Обноженный

— Меч-то не сам бьёт — его человек ведёт. А у человека свойство такое. Почему — никто не знает.

— Как это?!

Я подозрительно посмотрел на Артёмия. Чего-то мне сомнительно… В разгар массового применения мечей и дубинок, при толпах гуляющих где ни попадя как бы мастеров кое-какого фехтования… Я недоуменно уставился на Акима. Тот немедленно выплеснул своё профессиональное раздражение:

— А я те про что?! Это ж мечники! Это ж… махать — машут, а мозгов-то нету! Только сказки выдумывают да гонором надуваются!

Тогда какого… ты меня этому учиться заставляешь?! Но — всё равно… Я снова обернулся к Артёмию. Тот бесконечно терпеливо улыбнулся и продолжил:

— Иване, когда объяснений больше одного — значит, нет ни одного. Одни говорят — «дело в мече». Есть, де, в мече на треть или четверть от кончика — «точка покоя». Клинок-то при ударе весь дрожит. Кроме вот этого места. На каждом клинке точка эта — по-разному. Вот, де, надобно её сыскать и ею бить. Удар, де, самый сильный. Другие говорят — «дело в руке». Дескать, всяк человек знает, что при ударе палкой на «четверть от вершины» — менее всего отдаёт в руку. Потому — всяк, даже и не думавши, от природы человеческой, свою руку бережёт и бьёт этим местом. Третьи говорят — «дело в голове». Как вой решил, что попал — так на меч давить перестаёт. А кажется ему так — когда вот эта часть, от половины до четверти клинка, дошла до цели. Иные говорят: «дело в страхе» — привычно человеку, что самый кончик — слабенький и легко ломается. Вот воин и бережёт клинок. Разное говорят, а смысл один: брехня. Забудь. Просто помни: бить надо вот этим, последним вершком. Этому — учатся. Только настоящий мастер — кончиком бьёт.

— Ага, понял. А почему у него, у меча Якова, кончик заточен? Ты же говорил — мечом рубят.

— Когда мастер Улфберт начал делать свои мечи, то изменил не только металл. Его мечи чуть легче старых. Но они ещё и тяжелее не к острию, а к рукояти. Рубить-то ими не так ловко, как старыми. У старых — удар ближе к топорному. А новыми — и колоть удобно. В последнее-то время кончики мечей и у нас на Руси затачивают. Брони-то меняются. Вот и мечи менять надобно. Панцирь или чешую — уже и колоть полезно.

Для меня вопрос моей безопасности… Человек, если кто не знает, просто воздушный шарик наполненной подкрашенной водичкой. Кровь, мозги, сопли, моча… Кто-нибудь хочет, чтобы из него мочу ножичком выпустили?

— Ивашко, будь другом, принеси брони, что мы из Смоленска привезли.

Из старой своей кольчужки я уже вырос. Нужно было подобрать что-то новое. Но — закрутился. Нет, дед, всё-таки прав. Дела-делами, а я тут как цыплёнок — может, шею и не свернут, но горлышко подрежут.

Куча кольчуг, принесённая Ивашкой и слугами, была, с грохотом и лязгом, вывалена на верстак. Я вытащил из кучи свою, привычную.

— Вот она моя. Кольчужка как кольчужка.

Между нами, мальчиками, говоря — неудобно. Одевать надо через голову, а она мне уже маловата. Каждый раз влезать в неё приходиться извиваясь. Застрять… в железе… — очень неприятно.

— Сеть железная. Ещё говорят: рубаха кольчужная, доспех кольчатый. Смотри, Иване, как сделана: один ряд — колечки сварены наглухо, другой ряд колечки склёпаны заклёпками. Плетение — «четыре в одном». Колечки из круглой проволоки. Проволока… ты пальцами-то попробуй смять. Мягкое железо. Не кованное, не закалённое. Женское. Говорят, что в этой мягкости — польза. Кольчуга под мечом не сразу рвётся, сперва — сминается-прогибается. Принимает в себя меч мягко, будто баба — уд мужеский. Отчего удар слабеет.

Артёмий сжал колечко в пальцах. Оно вытянулось в эллипс. Потом согнул по короткой оси. Раз пять согнуть-разогнуть — развалится.

— В иных странах эти колечки из прута делают, а наши мастера из расплавленного железа проволоку качелями тянут. Х-хе… На «Святой Руси» только девки да проволочники на качелях качаются. Сидит мужик на доске подвешенной перед горном — клещами ухватывает кончик, а ногам толкается. Качнулся — вытащил с сажень проволоки. Другой работник её быстренько, пока горячая, намотал на форму — палку. Эту палку с обмоткой — на подсеку — зубило в колоду вставленное, остриё вверх торчит. Стук-стук — куча колечек. Согнутых, разрубленных. Только-то и осталось: сварить-склепать-собрать. 15–20 тысяч колец на одну кольчугу. Отделать кайму по вороту, рукавам, подолу… год работы.

