Язычник: Там еще есть надежда (СИ)

Уже у воды ведьмак забрал поводья, объяснив, что лошадь разгорячена, и ей надо дать остыть, и Вечеслав, посочувствовав гнедой, присел на корточки. Первые три пригоршни он выпил, почти не заметив, и только с четвёртой разгорячённое горло стало потихоньку остужаться.

— Может, скупаемся? — весело спросил он, обернувшись, и не дожидаясь ответа, стал расстегивать ремень.

— Я не буду, — ответил ведьмак. Он снова вытирал лошадь майкой, силой удерживая её на месте за поводья. Гнедая явно рвалась к воде, но ведьмак был непреклонен.

— Ну, как хочешь.

Быстро оглядевшись по сторонам, мало ли, Вечеслав сбросил с себя всю одежду и с разбегу бросился в воду. Тело с благодарностью приняло речную прохладу, сразу же вернулась бодрость и он погрёб кролем от берега.

— Смотри коркодил уд откусит! — весело крикнул вслед ведьмак.

— А?! — крикнул в ответ Вечеслав — Не слышу!

— Давай недолго говорю! — прокричал ведьмак, и бросив, снова ставшую мокрой майку на траву, подвёл гнедую к воде. Та жадно потянулась мордой и стала торопливо глотать, словно боясь, что её могут в любой миг лишить этого удовольствия.

Пока Вечеслав обсыхал после купания, ведьмак скормил гнедой остатки овса. Солнце уже катилось вниз, и теперь висело посредине между зенитом и горизонтом.

— Надо поспешать, — проговорил ведьмак.

— Ты хоть пил? — спросил Вечеслав.

— Пил, конечно. Пока ты бултыхался, как утак в луже, — ведьмак поднял майку и расстелил её на седле. — После захода солнца ворота в веси прикрывают, и придётся нам опять под открытым небом куковать. Кто нас ночью чужих пустит?

— Блин, я уже так устал от этого открытого неба, — Вечеслав недовольно скривился и принялся натягивать одежду. — Мне бы в хату. Тут же хаты?

— В основном полуземлянки.

— Хм. И чего, как в них?

— Нормально. Давай побыстрей, ещё десять вёрст пилить.

— Слушай, до сих пор въехать не могу, — Вечеслав запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть другою в штанину, — Почему именно я сюда попал? Не, ну в смысле, пробежал бы ты мимо…

— Такая твоя доля, — перебил ведьмак, и Вечеслав мельком взглянул на него, может прикалывается? Но лицо ведьмака было серьёзным.

— Я не верю во всё это, — надев рубашку, Вечеслав стал крутить в руках свитер. — Может ну его? Положу на седло.

— Рубаху тогда тоже навыпуск оставь, и поверх опоясай, как свитер. Неохота мне каждому встречному поперечному объяснять кто ты и чего это ты так вырядился. А насчёт доли ты прав, каждый сам куёт свою судьбу. В народе правда по другому считают, что если Доля [*] тебя не любит, то тут уже ничего не поделаешь. Но он же — народ этот — бывает живёт себе, живёт недолей, терпит, а потом вдруг возьмёт в руки топоры да рогатины, да на долю её и выправит.

— Ты это к чему? — не понял Вечеслав.

— Да так, помечталось что-то, — горько усмехнулся ведьмак.

8

По над рекой пошли влево, туда, где лес не доходил до берега метров на тридцать. После купания, утоления жажды, да ещё и без свитера, жара почти не донимала. Вдобавок утихомиривала её и делала мягче прохлада, которой вволю делилась большая вода.

Всю дорогу до излучины прошагали молча. Вечеслав бросая неприметные взгляды, ухватывал, что ведьмак в каком-то раздумьи. Молчание погрузило Вечеслава в свои мысли, и поэтому он нервно дёрнулся, когда ведьмак неожиданно вскрикнул.

— Чего ты? — сорвавшимся голосом спросил он, не в силах сдержать нервные смешки.

— Ёлы-палы! — на лице ведьмака нарисовалась кривая ухмылка. — Вот же я тупой, как обух, ей-богу. Как же Добряш, знакомец который, меня узнает? Я же с ним в другом обличьи знакомство сводил.

— И чё, из-за этого орать нужно? Так и заикой стать можно, — рассерженный такой нелепой причиной вскриков, хмуро проговорил Вечеслав.

