковь, при желании может найти и кто‑либо другой, тот же московский князь. И чего ему неймётся? Я ведь исчез из его жизни, не напоминая абсолютно ничем. Рот всегда держал на замке. Или он опасался, что, попади я к палачу, расскажу на дыбе всё, что знаю? Пытки выдержат немногие, только фанаты веры, убеждений. А может быть, мне стоит самому пробраться к князю и прирезать его? Причём втихую, без свидетелей? Тогда и концы в воду, искать будет некому. Душа противилась. Одно дело – убить врага в бою, защищая свою жизнь, другое – убийство исподтишка. Нет, я не мог пасть столь низко.

В голове промелькнула одна мыслишка. Надо её обмозговать в тишине. И чем больше я об этом думал, тем больше убеждал себя, что стоит попробовать.

А вспомнил я вот о чём. Ещё будучи на службе у князя, исполняя его задание на Муромской дороге, я проник в сон князя и предотвратил отравление ядом его и его семьи. Не попробовать ли мне снова проникнуть в сон и внушить ему мысль, что искать меня не надо? Так и порешил.

Я лёг спать в своём кабинете, сказав жене, что надо обдумать дела. Прилёг на мягкую софу и даже слегка придремал. Около полуночи решил, что пора действовать. Закрыл глаза и в полудрёме вызвал в памяти образ князя. Долго не получалось – образ в памяти потускнел, что ли?

Затем из туманного облака возник княжеский лик. Я сосредоточился, с помощью телепатии или как уж там это состояние называется, попытался проникнуть в мысли или сон князя.

Медленно выплыло из грёз милое женское лицо, на голове кика, богато расшитая жемчугом, золотые височные кольца. Видение охватывает женщину всю, целиком. На ней красный сарафан, из‑под которого выглядывают носки алых сафьяновых сапожек. И главное – обстановка вокруг неё. До меня начинает доходить, что это всё – убранство Кремля, а женщина – супруга государя. Ни фига себе видения у князя! Это он мечтает, или всё происходит наяву? Вот мужские руки, унизанные перстнями, начинают раздевать государыню.

Нет! Я вздрогнул, пришёл в себя. В такой амурный сон не полезу, мне там делать нечего. Видно, не зря слушок ходил… лучше займусь княжескими мыслями и видениями в другое время.

Но не зря, ох не зря разыскивал меня князь, пытаясь навеки заткнуть мне рот. Весь следующий день меня так и подмывало рассказать Елене, что удалось увидеть. Лишь усилием воли я запретил себе это. То, что известно женщине, вскоре будет известно всем. А это верный путь на плаху – если не по велению князя, так по воле государя.

На другую ночь я повторил попытку, на сей раз более удачно. Княжеский сон был умиротворяющим – луг, цветы, ручеёк весело блестит под солнцем. Пора вмешиваться.

Я занял всё видение князя и почувствовал, что он вздрогнул.

– Узнаёшь ли меня, княже? Я – бывший твой дружинник, на которого ты прогневался за подозрение облыжное. Не виновен я перед тобой ни в чём, разве только жизнь твою спас. И теперь ты жизнью своей со мной навеки, до смерти связан. Я умру – и ты погибнешь, меня схватят – и тебе не жить. Понял ли меня, княже?

Я убрался из княжеского сна. Не стоит перебарщивать. Лучше через некоторое время повторить сеанс, твёрдо вбив в голову князю, что искать меня не надо.

Уснул я далеко за полночь, утомлённый, но довольный содеянным.

А через несколько недель в церкви священник Питирим вновь отвёл меня в сторонку и попросил посетить настоятеля монастыря отца Савву.

«Что опять случилось? – думал я, подъезжая к монастырю. – Неужели снова какая‑то кража, или монах исчез? Пошлю их всех подальше, так недолго и в кабалу попасть».

К моему удивлению, игумен встретил меня приветливо, усадил в кресло, а не на скамью поодаль.

– Как поживаешь, Георгий?

– Твоими молитвами, отец Савва.

– Ну‑ну, не всё так уж и плохо. Прибыл Иона из Боровска позавчера. Очень хорошо о тебе отзывался – мол, не сребролюбив, милостив – никого не покалечил и жизни не лишил, а дело свершил. Как истый православный. Мера зрелости и серьёзности человека определяется делами, а не словами и намерениями. О твоём поступке даже сам предстоятель знает.

Отец Савва перекрестился и продолжил:

– Есть у нас лазутчики свои даже у Вассиана Косого. Говорят, землю князь роет, хочет найти человека, что расстроил его хитроумную комбинацию. Мы, по мере наших возможностей, сделаем всё, чтобы о тебе никто не узнал.