Наследники по прямой.Трилогия (СИ)

Да мы просто тонем в океане историй, в бешенстве подумал Гурьев. Просто немыслимо, как вы изволите выражаться, леди Рэйчел. Господи. Рэйчел. Что стоило тебе использовать безнадёжно и без памяти влюблённого в тебя клерка, готового послать ко всем чертям свою жизнь ради тебя?! А ты не стала. Ну, ничего, ничего, леди Рэйчел. Зато это сделаю я. Ты даже не представляешь, с каким удовольствием я это сделаю. Рэйчел. Рэйчел. Вот ты какая, леди Рэйчел.

Он не мог остановиться. Он даже не вполне понимал, что такое с ним происходит. То есть, понимал, разумеется, понимал. Как это могло случиться со мной, думал он. Как это вообще случается с людьми? Что за сила сидит в нас, которая выстреливает вдруг, распрямляется, как пружина арбалета, посылая нам в мозг даже не стрелу, – молнию: это она! Она! Она. Стоит только увидеть её. Одну из тысяч и тысяч. Не единственную, возможно, не единственную на свете, но из тысяч и тысяч – обязательно одну. Или всётаки – единственную?! А как же люди, которые за всю свою жизнь и сотню человек не встречают? Это я такой – сколько лет мотаюсь уже по свету, какая вереница лиц и типажей прошла перед моими глазами… И вот, вдруг – здесь и сейчас. Как же это?! Что же это такое?! У тебя есть дело, прикрикнул он на себя. Тебе нужно найти кольцо. Это проклятое кольцо… Мама погибла изза него. Изза кусочка золота со сверкающими камушками. Которых у меня целый мешок. Понимаешь, Рэйчел?! Кольцо?! Зачем мне это проклятое кольцо, если я никогда не смогу надеть его на твою руку, Рэйчел?! На твой палец с крошечным шрамиком на средней фаланге, едваедва заметным, и с тоненькой голубой жилкой на сгибе, – зачем?!

– Почему вы не замужем, Рэйчел?

Гурьев видел – она в бешенстве от его вопроса, и едва удерживает себя от желания завизжать и отхлестать его по физиономии – голыми руками, без перчаток. Но на этот раз он совершенно не собирался жалеть её. Ты не нуждаешься в жалости, Рэйчел, подумал Гурьев. В чём угодно – но только не в жалости. Докажи мне это, Рэйчел.

– Прекрасные и благородные герцоги, жаждущие спасать молоденьких идиоток от нищеты и бесчестья, существуют лишь в воображении авторов любовных романов для этих самых идиоток, – Рэйчел рассмеялась, и, понимая, чего ей это стоило, Гурьев, восхитившись её самообладанием, почувствовал укол совести. – Должна вам заметить, что…

– Я знаю, – оборвал её Гурьев. – Мои манеры возмутительны, и вам предстоит приложить немало усилий, чтобы их как следует обтесать. А это непременно должен быть герцог?

– Если вы хотели меня разозлить, можете считать – вам это превосходно удалось, – Рэйчел смотрела на него тёмными от гнева глазами, и на высоких скулах полыхал почти лихорадочный румянец. – А теперь потрудитесь объяснить, для чего вам это потребовалось.

– Легко, – Гурьев усмехнулся. Рэйчел обмерла, мгновенно – не столько поняв, сколько почувствовав: в сравнении с выдержанной, словно хороший французский коньяк, яростью этого мужчины день Страшного суда покажется милой забавой отнюдь не только ей одной. – Мне любопытно, насколько вы тщеславны.

– И меркантильна?

– О, нет, – Гурьев чуть повёл головой из стороны в сторону, и серебряное пламя в его глазах убавило накал. – Не трудитесь даже притворяться.

– Вам необходимы очкисветофильтры. А мне, похоже, придётся обзавестись зонтиком от солнца, хотя в британском климате и то, и другое выглядит довольно нелепо.

– Когда вы сердитесь, ваши шутки от этого только выигрывают.

– И что это значит?!

– Это значит, что в минуту опасности вы не теряете головы. Наполеон любил повторять: страх заставляет одних краснеть, а других – бледнеть, и набирал в свою гвардию только первых.

– Вы испытываете меня?! – Гурьев с удовольствием увидел, как гнев в глазах Рэйчел сменяется недоумением и любопытством. – Ну, знаете ли!

Знаю, подумал Гурьев. Я очень хорошо знаю: бывает и так – бледнеют даже те, кто обычно краснеет. Уж в этомто я разбираюсь.

