Замочить Того, стирать без отжима (СИ)

—  Не-а, —  отрицательно покачал головой человек.

—  Фашист? — с плохо скрываемой надеждой чуть не проскулил алабай.

—  Нет. И даже не немец.

—  Пума? – чуть слышно спросил зверь.

— Обыкновенный попаданец, свой, рождённый, так сказать, в СССР, — убил последнюю надежду собаки Николай.

—  Не врёшь, —  принюхавшись, окончательно расстроился пёс.

Алабай повесил могучую башку, развернулся и медленно, уныло поплёлся в ночь.

Чёрная его шкура уже скрылась в темноте, а до Николая ещё долетало ворчание:

—  Попал, вашу мать, бабьи дети, ни пумы, блин, ни фашистов. Какого хрена я тут делаю?

***

Холодный резкий ветер гонит с моря злую серо-зелёную волну. Над морщинистой поверхностью моря летит к суше жёваное одеяло  облаков. Оно цепляется за вершины гор, сминается, рвётся, но свою задачу — не пропускать к поверхности прямые солнечные лучи, выполняет на «отлично».

— Картинка будто из компьютерной игры про конец света — все оттенки серого. Кажется, к этой палитре ещё какие-то извращенцы подписывались, но катит плохо, все эти ущербные обычно стараются себя представить в радостно-разноцветном виде. Внутреннюю убогость прикрыть весёленьким декором. Уроды!

Сами понимаете, настроение у человека с такими мыслями далеко не праздничное.

Николай воспользовался своим положением и решил обойти на катере сидящий под берегом «Ретвизан», о чём жалеет страшно. На открытом мостике прыгающей по волнам малогабаритной тарахтелки он вымок насквозь, продрог, как собака, зуб на зуб не попадает, но фасон нужно держать  — приходится с каменной рожей осматривать пострадавшее от дефективной торпеды детище верфей господина Крампа.

Броненосец зарылся носом в воду почти по самую палубу, выставив на всеобщее обозрение упитанную корму. Окрашенная в красный цвет подводная часть – единственное цветное пятно в окружающей серости.

Неожиданно для самого себя Николай улыбается — с этого ракурса повреждённый корабль кажется ему похожим на исполняющую канкан толстуху, повернувшуюся обширным задом к зрителям и задравшую юбку на голову под восторженные вопли публики.

— Ну-с, мадмуазель, будем возвращать вам юбку на место. Или после того, что совершили японцы правильнее обращаться к вам «мадам»?

Молоденький мичман, командующий минным катером, реплику штатской штафирки расслышал — зыркнул на Николая зло, исподлобья. Наверно, хороший офицер, корабль свой любит и на столь фривольное обращение обиделся. Ну да бог с ним, с мореманом.

  Серый борт броненосца приближается, нависает над головой.  Советник ловит размах волны, когда катер на мгновение зависает в верхней точке, перешагивает на ступеньку трапа.

— Что, матросик, уставился? Думал, я сейчас попробую рожу о вашу лестницу расшибить? Попрыгал бы с моё в зависшую вертушку и обратно, небось не удивился бы неожиданной сноровке.

Матрос мыслей читать не умеет, просто провожает непонятное цивильное начальство глазами.

— Таким образом, изготовив и подведя кессон, мы получим возможность откачать воду из затопленных отсеков, заделать пробоину и ввести корабль в док для устранения повреждений.

Доклад инженер-механика какого-то ранга Николая не впечатляет — помнит, что в реальной истории возились долго, материалов извели массу и результата достигли далеко не с первой попытки.

— А что, господа, здесь всегда в это время года такой сумасшедший ветер?

Эдуард Николаевич Щенснович удивлённо вскидывает брови — каперанг не понял, зачем спрашивать о постороннем, но как воспитанный человек ответил:

— Вечером и под утро около часа бывает штиль, Николай Михайлович.

— Тогда я предлагаю инженерной службе приготовиться в авральном режиме заделывать пробоины, когда носовая часть корабля поднимется из воды. Времени на долгий ремонт нам японцы не дадут, будем делать дело быстро. Готовность к герметизации повреждённых отсеков требую организовать за двое суток, утром третьего дня будем выдёргивать броненосец из воды.

