Обноженный

В. Бирюк

Обнòженный

Часть 45. «А у меня с собою нож, меня так просто…»

Глава 243

— Выкинь! Выкинь эту хрень нахрен! Вечно ты всякое дерьмо в руки тянешь!

«Батюшка родненький», славный сотник хоробрых стрелков смоленских (в отставке), боярин столбовой смоленский новооглашённый, владетель рябиновский и протчая и протчая, Аким Янович Рябина пребывал в крайней степени раздражения. «Прибытие» его туда, в эту «крайнюю степень», и даже несколько далее, произошло вследствие разглядывания двух одинаковых железяк в моих руках.

Когда-то, в самом начале моего «пробега по Руси и бездорожью», я нарвался над Десной под Черниговом на людоловский хутор. Милые, добрые, отзывчивые люди. Напоили, накормили, спать уложили. Очень гостеприимные, хозяйственные русичи. Настолько хозяйственные, что изнасиловали бесчувственную Марьяшу и надумали продать нас в рабство.

Как в сказке: жили-были старик со старухой… С сыном, невесткой, внучатами. Жили-поживали, добро наживали… Больше не живут. Вырезал я их. А добро — дымом пустил: выжег тот хуторок в головешки.

«Зверя Лютого ловить — быстро голову сложить» — мудрость ещё не народная, но я её таковой старательно делаю.

Уходя с пожара, прихватил я всякого чего, что под руку попало. Среди разного прочего — две такие… странные штуки. Одинаковые.

Штык от русской трёхлинейки времён Первой мировой представляете? Ну, знаменитая «мосинка» образца 1891 года. Четыре ребра жёсткости образуют сильно вытянутую равнобедренную пирамиду. «Мосинский» штык имел длину «рабочей части» в 43 сантиметра. Здесь… вершка на три длиннее. Длиннее «николиной мера» — локтя. Но до нормального меча, который номинально должен быть с клинком от 60 сантиметров — не дотягивает.

На всех гранях пирамидки — глубокие ложбинки между рёбер — долы. По стандартам времён Брусиловского прорыва 1915 г, форма рёбер — неуставная: остро заточены по всей длине. Устав запрещал затачивать рёбра штыка во избежание нанесения травм сослуживцам при движении подразделения.

Вместо крепления на ствол винтовки — крестообразная плоская рукоятка с чуть загнутыми вниз концами перекрестья. Между рёбер в одном четырёх долов, на всю длину от перекладины рукояти до чуть ли не самой вершины пирамиды — стальная пластина, ребром выпирает наружу. Довольно толстая, хорошо заточенная, несильно широкая, к острию сужается.

Парные мечи? Да ну, ерунда, хрень полная: такой штукой рубить нельзя — пирамидка не пустит в разруб. Только резать или колоть. Значит — не мечи. Здешние мечи — почти исключительно рубящее оружие. Узкого меча ромбического сечения, предназначенного для того, чтобы с силой втыкать в сочленения сплошных рыцарских доспехов — здесь нет. Из-за отсутствия самих сплошных доспехов. До «готического» — триста лет, можно спокойно рубиться, а не колоться.

Может, какой «шаолинь»? Северный, к примеру. Примотать железки к длинному шесту на оба конца, и будет работать как колун по лёгким доспехам… Ещё бы уметь это делать…

И ни каких клейм, или надписей, или значков. Мне бы инструкцию по применению, с картинками…

У попаданцев довольно распространена традиция — ГГ после «вляпа» сразу оснащается каким-нибудь хитромудрым личным оружием. Ну там… алюмино-титановый фламберг или ацтекская катана… Но эти… ребристые огрызки…

Я тогда ещё очень засомневался: может, что-то из сельскохозяйственного инвентаря?

Позже, уже в Рябиновке, несколько раз доставал, чистил. Всё пытался понять — что ж это за штука такая? Похоже чем-то на испанский кинжал 14 века — «дагасса» назывался. Но… не похож. Так и оставался в сомнении, пока не припёрло. Точнее — пока Аким не припёрся.

Сегодня с утра заявился ко мне в Пердуновку батюшка мой родименький с Яковом и Охримом-лучником, с целой телегой всяких… воинских прибамбасов, и начал торжественно выносить мне мозги:

— Ты, Иване, теперя не просто так, не абы хто! Ты теперя боярский сын Иван Рябина! Гордиться должен! Честь наша, славного рода Рябины, должна сиять аки солнце красное!