— Артёмий, а вот эти другие.

— Правильно. Это — панцири.

На мой слух — панцирь у рака. У краба, у жука… Что-то сплошное, цельное, во весь рост. А здесь — та же сетка. Только колечки чуть другие.

— В последние лет 20 мастера новгородские, а теперь уже и в других местах, начали делать вместо обычной кольчуги вот такую… штуку.

— Ленятся они! Серебра нагрести — всем охота, а делать дело — ума нема. Зовут-то по прежнему — «кольчуга русская», а лепят абы что! (Аким не может просто стоять и молчать. Он тут главный, и все должны ему в рот глядеть).

— Не скажи, Аким Янович. Тут редкий случай, когда лень — делу на пользу пошла. Смотри, Иване: как кончики колечка сварить? — Молотком по нему ударить.

А ведь и правда! «Капнуть сваркой» — не получится. Ни электродов, ни газовой горелки на «Святой Руси» нет. Единственный сварочный аппарат — молоток. Зачистить, свести кончики на косой срез, засыпать флюсом — песком речным, разогреть, стукнуть. Несмотря на кажущуюся примитивность — качество сварных швов у русских кузнецов в 12 веке — не уступает качеству сварки железных мостов 19 века, сделанных по такой же, «молотковой», технологии. По некоторым из этих мостов я и 21 веке ходил.

— Прежде мастер бил молотком только в место сварки. А ныне кувалдой по всему колечку. Кувалда-то — не чекан — подошва широкая. Оттого получается колечко — плоское, шире становится. Сеть выходит гуще, лучше тело закрывает. И лицевая сторона крепче — от молота плотнее делается. Тако же и со второй половиной колечек, где заклёпка ставится. В круглой-то проволоке дырку под заклёпку пробивать неудобно. Мастера давно уже кончики в таких колечках — в плоские разбивали. А теперь кувалдой стукнул — всё кольцо сделал плоским. Дырки пробил, кончики наложил, заклёпку вставил — ещё раз стукнул. Наклёпанные-то колечки прочнее, чем просто проволока тянутая.

Новое изделие — панцирь — запущено в производство на Руси именно в середине этого 12 века. Длительная династическая война между Изей Блескучим и Юрием Долгоруким потребовала множества средств индивидуальной защиты воина. А после-мономаховый общий подъём хозяйства — дал требуемое. Со снижением трудоёмкости.

Несколько столетий русские тексты не различают понятия «кольчуга» и «панцирь». Но лучшее отношение цена/качество позволит панцирю вытеснить кольчугу: на войсковых смотрах 16 века на 1 кольчугу будет уже полсотни панцирей. Русские мастера будут делать панцири очень широкого спектра — от лёгких и коротких, как на Кавказе и в Европе, до почти метра ростом и 11 килограмм весом.

Я уже знаю, как эта, впервые увиденная мною штука, будет меняться в будущих столетиях. Могу сразу посадить своих мастеров делать лучше: надо уменьшить размер колечка миллиметров до 10, делать их овальными для эластичности плетения, вместо заклёпки использовать соединение «в гвоздь», ввести специализацию мастеров, разбить процесс по-операционно, организовать конвейер… «обпанцирем всю Россию!».

Факеншит! Ванька-придурок! Тебе фарфора мало?! Вспомни, как осколки своей «пиалы для хряка» на пожарище у кузницы собирал! Как Яков их в песок разбивал, чтобы даже и в выгребной яме никто не понял — что ты удумал! Так ведь там — я просто нашёл способ легко делать дорогой товар! Просто импортозамещение на рынке экзотической посуды! И то сразу понятно стало: отберут и голову открутят! А уж серьёзные оружейные дела государство всегда контролирует. В «шарашку» захотел?!

«Зека-изобретатель» — идея отнюдь не новая: Икар как раз при побеге из такого заведения и погиб. Держал-то Минос, царь Крита, конечно, не его — паренёк особых талантов не проявил, а папашку — Дедала. А когда узнал, что утоп сынок, а не мастер — гонялся за ним по всему Средиземноморью, устраивал сложнейшие конкурсы типа продевания нитки через ракушку, с фантастическим призовым фондом, требовал экстрадиции, угрожал «укрывателям» разрывом дипломатических отношений и войной.