Агрессия. Хроники Третьей Мировой. Трилогия

— Ну это ж, другое дело, сержант. Всё, отправляйся к третьему КПП. Там дождись своего знакомца из автобата, поедете в тыл, поможешь разместить раненых. Но главное — доставишь документы в штаб бригады. Я предупредил начальника разведотдела, тебя будут ждать.

Ротный отстучал что-то на раздолбанной, отчаянно щёлкавшей клавиатуре ноутбука. Тактблок, висевший слева, почти подмышкой в специальном чехле, ощутимо завибрировал. Кинув мимолётный взгляд на дисплей, я увидел как ползёт заполняясь полоска индикатора загрузки.

— Вот, теперь на въезде в расположение тебя тормозить не будут. Остальное прочтёшь в дороге. Заодно доставите раненых в полевой госпиталь. Из-за выброшенной к нам в тыл группы диверсантов их эвакуировали, так что теперь это цыганский табор…

На некоторое время, Хамидулин замолчал. Сложив локти на стол, он зажал голову меж заскорузлыми от въевшейся грязи обветренными ладонями и стал лихорадочно тереть уши. Потом вдруг замер так на некоторое время, затих. Однако, из-за моей полной непереносимости начальства, пересилил деликатность. Отчётливо кашлянув, я спросил:

— Разрешите идти, товарищ капитан?

Плечи ротного вздрогнули, он дважды мотнул головой в знак согласия и пробурчал едва слышно:

— Иди-иди…

Воздух снаружи был лишь немногим холоднее, чем в командирском обиталище. Единственным отличием был резкий, порывистый ветер, периодически швырявший горсти колючих снежинок прямо в лицо. Быстро отскочив на обочину, я нашёл глубокую утоптанную тропинку и побрёл вдоль ряда палаток к видневшейся вдалеке мачте поднятого вверх шлагбаума КПП. Но буквально на полпути сообразил, что если пойду туда сейчас, то рискую промёрзнуть окончательно в ожидании конвоя. Поэтому пришлось свернуть у разрытой гусеницами развилки и повернуть налево. Там, за ещё одним рядом палаток, гробились полукруглые крыши передвижной ремонтной базы мехбата. Отыскав среди вереницы разнокалиберной техники два грузовика и внедорожник с пулемётом в маленькой башенке на верху, пошёл в ту сторону. Сквозь налипшую грязь удалось различить знакомые номера на борту «тигра». Женька Селянинов умудрился выбить себе новую машину и даже присвоить ей тот же номер — 26. Я подошёл ближе, едва избежав столкновения с бронетранспортёром, мчащимся на полной скорости к выезду с базы. На броне его сидело человек шесть бойцов с ног до головы покрытых коркой копоти и грязи. Из открытого люка мехвода, неслись обрывки какой-то незнакомой мелодии. Про себя подумалось, что теперь и мы можем позволить себе не таясь ездить с музыкой по своей земле, а главное, к людям вернулась способность замечать что-то кроме голода и постоянного страха смерти. Когда видишь такое, невольно ощущается как чаша весов этой войны неуловимо качнулась в нашу сторону.

Ефрейтор обнаружился внутри крайнего от дороги ангара, из широко распахнутых ворот которого, доносился стойкий визг электродрели, что-то бухало и скрежетало. Я шагнул внутрь, невольно поддавшись порыву снять подшлемник. Особый жар разогретого металла, отработанной смазки, дизельного топлива, тот час же окутал целиком. Женька стоял у края «ямы», что-то доказывая невысокому чумазому мужику в засаленной коричневой спецовке. Поняв, что водила меня может не заметить ещё очень долго, я подошёл к нему вплотную и хлопнул по плечу. Женька оглянулся, оборвав разговор на полуслове. Лицо его изменилось как только он разглядел кто перед ним стоит.

— О! Какие люди!.. Здоров, Старый!

Мы обнялись. Я привычно уже отказался от предложенной сигареты, на этот раз с фильтром и судя по маркировке — трофейным. Женька быстро закончил разговор с чумазым механиком и мы вышли на воздух. Начинало смеркаться, кое-где зажглись приглушённые из-за светомаскировки огни. Ветер перестал швыряться снегом, оставив после себя только лёгкую позёмку, катавшую серые крупинки по незамерзающим глинистым колеям дороги. Остановившись возле броневика, Женька с гордостью похлопал машину по правому крылу.

— Гляди как удалось крутануться, пехота!.. Целый ящик консервированной ветчины и три бутылки не палёного вискаря отдал за эту красавицу!

Я тоже провёл ладонью по шероховатой броне пассажирской двери. Вообще, к машинам отношусь равнодушно. Нет этой тяги к моторам и прочему. Единственное, на подсознательном уровне люблю запах выхлопных газов. Это осталось с первой моей войны, где к нам прорвался одинокий БТР, вытащивший из окружения меня и ещё человек десять. Запах выхлопа закрепился в подсознании как признак безопасности. Поэтому, почти искренне поддержал разговор:

— Поди вискарь-то за номер отдал?