Чего-то дед, получив моими трудами, праведными и не очень, боярскую шапку, сильно… воспарил. Даже где-то… воссиял. Какая, нафиг, честь?! Особенно — в моём исполнении. Тут бы голову сберечь да чего-нибудь полезного уелбантурить… Да просто не оскотиниться в конец! В смысле — не оббояриться и не запрогресситься.

Все преступления, перечисленные в «Русской Правде», в «Церковном Уставе», в УК РФ, в «Декларации прав человека»… я либо уже совершил, либо придумал, как буду. Из 10 заповедей не тронул только девятую: насчёт лжесвидетельствования. И то — не по закону, сверху даденному, богом, князем, президентом…, а исключительно по собственному разумению. Тут я сам виноват: сам себе фишку — придумал, сам ей — и следую.

Ещё не совершал угона автомобиля. Не из-за отмены специфической статьи, а ввиду отсутствия самих автомобилей как явления — нету их тут. Жалко. Настоящий попаданец, он же — горе горькое, он же — напасть неминучая, он же — лихо лихолетное, должен нагадить везде и по всякому. Придётся лошадей воровать. Уже тренируюсь: вчера Чарджи меня консультировал — как свести коня из стойла. Показывал мастер-класс тюркского конокрада.

Даже Фанг с Могутой пришли посмотреть: зверя или человека они в лесу хорошо скрадывают. А вот коней… лесовики, однако. По коням у нас главный — потомок великих покорителей вселенной. Хорошо ворует. Наследственность?

Мне в конюшне торк так мозги заморочил, что я сдуру чуть по «Балде» не начал:

Я, конечно, не упал, но поднапрягся… излишне громко.

Да ну их всех! Здоровые лбы, а ржут как лошади. По-залезали на своих коней и сверху насмехаются! Я их подколки терпел-терпел, да и не вытерпел. Тут как раз пришёл Курт. Который князь-волк. Ну, ещё не волк, так — волчонок. Вымахал за лето. Видно, что ещё совсем молодой — тощий, голенастый, любопытный, всё играть норовит.

Вот он так, играючи, и рявкнул. Своим щенячьим баском.

К его виду и запаху наши кони уже кое-как привыкли. Только ушами прядают. А вот к голосу… Потом ближники мои долго с земли поднимались, пыль с ушей стряхивали, бока да головы щупали — а всё ль цело осталось после Ванечкиных с волчонком игрищ?

Потом… Разницу между мерсом и мерином понимаете? «Мерседес» с испуга за околицу не убежит. А мерина — лови теперь. Ловят они коней, и слова разные приговаривают… Баллады складывают. В отглагольных рифмах. К слову «мать». Всё про меня любимого. Видок у всех… злобно-глупый. Смешные они.

Послушал я их былины… И ушёл. В лес. Чтобы никто не видел моих заплаканных глаз. Так плакал… От хохота…

А тут ещё у поварни встречаю Алу. Половчёнок-то наш — у-у-умный! Годами мал, а насчёт «близок к кухне» — чётко соображает. Постоянно пребывает в «интимной близости». С местом общественного питания — для стряпух он ещё молод.

Я смотрю: он квас из ковша пьёт. Вкусно так делает — самому захотелось. Ну и спросил:

— Ты квас допил?

Он аж поперхнулся и на меня с такой обидой:

— Сам ты кваздопил!

Тут уже и я задумался. Я же говорю: кыпчёныш у нас — страсть какой разумник. Уже и русский язык понимает. А с идишем как? Идиша здесь ещё нет — одно ладино. Но проверить-то можно!

Проверям по простенькому диалогу:

— Начальник пошёл по цехам.

— Сам ты поц и хам!

Где тут нужно смеяться — ещё не понимает. Что такое «хам» — знает. Мужик такой был, допотопный. Первый поимённо известный трезвенник: сильно смеялся, увидев упившегося до полного раздевания папашку. С тех пор так и говорят: смеяться над ужратыми людьми — хамство. Папу, кстати, Ноем звали. Предполагаю — за издаваемые звуки.