– Вы совершенно правы, Рэйчел, – Гурьев покаянно вздохнул и опустил плечи. – Раз уж вы согласились мне помогать, мой долг – предупредить вас о том, что наши приключения могут быть отнюдь не только забавны. Как и убедиться в ваших способностях не впадать в панику при самых неожиданных сюрпризах. Надеюсь, вы когданибудь простите меня за несколько экстравагантную форму исполнения.

– Не исключено, – пробормотала Рэйчел, отворачиваясь слишком поспешно для того, чтобы Гурьев не догадался: она пытается не позволить ему увидеть свою улыбку.

– Как называется этот банк, Рэйчел?

– Какой? – она, кажется, даже не поняла в первое мгновение, что он имеет ввиду. – Ах, это… Зачем это вам, Джейк?

– Для полноты картины.

– Собираетесь его ограбить? – она снисходительно улыбнулась.

– Думаете, не получится? – улыбнулся в ответ Гурьев.

Рэйчел некоторое время его пристально разглядывала. Потом кивнула:

– Я думаю, вы из тех, у кого получается многое из того, что хочется… Если не всё.

– Итак?

– «Бристольский кредит»… Что?

– Ничего.

Неужели она чтото заметила, подумал Гурьев. Нет. Не может быть. «Бристольский кредит». Вот, значит, как. Ладно. Я, конечно, не герцог, но мне всётаки придётся, видимо, задержаться.

Ливерпуль – Лондон. Март 1934 г

– Я поселю вас в пансионе «Гарнелл», – сказала Рэйчел, когда они сели в купе первого класса в экспрессе, который должен был домчать их из Ливерпуля, где пришвартовался «Британник», до Юстонского вокзала в Лондоне за рекордные четыре с половиной часа. – Это недалеко от нашего дома, и…

– Я не могу жить в пансионе, – вздохнул Гурьев. – Мне нужно жильё, моё собственное. Какойнибудь чердак, неважно, какой, но мой. По целому ряду соображений. Вы поможете мне снять чтонибудь?

– Этим я ещё не занималась, – улыбнулась Рэйчел. – У моих клиентов никогда не было подобных капризов. Могу помочь вам снять дом, если хотите.

– Дом?! – испугался Гурьев. – Что делать одному человеку в пустом доме?!

– Ну, почему же непременно пустом, – пожала плечами Рэйчел. – Наймите прислугу, камердинера.

– Вы с ума сошли, дорогая, – усмехнулся Гурьев. – Самое большое, на что я могу согласиться – это поваряпонец. Мне не нужна прислуга, я всё делаю сам.

– Это чепуха, – отмахнулась Рэйчел. – В жизни, которую вам предстоит вести, джентльмен не может делать сам ничего, кроме как развлекаться, играть в бридж, гольф, крикет и поло, и…

– Рэйчел, дорогая, – мягко перебил её Гурьев. – Вы определённо решили заниматься со мной, как со своим обычным… подопечным, – ну, не нравилось ему слово «клиент», было в этом слове чтото подлое. – А это не так. У меня совсем другая цель.

– Я помню, – возразила она. – Как вы собираетесь её добиться, не получив положения в обществе?

– Не знаю, – Гурьев посмотрел в окно вагона. – А что, получив положение, её можно добиться? Ладно. Давайте вернёмся к вопросу о жилье чуть позже. Вы уже думали о моей легенде?

– Разумеется, – торжествующе улыбнулась Рэйчел. – И даже придумала коечто.

– Замечательно, – Гурьев откинулся на спинку кушетки и заложил ногу за ногу. – Сгораю от нетерпения услышать и подвергнуть критическому разгрому.

Рэйчел слегка поджала губы:

– Это очень развязный жест, Джейкоб. Несмотря на охватившую все слои современного общества развязность, в свете подобный жест всё ещё считается недостаточно приличным. Я также попрошу вас на людях, особенно при слугах, называть меня «леди Рэйчел». Если это не слишком вас затруднит.

– Простите, – склонил голову в полупоклоне Гурьев. – Клятвенно обещаю исправиться. А вас я попрошу называть меня не полным именем, которое режет мне слух, а просто Джейк. Так сказать, в соответствии с принятой в Америке всеобщей фамильярностью. Пожалуйста. Леди Рэйчел.

– Хорошо. И с вашей интонацией тоже предстоит немало работы. Вы слишком правильно говорите поанглийски, это не принято.

– Вот как?

– Некоторое подобие косноязычия и восточный выговор – неотъемлемые признаки аристократического происхождения и подобающего воспитания.