Ревизор Империи (СИ)

"Так, реформа правописания походу у них недавно… Кстати, может, Гроховскому какую идейку продать насчет пива? Ну, скажем, пиво с женьшенем. Выращиваем женьшень, и делаем пиво с женьшенем. Блин, а как этот женьшень у нас выращивают, так и не узнал! Во бы сейчас пригодилось…"

За Церковной, двухэтажные желтые домики которой напомнили Виктору массовую шлакоблочную застройку сталинских времен, Елецкая превратилась в обычную деревенскую улицу, немощеную, с двумя колеями, пробитыми колесами телег. Из‑за заборов лениво тявкали шавки, коты ловили лучи вечернего солнца на воротах, мычали в хлевах коровы, по траве бегали пестрые куры и подрастающие цыплята, и чей‑то расфуфыренный белый петух голосил перемену погоды. Потянуло медвяным запахом; за хлипкими палисадниками распускали бело — розовые бутоны невысокие, недавно посаженные яблони, и осыпали на землю белые лепестки отцветающие вишни. Под окнами с раскрытыми резными ставнями и мелкой клеткой рам кое — где начинали зацветать низенькие, еще не набравшие силы кусты сирени, обремененные крупными лиловыми шишками соцветий; еще несколько дней, и они наполнят улицу терпким, сладковатым запахом пробудившейся природы.

Лавку Аудион он увидел почти сразу, повернув на Смольную — такую же деревенскую улицу, но раза в два уже, — какое‑то пробудившееся чувство интуиции подсказало ему, что в этом длинном деревянном доме с двумя крыльцами недавно выкрашенном в коричневый цвет и есть цель его путешествия, прежде чем он прочел название на вывеске. Нетерпеливому воображению уже представилась картина заведения, что‑то вроде виденного в старых журналах "Радиолюбитель" — большие катушки из медной проволоки, рубильники, луженые клеммы, наполнявшие покрытые лаком деревянные ящики, и, конечно, огромные, как на радиотрансляционном узле, лампы, светившимся загадочным багровым светом.

На воротах была пришпилена записка новой орфографией.

"Господа и дамы!

Сегодня лавка закрыта.

Уехали за товаром в губцентр.

Будем рады вас видеть завтра".

"И тут облом" — подумал Виктор.

Дальше надо было устраиваться на ночлег, используя полученный от Веристова червонец. При этом никаких идей у Виктора Сергеевича не появлялось.

10. Музыкальный квест

Зачем Виктор решил вернуться в сторону городского сада, он и сам не понимал. Ноги сами несли в эту сторону, и он решил им довериться; в конце концов, эта часть города казалась ему как‑то более привычной.

Остановился он возле Сиротского Приюта, неожиданно пораженный свежестью и изяществом этого, казалось бы, знакомого с детства и давно примелькавшегося здания. Здесь фасад его еще не был покрыт краской, и узоры его красного и белого кирпича напомнили Виктору павильоны Петергофа. Здание Приюта было одноэтажное, отнюдь не царских размеров, но три сильно вытянутых ризалита, один, центральный, со ступенчатым аттиком, и два по бокам, горделиво увенчанные треугольными фронтонами, как бы масштабировали постройку; прохожему казалось, что он видит в удалении настоящий дворец. За Приютом, там, где впоследствии появится площадь Ленина, шумели деревья сада Пожарного общества, так что глазу не с чем было сравнивать размеры дома; зато возвышающаяся в центре над двускатной кровлей застекленная надстройка с двумя пирамидами крыш и короткими шпилями, покрытыми красным суриком, создавала иллюзию скрывающегося позади то ли замка, то ли небоскреба.

"Вот ведь как бывает. Полвека хожу мимо, а не обращал внимания, какая у нас в городе красота."

Приют был обнесен высоким, в человеческий рост, деревянным палисадом, а возле крыльца, ближе к деревьям, виднелись незнакомые Виктору бревенчатые постройки. Огромный телеграфный столб стоял на углу, как солдат после госпиталя, опершись, словно на костыль, на деревянный подкос. На заднем дворе, видном от угла, чернели вскопанные грядки, что‑то вроде школьного огорода; то ли в помощь казенному рациону питания, то ли на продажу, опять‑таки не лишне. Взгляд Виктора снова привлек прятавшийся за зеленью лип стройный корпус Каменного училища.

"Еще немного — и Тенишева построила бы тут социализм… Ну а я тут, собственно, чего торчу?" — прервал свое созерцание Виктор. "Скоро ночь, а там что? Стучаться в первое попавшее окно — пустите переночевать? Стоп, я начал тупить. На Парковой заводская гостиница. Хотя бы узнать, почем номера. При гостинице трактир должен быть, или буфет. На один день — ну или смотря по цене… а можно даже просто там же и спросить, кто сдает жилье недорого. Не скажут, конкуренты? А может, и скажут. Человек, стесненный в средствах, не их клиент. А завтра снова в Аудион. Черт, почему я не Остап Бендер? Почему‑то кажется, что для таких в этом перспективном селе самое раздолье."

Парковая — она здесь просто не могла называться иначе, ибо разделяла Майский парк и сад Вольнопожарного общества — с этого конца выглядела совсем другой. На месте площади с памятником Ленина, в небольшом скверике красовалось деревянное здание старого Высшего училища, а далее, на стандартном домике с двумя подъездами, красовалась вывеска "Кинотеатр ГОРН". На месте сквера Камозина стоял чей‑то деревянный особнячок. Со стороны сада Вольнопожарного общества снова донеслись звуки духового оркестра, а уходящее солнце вынырнуло из‑под свода облаков, превратив свежую листву деревьев в роскошный зеленый витраж.

— Вы, похоже, не торопитесь?

Перед Виктором выросла пара крепких парней в черных рубашках с закатанными по локоть рукавами. На руке у каждого белела повязка, а на ней…

Нет, Виктор не мог ошибиться. На повязках у пацанов чернели свастики.

"Ошизеть! Нацики? В восемнадцатом? Какого…"

— Вас ист лос? — машинально вырвалось у Виктора командным голосом. Как у немецких офицеров в фильмах про войну.

Чернорубашечники застыли в замешательстве.

Все‑таки советский кинематограф чему‑то учит.

— Колян, — нерешительно произнес один из них. — А то ж вроде немец. По нашему не понимат. Инженер, чи шо.

— Звиняемся, — обратился второй к Виктору, — в академиях не были, иностранному не обучены. Вам труда не составит за одним человечком присмотреть?

— Что он натворил? — спросил Виктор. Строить из себя немца дальше не было смысла, да и по улице народ шлялся, причем не обращая на чернорубашечников никакого внимания.

"Эти кореша тут вроде как в порядке вещей. Может, не нацики вовсе, а совпадение. Точно, не нацики. Шевелюры, как у битлов."

Они перешли улицу и направились к нынешнему зданию суда, где у длинного фасада располагался вход в Майский парк. На скамейке, запрокинув голову, сидел человек явно семитской внешности; из носа у него текла кровь. Рядом со скамейкой торчал еще один кент со свастикой.

— Этот, что ли?

— Аха… Да это свой жид, это Мах. В ресторане музыку сочиняет. Вам не трудно присмотреть, чтобы с ним чего не было? А то у нас дел‑то еще позарез.