Булавин (СИ, ч.1-2)

  - Нет, но половину захваченной в боях добычи оставят. При этом, во вне служебное время, будете иметь полную свободу передвижений.

  - И сколько придется служить?

  - Пять лет, а потом, можете вернуться на родину, если захотите, конечно.

  Пленники примолкли, снова переглянулись, и в разговор вернулся Ковальский:

  - Допустим, что мы согласимся с твоим предложением и дадим слово, а сами потом сбежим...

  - Куда? - Никифор прервал его речь и, оглянувшись на своих товарищей, вместе с ними заразительно и весело засмеялся. - До Терека пойдете на общих основаниях, без оружия и под охраной, а потом, бегите, если желание имеется, только далеко вы не уйдете. Не горцы поймают, так терские казаки, не персы с турками, так астраханцы с черкесами, или татары и калмыками. Да и не нарушите вы свое слово, пан Тадеуш. По повадкам видно, что вы воины, а не мусор подзаборный. Кроме того, учтите, что вы не за меня биться станете, а за мирных людей, которым придется обживать новые для себя места. Переселенцы не всегда смогут за себя постоять, и для спокойной жизни им нужны бойцы вроде вас.

  Ковальский и Кранц задумались, задали атаману еще несколько вопросов и, посовещавшись между собой, приняли предложение Никифора Булавина. Понятно, что впереди нелегкая служба под присмотром вчерашних врагов, но этот вариант для воинов выглядел гораздо привлекательней угольной шахты и кирки с тележкой.

  - Даем слово чести, - почти в такт один другому, сказали пленные воины, - что с сего дня и часа, мы обязуемся пять лет верно служить Войску Донскому как вспомогательные жолнеры, и защищать мирных переселенцев на Кавказ.

  Булавин удовлетворенно кивнул и, прежде чем наемник и шляхтич покинули барак, он обратился к Ковальскому:

  - Раз такое дело, и мы с вами сговорились, пан Тадеуш, то ты назначаешься временным командиром первого отряда вспомогательных войск, который направляется из этого лагеря на побережье Каспийского моря.

  - А я?

  Подал голос Густав Кранц.

  - А ты, Шварцнегер, елки-палки, - атаман улыбнулся, - так и быть, его заместитель.

  Бывшие пленные, а ныне командиры вспомогательного отряда, вышли наружу, и спустя пятнадцать минут, вместе с небольшим обозом, во главе отряда из шестидесяти человек, покинули лагерь для перемещенных лиц и двинулись на восток. Охрана у поляков, литовцев и наемников была символическая, всего пять конных казаков. Однако сбежать из них никто не пытался, ибо каждому уже успели объяснить, что за побег одного человека, головами поплатится его десяток, а за командира и заместителя наказание понесет весь отряд.

Река Куго-Ея. 27.12.1711.

  Эта история началась утром двадцать четвертого декабря. За пару дней до этого мы с женушкой, по чистому первому снегу, приехали в Булавинск, где должна была состояться свадьба Михайлы Кобылина на хорошей девушке из одной уважаемой староверской общины, ныне проживающей на берегах Дона. Под это дело комендант крепости пригласил гостей, съехались наши ватажники, и мы даже попа из Черкасска заказали. Все чин чином, провели обряд, покатались по степи на санях, во дворе крепости накрыли столы, вокруг поставили переносные печи-жаровни и давай гулять, да так знатно и весело, что все довольны остались.

  Разошлись заполночь, а когда отошли после ночной попойки, которую мы все вместе, гости и ватажники, собирались продолжить за вновь накрытыми столами, в крепость влетели три конных казака. Одного из них я знал, десятник Евграф Аверин, мужчина серьезный и авторитетный, лет десять назад потерявший во время налета закубанцев всю свою семью, и оттого зацикленный на мести ногайцам, и постоянно находящийся на пограничье. Понятно, что такой человек не на свадьбу заехал, а по какому-то важному для него делу. Но праздник есть праздник, и мы встретили его как положено. Только он появился на дворе и вместе со своими казаками прошел между жарких печей-времянок к столам, так сразу же получил в руки кубок с вином.

  Десятник против обычая не пошел, поднял кубок, кивнул в сторону Михайлы Кобылина и его невесты, и провозгласил:

  - За счастье молодых!

  - За счастье!

