Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– Плевал я на январь! – рассердился велосипедист. – Ты почему не спишь?

– Не хочется.

– Я тебе покажу – не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?

– У Метромоста, – признался Егор.

– И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?

– Я гуляю, – сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.

– Иди передо мной! – приказал велосипедист.

– Куда?

– Сам знаешь куда!

И тогда Егор решил не испытывать судьбу – он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.

– Стой, стреляю!

Егор мчался – откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.

Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:

– Я до тебя доберусь!

Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.

До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.

И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.

Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.

Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:

– Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.

Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.

– Как Пыркин? – спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.

– Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, – раздался голос из бытовки.

– А скажите...

– Не видели, не знаем, – быстро ответил Партизан.

– Ладно, скажи! – крикнул изнутри Пыркин.

– Ты же знаешь – не велели. Только знаю, что никто не проезжал.

– Люську в Музыкальный театр повезли, – сообщил Пыркин.

Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.

– Ты куда? – прикрикнул на него Партизан.

– Они Соньку с идиотом взяли, – сказал Пыркин. – Значит, на связь.

– А тебе, мальчик, там опасно, – сказал Партизан.

– Жулик! – крикнул Пыркин. – Жулик, дружок, проводи Егорку.

Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.

– Они сейчас, может, спят, – сказал вдруг Партизан, смирившийся с мыслью, что Егор пойдет, куда не положено. – Ублюдки эти, призраки, тоже спят. Только я не проверял.

– Тогда скорей, – велел Пыркин Егору. – А то опоздаешь.

Егор не стал расспрашивать их о том, что им известно. Некогда.

– Побежали, Жулик, – сказал он.

Призраков они с Жуликом увидели уже наверху, когда выбежали на асфальт, на открытое место у туннеля.

Призраки заспешили к ним, засуетились, но опоздали.

Егор бежал к Музыкальному театру, такому скучному без зелени, без деревьев вокруг.

Жулик несся рядом, подпрыгивал, ему было весело.

Перед театром стояла телега, запряженная велосипедистами в касках. Егор заметил их издали и взял в сторону, чтобы подобраться сзади.

Там он отыскал разбитое окно и влез в него. Жулик прыгнул следом.

В театре было пусто, но Егор знал, что пустота эта кажущаяся. Иначе зачем велосипедистам дежурить у входа.

Егор медленно шел по театру, в котором оказалось бесконечно много комнат, залов, коридоров и прочих помещений, порой заваленных барахлом, порой пустых.

И в какой-то, может сотой по счету, комнате услышал, как невнятно талдычат голоса.

Еще через пять минут Егор оказался у двери в коридор, слабо освещенный из небольших окошек. По коридору двигалась странная для непривычного глаза процессия.

Впереди ехала инвалидная коляска. В ней сидел, свесив набок большую голову, больной юноша. Коляску толкала перед собой девушка Соня, встреченная Егором на набережной. Рядом шагали Вильгельм Кюхельбекер и убийца Пушкина Дантес. Дантес вел за руку Люську, и, видно, держал ее крепко, чтобы не убежала.

Девушка толкала коляску неуверенно, порой останавливалась, прислушивалась. Идиот что-то бормотал, дергал головой, поднимал руку, ронял ее снова.

Зачем эта парочка?

Жулик кинулся было вперед, но Егор так строго прошептал, чтобы песик молчал, что тот испугался и поджал хвост.

Остановившись ненадолго, будто вслушиваясь в неслышные прочим звуки, девушка решительно повернула направо.

Остальные поспешили следом.

Егор увидел, что они уперлись в невысокую лестницу – несколько ступенек. Кюхельбекер помог девушке поднять коляску. Это было нелегко. Дантес совершал движения руками, но без пользы.

Наконец они оказались за кулисами. Сверху рядами спускались пыльные занавесы и задники, декорации были свалены между ними. Коляска двигалась зигзагами.

– Скоро, – сказала вдруг девушка сонным голосом. Она была в трансе. – Скоро придем.

Идиот начал кивать головой и вдруг испустил визгливый звук, будто заверещал свисток.

– Здесь! – сказала Соня.

– Где? – спросил Кюхельбекер. – Покажи.

Девушка оставила коляску на месте, а сама стала раздирать ногтями серый занавес с изображенным на нем гигантским пылающим камином.

Она продрала занавес – послышался глухой треск.

– Иди! – крикнула она. – Иди!

Дантес толкнул Люську.

– Иди! – приказал он.

– Нет! – закричала Люська. – Я не пойду. Вы обещали, что Егор тоже здесь будет.

– Девочка, – мягко произнес Кюхельбекер, – я же сказал – Егор обязательно присоединится к тебе. Как только мы его отыщем. А мы его обязательно отыщем. Но ждать нельзя, нельзя ждать. Отверстие появляется редко. Может быть, в следующий раз это случится через месяц.

Она скорее почувствовала его присутствие, хоть и не увидела.

Егор выбежал из тени. Он задел какую-то декорацию, облаком поднялась едкая пыль. Кюхельбекер зашелся в кашле. Первым опомнился Дантес.

– Нельзя! – рявкнул он. – Опасно! Не положено!

– Я никуда без него не пойду! – кричала Люська.

Кюхельбекер кашлял и махал рукой, пытаясь добиться внимания. Но никто на него даже не глядел.

Идиот начал плакать.

Девушка хотела увезти его, но откуда-то выскочил доктор Леонид Моисеевич. Почему Егор раньше не видел его? Доктор преградил путь инвалидной коляске.

– Подождите! – закричал он. – Мальчик тоже полетит?

Егор не знал в тот момент, куда должна полететь Люська. Почему-то он решил, что ее отправляют в другое место того же мира без времени.

Егор стоял, время бежало, доктор Леонид Моисеевич кричал, чтобы Егор шел к занавесу.

– Стойте! – закричал Кюхельбекер.

Он возвышался неподвижно, как статуя Командора. Он имел право приказывать.

– Людмила, – спросил он. – Ты помнишь, какую клятву ты дала?

– Да, но только если Егор будет со мною. – Люська стояла, расставив тонкие ноги, выпятив маленький круглый подбородок.

– Егор, – объявил Кюхельбекер, – мы выполняем волю императора. Люсю отправляют в прежний мир для того, чтобы она там выросла и стала императорской невестой. Тебя мы не нашли и потому были вынуждены отправить ее без тебя.

– Значит, дорога домой есть? И вы всегда это знали! – закричал Егор.

– Не перебивай. Люся уходит в ваш мир на шесть лет. Потом она вернется. Ты тоже можешь вернуться.

Ненормальный юноша заверещал.

– Сеанс заканчивается, – сказала Соня. – Сеанс заканчивается...

– Егор, – приказал Кюхельбекер. – Обними Людмилу. Быстро!

– Быстро! – повторил доктор. – Я не могу больше его удерживать...

Егор успел бросить взгляд в ту сторону и заметил, как Леонид Моисеевич отступает перед надвигающейся на него коляской с идиотом.