— Ну, извини. Просто я рассчитывал у него три ночи сночевать.

— А чего это вдруг три ночи? — удивился Вечеслав.

— Ну, во-первых, — принялся объяснять ведьмак, — Завтра Спожинки [*], по случаю того, что урожай собрали. Событие [*], значит. И ни какой купец, ни общинники в Муром не пойдут. Получается, завтра остаёмся в веси. Вторую ночь ночуем, правильно? На следующий день к кузнецу, на мече защиту усилить, потом нужно на копище* его ночь продержать. Ещё одна, так? А ведь никакой гарантии, что на третий день кто-то в Муром пойдёт. Зерно ещё не обмолочено, разве что излишки скоры [*], да мёда с воском повезут сбыть…

Ведьмак принялся витиевато рассуждать в слух об их шансах уйти из веси на ладье в третий день, и Вечеслав внимательно слушал. Не потому, что было так уж интересно, а отгоняли ведьмачьи слова от него свои собственные мысли, которые со вчерашнего полудня стали вдруг неприятными, а после сегодняшнего, и вовсе невыносимыми. Да и путь под монотонный трёп проходил незаметней.

Лес постепенно отодвигался от реки, предоставляя место лугам с подсыхающим разнотравьем, а примерно через час пути, луга сменились лоскутами убранных полей. Желтеющая на них стерня переплеталась с чёрной землёй в пёстрый, незамысловатый рисунок, и почти на каждом таком лоскуте имелся несжатый островок колосьев, сплетённых друг с другом. А помимо полей, впереди, у самого горизонта, Вечеслав увидел высокий холм, который начинался от самой реки и по выступающей дуге шёл влево.

Минут через пять стало понятно, что холм создан искусственно. Слишком одинаковой была его высота на всём протяжении, а по вершине вдобавок тянулся частокол из брёвен с заострёнными верхушками.

Из леса появилась узкая, метра в четыре дорожка, которая почти по прямой устремлялась к Оке, а потом резко сворачивала влево и вела к насыпному холму. Они вышли на нее, и Вечеслав почувствовал, что дорожка по чуть-чуть поднимается в гору. Он быстро окинул глазами панораму, и понял, что сама весь стоит на либо естественной, либо на так же, как холм, искусственно сооружённой возвышенности. В нескольких метрах перед этой возвышенностью протекала речушка, огибающая весь и впадающая в Оку. Через неё был перекинут мосток метров в пять шириной, обрамлённый невысокими, резными перилами. Взгляд Вечеслава сам по себе задержался на деревянных воротах, к которым вела поднимающаяся дорожка. Подходила она к ним не по прямой, а как-то замысловато. Сразу за мостком изворачивалась влево, потом короткой дугой меняла направление на противоположное, шла в подьём параллельно холму, и только в метре от ворот, снова резко сворачивала влево и упиралась в них. Предназначались все эти излишние зигзаги видимо для защитных целей. Ни о каком использовании тарана речи уже быть не могло. Если в гору его ещё и можно было бы растолкать, то на ходу резко завернуть к воротам вряд ли бы получилось. Бедный таран так и понёсся бы дальше вниз параллельно холму.

У ворот была открыта одна створка, а на вторую, опёршись плечом, стоял молодой парень, и смотрел то на приближающихся путников, то в сторону леса. Вечеслав проследил его взгляд, и увидел мальчонку лет семи, который хворостинкой погонял тучную, светлой масти корову, красиво расцвеченную по бокам маленькими чёрными пятнами. Одет он был в простенькую рубашку и порты, а на ногах болтыхались явно большего размера лапти. Заметив двух незнакомцев, он нерешительно остановился шагах в десяти от дорожки, и с напряжённым лицом глянул в сторону ворот. Корова, оставленная парнишкой в покое, тут же застыла на месте и стала неторопливо щипать сухостой, всем своим видом показывая, как она устала за этот день. Вечеслав перевёл взгляд вслед за мальчишкой и с удивлением заметил, что у ворот стоят уже двое. Видимо парень окрикнул своего напарника по охране и тот незамедлил появиться. Сам парень уже не опирался на ворота, а стоял ровно и в его руке Вечеслав разглядел короткое копьецо. Откуда он его так скоро достал, было непонятно. Хотя, может до этого оно просто стояло, прислонённым к брёвнам створки, сливаясь с ними и оставаясь не видным глазу.