Когда катер с непонятным советником отвалил от борта, вахтенный начальник  лейтенант Кетлинский спросил разрешения и обратился к командиру:

— Какой-то он странный, господин капитан первого ранга.  И ругался по-польски.

— По-польски?

— Пся крев до гужи ногами* помянул, споткнувшись на палубе.

— Хм-м. Думаете, Казимир Филиппович, он из наших? Вряд ли. А что до странностей, то новый наместник тоже, знаете ли, необычная личность. Но флот от атаки сберёг, и эскадры Уриу у микадо больше нет — согласитесь, не самое плохое начало войны. Может, и наш корабль сумеют быстро ввести в строй. Посмотрим, господин лейтенант.

*Пся крев до гужи ногами – собачья кровь вверх тормашками (польск).

В назначенное утро экипаж эскадренного броненосца первого ранга «Ретвизан», дежурного миноносца «Стремительный» и прислуга батареи Электрического Утёса наблюдали удивительное зрелище — по наплавному мосту на броненосец нескончаемым потоком устремились китайские детишки.

Каждый ребёнок нёс традиционный фонарик из тонкой рисовой бумаги с небольшой свечой внутри. Серьёзные, как финны на свадьбе, китайчата в безупречном порядке поднимались на броненосец, привязывали фонарики к опоясывающим бак корабля тросам длинными шёлковыми нитями различной длины, поджигали свечи и покидали корабль. На берегу каждый получал честно заработанный гривенник и, счастливый, бежал домой.

В утреннем полумраке над броненосцем распускался волшебный разноцветный сад.  Через сорок минут после начала акции из-за борта раздался громкий крик дежурящего на шлюпке мичмана:

— Поднимается!

А маленькие китайцы несли и несли свои поделки.

Нос «Ретвизана» всё решительнее поднимался из воды. Сквозь огромную пробоину из глубин затопленных отсеков водопадом хлынула вода, процесс ещё более ускорился.

— Стоп! — скомандовал Николай, и поток маленьких помощников был перекрыт жандармами. Чтобы не чинить детишкам обиды, по гривеннику выдали всем оставшимся — их фонарики свезли на склад военного порта на случай другой подобной оказии. А на повреждённом борту броненосца уже вовсю гремели кувалды и шипело пламя десятка ацетиленовых горелок – шла спешная герметизация пробоин, свечи, чай, не вечно гореть будут.

 К восходу солнца первые фонари начали терять подъёмную силу и принялись один за другим опускаться на палубу. Вскоре пространство палубы от носового флагштока до первой башни главного калибра было в несколько слоёв устлано разноцветной бумагой. Гирлянды фонариков свешивались с бортов до самой воды. Но дело было сделано – «Ретвизан» уверенно держался на плаву и был готов к переходу для постановки в док.

— Поздравляю, Николай Михайлович, и сердечно благодарю за помощь! — Шенснович пожал руку советнику по вопросам логистики и экономики. — Извините, но до последнего не верил в успешный исход вашего фантастического предприятия!

— И совершенно зря, между прочим, — довольно ответствовал ему собеседник. — Чай, текст не японцы пишут, не станут авторы врагу подыгрывать!

***

В ночной темноте по изрытой грунтовой дороге пробирается одинокий мужчина, с головы до пят закутанный в чёрный плащ. Подсвечивая себе потайным фонарём, неизвестный бесшумно ступает обутыми в мягкие чувяки ногами, сторожко озираясь при каждом подозрительном шуме.

Случайно выглянувший в разрыв облаков месяц не смог осветить черты его лица, лишь густые чёрные усы мелькнули в неверном серебристом свете.

Следом за ним двадцать три рикши на своих тележках везут рукописи, полученные у хозяина борделя «На вкус и цвет». Заинструктированные до потери пульса китайцы ступают след в след, старательно повторяя все движения лидера – замирают, приседают и оглядываются по сторонам вместе с ним. Неслаженность группы проявляется лишь в том, что каждый следующий рикша немного запаздывает, отчего все движения закутанного в плащ усатого незнакомца дублируются не одновременно, а как-бы волной прокатываются вдоль колонны.