Замочить Того, стирать без отжима (СИ)

Ветер с берега, и оттуда всё сильнее тянет гарью — видимо, не все поражённые торпедами корабли русских затонули, часть из них села на дно и на них вволю порезвился огонь.

По команде флагманского артиллериста, отрепетованной флажным сигналом, начали разворачиваться на правый борт башни главного калибра, навелись  и поднялись на заданный угол стволы скорострельных шестидюймовок. Адмирал знает — на японских кораблях эти пушки не столь скорострельны, как у европейцев. Сыны Ямато воинственны и сильны самурайским духом, но здоровья ворочать тяжёлые, в полцентнера каждый, снаряды им не хватает. Заряжающие быстро устают и не могут поддерживать технически возможный темп огня. Значит, нужно компенсировать потерю скорострельности точностью попаданий.

Панорама внешнего рейда Порт-Артура медленно разворачивается  перед моряками японского флота. Адмиралу очень хочется поднести к глазам бинокль, лично полюбоваться на устроенный там миноносцами разгром, но он сохраняет внешнюю невозмутимость — он сейчас входит в историю, в такие моменты неприлично суетиться. Он дождётся доклада сигнальщиков.

  — Флот противника стоит на якорях на внешнем рейде!  — во всю мощь молодой глотки кричит наблюдатель правого борта.

Этого не может быть! Того подносит к глазам бинокль. Хорошо знакомые силуэты русских кораблей рывком приближаются. Удивительно, все они, кроме «Ретвизана», выглядят совершенно целыми. Только один броненосец русских развёрнут кормой к морю, но и на нём кормовая башня главного калибра направила стволы своих двенадцатидюймовок  на отряд японских броненосцев.

Все взгляды на мостике «Микасы» обращены к адмиралу.

— Эти русские, похоже, станут для нас достойным противником, — недрогнувшим голосом произносит Того. — Тем больше почёта и славы мы заслужим, когда одержим победу.

Не дожидаясь реакции подчинённых, адмирал направляется ко входу в боевую рубку.

***

Подгонямые мастерами, рабочие собирались на площадке перед заводоуправлением, на ходу сдёргивали картузы и шапки, крестились на возвышающиеся над заводской стеной из тёмно-красного кирпича церковные купола и кресты. Шли группами и поодиночке, разбирались по цехам и профессиям — клепальщики к клепальщикам, вальцовщики, соответственно к вальцовщикам. Рабочая элита, станочники, подходили степенно, с сознанием своей важности и незаменимости, становились свободно, не теснясь, в отличие от сбившихся плотно грузчиков и разнорабочих. Когда подоспели последние, старший инженер повернулся к стоящему на сколоченном из добротных досок помосте наместнику, рядом с которым как-то терялась столь впечатляющая обычно фигура управляющего:

— Все собрались, ваше высокопревосходительство! Можно начинать!

Наместник кивнул, стащил с головы и зажал в правой руке папаху дымчато-серого каракуля, машинально пригладил растопыренной пятернёй левой ладони волосы на голове управяющего, и шагнул к самому краю помоста.

— Здорово, ребята!

Собравшиеся ответили на начальственное приветствие нестройным, но доброжелательным гулом.

— Если кто не знает, я новый наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке. Если кто не знает, вчера обнаглевшие японцы напали на нашу державу, вероломно и без предупреждения. Только хрен что у них, ребята, получилось — обломали мы желтомазых и здесь, в Артуре, и в Чемульпо. Всыпали по первое число! Хорошо?

Толпа мастеровых заворчала одобрительно.

— Ясное дело, хорошо! Даже отлично. Но мало. Вы спросите меня — почему мало?

Адъютант наместника, стоявший перед первыми рядами рабочих, скорчил зверскую рожу, и из глубины народа сразу понеслись выкрики:

— Почему?

— Почему мало?

Наместник удовлетворённо кивнул, и продолжил:

— Да потому, что на самом деле не сам микадо на нас полез. Светлое, богобоязненное житьё православных под справедливой дланью государя-батюшки, дай Бог ему здоровья на долгие лета, не даёт покоя завистливым соседям. Англичане с американцами и всякие жидомасоны пуще огня боятся усиления нашей империи, ибо видят в этом угрозу своим махинациям, боятся, что справедливый государь помешает им грабить и обирать людей по всему белому свету. Но самим им воевать боязно — можно ведь и по мордасам получить. Поэтому вот на эти награбленные и наворованные деньги они вооружили японца, построили ему флот поболе нашего, да армию натаскали. Не с японцем мы схлестнулись, а с безбожной англиканской да баптистской ересью, что тщится подмять под себя весь мир!