Селянинов резко обернулся и перегнувшись через капот воскликнул:

— Э!.. Вот только давай без приколов про мои религиозные убеждения, Старый. Номер это как имя у человека, он на всю жизнь!

Мы залезли внутрь. Тут пахло той же смесью топлива, масла и пороховой гари. Сзади влез стрелок, молчаливый коренастый бурят, который только кивнул нам обоим и не пристёгиваясь уселся в кресло оператора «спарки». Женька плавно тронул машину и мы поехали вдоль разбитой колеи, ведущей ко второму КПП. Дабы обратить всё в шутку я спросил:

— И кто же твой бог, поди Шумахер?

— Я верю в счастливые числа, Старый. Числа, они никогда меня не обманывают. Вот сумма номера на жетоне говорит, что я умру ещё только через пятьдесят лет!..

Так мы перебрасывались ничего не значащими фразами ещё минут десять. За это время, наша маленькая колонна состоявшая из Женькиного броневика и бортовой машины везущей раненых, встала на обочине дороги. Солдат возле поднятой вверх палки шлагбаума пропускал приличную колонну бронетехники, медленно выползавшей на раскисшую дорогу. Неожиданно, водила грузовика оказался у Женькиной двери и грохнув кулаком в стекло жестами показал куда-то назад. Недовольно бурча что-то себе под нос, Селянинов вышел наружу и скрылся вместе с приятелем. Я уже совсем было приготовился к новой порции ожидания, как водила вернулся и залез обратно.

— Там какая-то непонятка. Дежурный офицер тебя в караулке ждёт, поскольку командир на этом поезде у нас сегодня ты, Старый.

— Ладно, сейчас…

Мысленно перебрав все причины задержки, я допустил самый невероятный оборот событий. От немедленного ареста, до отмены приказа ротного ехать в расположение штаба бригады. Может быть даже помыться получится. Тут же резко раззуделось недостижимое место на спине, которое никак не удавалось почесать. Задавив жгучее желание потереться о борт внедорожника, я быстрым шагом направился к будке караульного помещения. Собранная из лёгкого стального профиля, с плоской крышей и обрубком трубы, караулка глядела на дорогу одним мутным «глазом» окошка из чего-то вроде оргстекла. Оббив боты от налипших пластов грязи о приставную лесенку служившую крыльцом, я вошёл. В караульном помещении, разделённом на две неравных половины низким ограждением с открывающейся внутрь дверкой, было достаточно светло. Голая лампочка под самым потолком светила прилично, но всё же в комнате стояло ощутимое марево, состоящее из смеси пригоревшей пищи, порошкового кофе, оружейной смазки, немытых тел и чего-то ещё.

Пройдя к составленному из снарядных ящиков столу дежурного офицера, я только было собирался раскрыть рот, чтобы доложить, как задёрганный лейтенант говоривший о чём-то с другим офицером, сам встал навстречу и обращаясь больше к своему собеседнику кивнул в мою сторону:

— …А вот и он, товарищ майор!

И обращаясь уже непосредственно ко мне, снова опустился за стол, лихорадочно настукивая что-то на клавиатуре ноутбука:

— Сержант, это майор Подлесный из штаба бригады. Он поедет вместе с вами.

Собеседник дежурного обернулся, мы обменялись приветствиями. Первое, что бросилось в глаза, это возраст штабного офицера. За всё время, что воюю, никого старше тридцати пяти лет встречать не довелось. И партизанский опыт не в счёт, там действительно были разные люди. Но в армии сейчас только молодняк, который очень быстро взрослеет, однако по жизни это всё те же восемнадцатилетние ребята, а иногда и совсем ещё дети. Меня все тут зовут Старым, потому как мои тридцать восемь лет, это для большинства действительно глубокая старость. Так вот, майор этот действительно обогнал меня лет на десять, может быть чуть меньше. Чуть выше среднего роста, худощавый и поджарый. Узкое, широкоскулое лицо с тонкими чертами, тонкие губы и цепкий, внимательный взгляд серых глаз. Одет не по-штабному: в обычную демисезонную «горку», комбинезон и разгрузочный жилет почти такие же грязные, закопчённые как у большинства фронтовых обитателей. Подсумки, притороченные по бокам и вдоль, сильно обтрепаны, а по виду автоматных магазинов можно сказать, что только два из восьми не пустые. Стойкий запах гари и пота, недельная щетина и перевязанная кисть левой руки, всё говорило о том, что человек совсем недавно был на «передке». Единственное, что отличало майора, выдавая в нём кого-то особенного, это редкий в наших краях зверь — малоразмерная «девятка» [38]. У доронинских бойцов я видел один или два таких. Внешне, «девятка» напоминает обычный «чебуран»-АКСУ, но силуэт чуть короче, да и бьёт точнее за счёт использования особых девятимиллиметровых патронов. За это, собственно, его так прозвали. Пострелять из такого не довелось, однако раз его берёт спецура, да ещё в рейд, значит штука надёжная.