  Гости, ватажники и пограничники, все кто был в состоянии стоять, сидеть или хотя бы полулежать, поддержали Аверина. Звон кубков и чарок, разнесся в морозном воздухе крепостного двора. Люди выпили и новый возглас пограничного десятника:

  - Горько!

  Эхом Аверину отозвались две сотни голосов, снова поддержавшие его:

  - Горько!!!

  Молодые встали и поцеловались, а когда они сели на свое законное место во главе праздничного стола, Аверин посмотрел на меня и мотнул головой в сторону, мол, отойдем. Так и есть, не погулять авторитетный казак приехал и, провожаемый встревоженными взглядами односумов и жены, я отошел к ближней жаровне, возле которой мы с десятником и остановились.

  - Помощь твоя нужна, Никифор.

  Ходить вокруг да около Аверин не стал и сразу перешел к делу.

  - Чем могу, тем помогу, Евграф. Что от меня требуется?

  - Тут дело такое, сразу не объяснишь, - старый казак протянул над жаровней мозолистые загрубевшие руки, погрел их, и спросил: - Ты знаешь, что у меня ногайцы всю семью истребили?

  - Слышал об этом.

  - Так вот, это были воины из орды Чар-Аслана, которого калмыки под Нижним Чиром распушили.

  - Я там был.

  - Знаю, - десятник на миг смежил веки, и продолжил: - После этого разгрома, хан к персам на Кавказ ушел, а все его кочевья в верховьях Кубани остались. Прошлый год они еще как-то вместе держались, а этим летом их кубанские казаки и черкесы начали гонять, правитель-то, к врагам перебежал, к персам, то есть, значит, они сами по себе. И теперь от всей орды Чар-Аслана осталось всего несколько родов, которые пока как-то избежали грабежа соседей, и сами по себе кочуют. Один из таких родов сейчас недалеко остановился, на реке Куго-Ея.

  - Степняки, значит, поближе к границе решили прижаться?

  - Да. Однако долго они на месте не простоят и вскоре дальше пойдут. Куда, не знаю, но думаю, что под крыло какого-нибудь сильного хана попросятся.

  - Сколько воинов в кочевье?

  - Не больше полутора сотен.

  - И ты предлагаешь, чтобы мои ватажники перешли границу и на территории закубанцев налетели на это кочевье?

  - Все правильно. Ты родственник Петра Булавина, владетеля Эльбузда, и тебе за налет на это отколовшееся кочевье ничего не будет. Было бы время, я бы в Черкасск поехал и свою вольную ватагу собрал. Но еще день-два и уйдут копченые, а мне именно этот род достать нужно.

  - А он чем-то от всех других отличается?

  - Для меня да. Это род Тукай, тот самый, который меня жены, сына и двух дочерей лишил.

  - Тукай, переводится как Радуга, - задумавшись, сам себе сказал я и, оглянувшись на праздничный стол, принял решение: - В общем, так, Евграф, дай нам час на подготовку и приведение себя в порядок, и мы выступаем.

  Аверин крепко схватил меня за плечо и, наклонившись к моей голове, жарко прошептал:

  - Благодарю, Никифор. Ты меня правильно понял, и я этого не забуду.

  - Подожди благодарить. Вот сделаем дело, тогда и скажешь добрые слова.

  Спустя полтора часа, отослав к дядьке Петру Афанасьевичу Булавину в Эльбузд двух казаков с известием о своих намерениях, под благословение пьяного столичного попа, восемь десятков хорошо вооружившихся ватажников на свежих верховых лошадях вместе с несколькими вьючными, покинули крепость и направились строго на юг. Рысь, шаг, чтобы не утомлять животных, мы двигались неспешно, и заснеженная степь верста за верстой ложилась под копыта наших коней. Прошел какой-то отрезок времени, и мои казаки, многие из которых под воздействием алкоголя покачивались в седле, стали приходить в себя. И как это бывает, некоторых ватажников пробило на нервные шуточки, мол, только что, выпивали и мяско кушали, а тут, нате вам, вперед, в налет на закубанцев. Впрочем, вскоре смех прекратился, так как мороз поджимал, а к Куго-Ее, за половину недолгого зимнего дня никак не доедешь и, перейдя Мечетку, а за ней Малый Эльбузд, к вечеру, отряд остановился в неприметной глубокой балке.