Вчера мы десяток вражеских кораблей утопили — завтра англичане япошкам два десятка новых пригонят. Вы спросите меня — неужто нам не одолеть супостата?

В этот раз адъютанту достаточно было пошевелить усами.

— Одолеем ли супостатов, отец родной? — загалдели наперебой мастеровые, — Хватит ли силы?

Наместник кивнул и выбросил в сторону рабочих руку со сжатой в кулаке шапкой:

— Только если каждый из нас не щадя сил и времени будет для победы работать, сокрушим мы чудище, на нас восставшее — то самое, обло, озорно, огромно, стозевно и лаяяй. Потому объявил я на территории наместничества военное положение и на вашу помощь уповаю, а флот и армия будут биться, не щадя живота своего. Но без ваших рук, без мастеровой смекалки не обойтись. Поэтому работать будем по двенадцать часов в сутки, без выходных.

Из серой массы рабочих выскочил невысокий тощий разнорабочий в замызганном картузе и китайском ватнике не по росту, и тонким высоким голосом заорал:

— Да что ж это деется, православные! Уже и в светлое воскресенье от зари до зари вкалывать заставляют! Мол, мы с армией да флотом, все, как один! А флотские всю казённую сами выжирают, нам, работникам, приходится китайскую рисовую ханжу пить, а у меня от ей жжение в кишках происходит, и сплошное расстройство в организме! Чем так жить, вот ей же ей, руки на себя наложу!

Тут же стала ясна причина потрёпанности его головного убора — работник сорвал его с соломенных немытых патлов и картинным жестом хлопнул оземь. Привычно так хлопнул, сразу видно — не в первый раз.

Выслушав паникёра наместник вдруг сделался выше ростом и шире в плечах, сверкнул орлиными очами и указал на замершего перед ним простоволосого человечишку:

—Только попробуй мне с трудового фронта дезертировать! Я тебя и оттуда достану! А с Ним, — наместник качнул головой в сторону крестов и куполов, — я договорюсь, есть у меня полномочия.

Наместник вновь обратился ко всем собравшимся:

— Православные, не выдадим родной земли, не подведём царя-батюшку!

— Не подведём! — радостно ответили православные.

— А насчёт водки я распоряжусь – спокойным голосом добавил наместник, но услышали его даже стоявшие в самом дальнем ряду откатчики и подносчики.

— Не дело рабочего человека рисовым ханьшином травить.

Ударили литавры, торжественно вступили трубы и собравшиеся, как один человек вдохновенно исполнили «Боже, царя храни!», ничуть не волнуясь британскими его корнями.

Когда рабочие разошлись по местам, наместник повернулся к Николаю:

— Ну, как?

— Неплохо, но понравится не всем, уж больно верноподданнически получилось, и французской булкой похрустывает. А как же классовая борьба, и прочее такое? Таких у нас больше, чем монархистов. Будут недовольны, напостят, как в украинской теме.

— Да, пожалуй ты прав. Вечером ещё раз соберём, после гудка, понял?

Ни ледяной дождь, ни налетающие с залива порывы пронизывающего ветра не могли их остановить. Сюда шли прямо с ячейковых собраний, после краткого извещения, в одиночку и парами, но никогда более трёх человек. В карманах отсутствовали красные книжечки членских билетов ВКП(б) — не было ещё в природе таких билетов. Но настроение идущих было правильное, большевистское было настроение. Подходя к проходной, исподтишка показывали охраннику лоскут красной материи. Тот смотрел строго, с прищуром, потом кивал разрешающе:

— Проходите, товарищи!

Когда из известного всему Артуру экипажа выскользнула женская фигурка в кожаной куртке, длинной чёрной юбке и высоких кожаных ботинках со шнуровкой, охрана встрепенулась, но госпожа Стессель будто невзначай дотронулась рукой до обтягивающей прелестную головку алой косынки: