Булавин

Виктор Иванович Буганов

Булавин

ЮНОСТЬ. НАЧАЛО СЛУЖБЫ

... Казачий круг, только что разноголосо, нестройно шумевший, затих сразу, когда есаул поднял руку:

— Господа казаки! Атаманы-молодцы! Любо ли вам, чтобы атаманом великого Войска Донского был Булавин Кондрат Афанасьевич?!

— Любо!!

— Любо!!

— Ему и быть! Кому же еще?!

— Выходи, Кондрат!

— Не прячься! Тебя желаем в атаманы!

Дюжий, среднего роста, с широкими плечами, небольшой аккуратной бородой казак выступил из рядов старшин. Поклонился на четыре стороны:

— Спасибо, господа казаки! За ваше доверие и честь челом бью. Спасибо!

Круг в ответ взорвался:

— Слава!!

— Слава!!

— Слава!!

В этот светлый майский день, казалось, все радовалось, сияло — жгучее солнце и ярко-голубое небо, кативший быстрые волны Дон-батюшка. Кондрат, расправив плечи, дышал всей грудью, глубоко и взволнованно. Волны «Славы!», накатывавшиеся, казалось, со всех сторон, подымали его высоко-высоко...

Войсковой атаман вспомнил, как в миг единый, детские и юношеские годы, походы и сечи. К горлу подступил комок: «Ах ты, Дон-батюшка ты мой! Ах ты, Русь-матушка. Сподобил господь радость великую!»

Недаром атаман вспомнил русскую сторонку, с которой пришел вместе с отцом-матерью казаковать на вольную землю донскую.

...Семен Кульбака, бывший атаман в Бахмуте, что около Северского Донца, в его среднем течении, больше четверти века проживший в Черкасске и хорошо знавший Булавина, уже в разгар восстания, в мае 1708 года, сказал о нем:

— Слышал я от единомышленника Булавина, от Стрельчонка, что Булавин подлинно салтовец, из русских людей.

Жена самого предводителя подтвердила после своего ареста:

— Родилась я на Дону, а муж мой живал в Чугуеве.

Кондратий Афанасьевич родился и первое время жил в городках восточной части Левобережной Украины, прилегавшей к Войску Донскому, южным и юго-западным уездам России. Здесь военно-административные территории типа русских уездов назывались полками. Их жители несли обычные повинности в пользу феодалов, казны, поставляли воинов, которые составляли в армии особые полки — Харьковский, Полтавский, Сумский, Изюмский и прочие.

Жизнь разбросала Булавиных по разным местам. Кто-то из них жил в Саратове. Сам Кондрат оказался, после родного Салтова, маленького городка в Слободской Украине, в Чугуеве. Так он из русских людей, которых издавна немало перебиралось в Слободскую Украину, перешел в сословие донских казаков. С радостью окунулся в жизнь вольного Тихого Дона; обычаи и взгляды новых его побратимов не могли не прийтись по нраву тому, кто ушел из Слобожанщины. Там после изгнания (при Богдане Хмельницком) польских панов и «рандарей» (арендаторов) постепенно затягивали на крестьянах крепостную узду украинские полковники и русские помещики. Дух вольности, свободолюбия, открытой неприязни к барам и угнетателям, из чужой ли, из своей ли, местной среды, вошел в его кровь и плоть. Он стал истинным сыном вольного Дона и борцом с теми, кто эту вольность рушил. Воспоминания казаков, их предания и легенды, песни и сказки волновали душу, заставляли тревожно и сладко биться сердце юноши, воспламеняли кровь, воображение. Оживали картины былых походов и сражений, смелых нападений и схваток «рыцарей степей» с врагами.

...Многое повидали на своем веку земли по Дону и его притокам. Исстари вал за валом катились по южнорусским степям волны кочевников. Бесчисленные стада скота паслись на нивах. Степи и леса изобиловали всякой живностью, реки — рыбой. За обладание богатым краем непрерывно вели борьбу племена и народы. Как смерч, проносились с востока на запад воины-всадники; а это — тысячи, десятки, а то и сотни тысяч беспокойных, алчущих добычи степняков. Следом за ними тянулись огромные обозы, медленно, со скрипом, ржанием лошадей, мычанием коров, ревом верблюдов; пыль в летнюю пору поднималась в небо, и очевидцы, пораженные очередным нашествием, со страхом взирали вверх в тщетной надежде увидеть дневное светило во мраке, окутавшем землю и небо, насколько глаз охватывал пространство.

После падения Большой Орды (конец XV столетия) и ханств, ее преемников — Казанского и Астраханского, Ногайского и Сибирского — русские люди, вернувшие древние отческие земли около Черного и Азовского морей, вздохнули свободней. Но оставалось Крымское ханство, а за его спиной маячила грозная Турция, его сюзерен. Крымские татары, подчас вместе с османами и подчиненными им кубанскими татарами, ногайцами, долго еще тревожили русских и украинцев, казаков запорожских и донских. Дымные пожары и пепелища, тысячи погибших и осиротевших, толпы пленников, уводимые на юг, на невольничьи рынки Кафы и Стамбула, на галеры и в сады новых владельцев, — так из года в год, из столетия в столетие предки наши платили дань кровью и разорением от воинственных и агрессивных южных соседей.

В донских и днепровских степях и балках, лесах и речных камышах в эти беспокойные времена появлялись беглецы, новые насельники. Приходили сюда, чтобы избыть тяжелую долю, — из русских и украинских селений и городов бежали крепостные, холопы и ремесленники, стрельцы и солдаты, измордованный, обнищавший люд. Народ собирался храбрый и энергичный, свободолюбивый и независимый. Уже с конца XV столетия их стали звать казаками. Хорошие воины, они с детских лет привыкали к суровой, полной опасностей жизни вольных детей степи. Острая сабля и ружье, добрый конь и быстрая чайка (лодка) становились их неразлучными спутниками, верными слугами на всю жизнь. Жаркие схватки с врагами-басурманами, крымцами и османами, и «внутренними врагами», русскими помещиками, украинскими и польскими панами, захватывающие дух скачки, посвист ветра, постоянная опасность воспитывали в казаке натуру бесстрашную и гордую, суровую и грубовато-резкую.

В казаки шли многие из русских и украинцев, немало жило среди них молдаван, татар и других людей. Складывалось братство на первых порах равных между собой людей. Все вопросы, важные (война или мир с соседями, выступление в поход, сбор средств, снаряжения и прочие) и мелкие, повседневные, решали на общих сходках — кругах (у донцов), радах (запорожцев). На них каждый казак мог сказать свое слово, и общий крик на майдане — «Любо!» или «Не любо!» — решал (по большинству), быть или не быть тому, что предложил атаман или его помощник — есаул. Своих командиров, составлявших старшину, казаки тоже выбирали на круге. А если атаман, войсковой, походный или станичный, куренной или кто-либо из есаулов поведут дела плохо, нечестно, то его могли наказать, посечь, к примеру, на том же круге или заменить другим.

Подонье, Левобережье Украины, соседние с ними южнорусские уезды Придонья и Поволжья давно стали средоточием казацкого сословия, соседившего с русским и украинским, татарским и калмыцким, прочим местным населением. В России крепостные крестьяне гнули спину на господ-помещиков, монастыри и царское семейство, поскольку царь, главный феодал страны, тоже имел своих крестьян — дворцовых, получал с них немалые доходы. Лучше жили крестьяне незакрепощенные — черносошные, или государственные; нерусских из их числа (башкиры, татары и др.) звали ясачными, ясашными — они тоже вносили в казну подать — ясак.

Бурлаки и сплавщики леса, солевары и смолокуры, рыбаки и корабельщики, работные люди с заводов и фабрик, бедные ремесленники и однодворцы, попы и служилые люди (стрельцы, солдаты, рейтары), всякий ярыжный, набродный люд, нищие и убогие, обиженные судьбой люди — все они не только соседи казаков, жившие рядом и среди них, но и люди, с опасением и ненавистью смотревшие на бояр и дворян, приказных людей и воинских начальников, богатых и брюхатых архиереев и купчин. От них они ждали только плохого. За гнет и насилия платили неповиновением и плохой работой, убийством помещиков и приказчиков. Пускали «красного петуха», брали себе господское имущество и хлеб, рвали грамоты на землю и крестьян, бежали от владельцев куда глаза глядят, особенно к казакам, пополняя их вольницу.