Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Зал откликнулся дружным гулом.

– Не надо так, – возразил Андрей Януарьевич. – Мы не сторонники насильственных методов, подобно старцу Распутину. Мы не царские сатрапы. Если молодой человек считает, что ему с нами не по пути, он волен уйти на все четыре стороны.

Голоса в подвале разделились между теми, кто был согласен отпустить Егора, и теми, кто требовал его смерти. Шум стоял такой, словно Егор оказался в Кремлевском Дворце съездов.

Андрей Януарьевич снял очки, вытащил из кармана серого костюма желтую тряпочку и принялся протирать стекла.

– Я возражаю! – кричал Григорий Распутин.

– Иди, – сказала Коллонтай и подтолкнула Егора к задней двери, ведущей на сцену. – Иди, иди.

– Иди, – вторил ей Вышинский.

И весь подвал подхватил это слово как заклинание:

– Иди, иди, иди, иди...

Егор оказался в совершенно темном коридоре, он сделал несколько шагов. Коллонтай перестала толкать его в спину.

Он хотел попросить лампу.

Но тут его толкнули так сильно и неожиданно, что Егор потерял равновесие и мелко побежал вперед, чтобы не упасть.

Коридор оборвался ступеньками, которые вели вниз.

Падая по ступенькам, Егор не сразу сообразил, что же с ним произошло.

Та же темнота, то же безмолвие, лишенное даже сладко повторяющихся слов: «Иди, иди, иди...»

Егор сел, водя руками вокруг, – гладкий бетонный пол. Сколько прошло времени? Терял ли он сознание или все произошло только что?

– Эй, – крикнул Егор, – выпустите меня!

Но он уже понимал, что те, кто его сюда кинул, решили не просто попугать его и отпустить. Однако за что?

Надо найти стену и вдоль нее нащупать дверь. Но оказалось, что в кромешной тьме трудно удержать равновесие. Егора повело, и он вновь уселся на пол.

– Раз, два, три, четыре... – он считал вслух, уговаривая себя, что ничего страшного пока не произошло. Он не в джунглях, здесь же и его друзья – Люська, доктор...

На второй раз ему удалось подняться. Он вытянул вперед руки и пошел, ощупывая сапогом пол – а вдруг у них тут устроена яма?

Вдруг – на втором или третьем шаге – нога наткнулась на что-то мягкое.

Егор отпрянул, в два прыжка достиг стены и ударился о нее спиной.

– Я же просил, – произнес капризный голос, хриплый и неровный. – Я же велел им не подсаживать ко мне уток и наседок. Я все равно ничего больше не расскажу. И лучше ко мне не приближайся – у меня есть кирпич. Я его нашел. Я его специально для таких, как ты, берегу.

– Вы кто? – спросил Егор.

Все-таки это человек. Человек жалуется, человек недоволен, человек разговаривает, значит, он не вцепится Егору в глотку.

– Я – узник совести, – ответил голос. – Впрочем, можешь называть меня отшельником, аскетом.

– А почему вы... почему вас сюда бросили?

– Потому, что и тебя, – ответил голос. – Потому, что был опасен, но неизвестно, опаснее ли ты живой или мертвый. Значит, ты безопасен в кутузке.

– Они могут убить?

– Они бы отрезали тебе голову в черном коридоре. А раз ты жив, значит, когда-нибудь ты выйдешь наружу.

– А когда? Мне нужно сегодня.

– А что такое сегодня? – спросил голос. – Можно подумать, что ты лишь недавно к нам оттуда. Скажи, какое сегодня число?

– Я думаю, что первое января. А может, уже второе. Здесь нет ночи, – пояснил Егор.

Голос отсмеялся.

– Он учит меня, отщепенца: Агасфера, бродягу и бунтаря! Я знаю, что здесь не бывает чисел, дней, часов и минут. Поэтому вопрос о тюремном заключении теряет смысл.

– Почему?

– Потому что никто никогда не догадается, сколько времени ты провел в тюрьме и сколько времени тебе осталось. Если человеку здесь не требуется пища и почти не нужна вода, если здесь нет никаких точек отсчета, если здесь нельзя замерзнуть и перегреться на солнце, попасть под сквозняк или промокнуть под дождем, если весь этот мир – тюрьма, то чем хуже эта яма?

– Но здесь темно и нельзя никуда выйти.

– Во-первых, со временем ты научишься разбирать тени. Те микрочастицы света, что попадают сюда, достаточны для моих глаз, чтобы видеть твой силуэт. Во-вторых, если ты захочешь уйти, ты можешь вырыть подземный ход или воспользоваться ходом, который кто-то сделал до меня.

– А вы почему не воспользовались?

– Потому что мне хорошо в тюрьме, – ответил голос. – Наконец-то я могу думать. И если бы мне не подбрасывали время от времени напарников, я был бы счастлив. По крайней мере, счастливее, чем в раю этажом выше. Я – вечный диссидент. Любая власть кидает меня в тюрьму. И это правильно. Я – сама свобода!

И тут Егор услышал мычание.

Мычание неслось из дальнего угла и исходило от еще одного узника.

– А это кто? – Егор уловил в мычании муку и злость.

– Это мой напарник по заточению. Я пожалел его, не стал убивать. Я связал его, сделал кляп, и он молчит.

– Но почему?

– Он мне мешает думать о свободе. Не удивляйтесь, жизнь полна парадоксов. Ради свободы приходится затыкать рты тем, кто этого не понимает.

Голос изменился – видно, человек, которому он принадлежал, приподнялся, и теперь голос несся сверху. Человек был куда выше Егора.

– Если ты не замолчишь, я и тебе заткну глотку.

– Погодите, погодите, – сказал Егор. – Я не хочу оставаться здесь и разговаривать с вами. Я хочу уйти. Покажите мне подземный ход, и я сразу уйду.

– Клянешься, что уйдешь?

– Клянусь.

– Тогда иди вдоль стены направо, касаясь ее рукой.

– Я иду... – Егор медленно шел вдоль стены. Дошел до угла, повернул. Что-то пробежало по руке. С отвращением Егор сбросил насекомое. – Что тут у вас? – спросил он. – На стене?

– Тараканы, – догадался оппозиционер. – Их ничем не выведешь. Я с ними мысленно беседую. Мне кажется, что они поклоняются мне как богу. Я – бог тараканов! Забавно.

Стена была холодной и чуть влажной.

– Ниже, – сказал бог тараканов. – Вход у самой земли. Когда-то этим ходом убежали двенадцать разбойников. Они рыли его полтора года ногтями и зубами.

Заключенный тихо рассмеялся.

Рука провалилась в углубление, и Егор нащупал небольшую дверь.

– Открывай ее, – сказал узник. – За ней – подземный ход.

– До свидания, – сказал Егор.

– Я жалею, – ответил узник, – что познакомился с тобой. Из-за твоего нежелательного присутствия я потерял день работы. Это тебе зачтется на Страшном суде.

Егор толкнул дверь. Она не поддалась.

– Там щеколда, – предупредил бог тараканов. – А то кто ни попадя сюда залезет.

Мыслитель был прав. Егор откинул щеколду. Дверь с железным скрипом открылась. За ней была такая же темнота.

– Закрывать или оставить? – спросил Егор.

– За собой надо закрывать, – ответил голос из тьмы. – Мне не нужна так называемая свобода, которая лишь порабощает настоящего оппозиционера.

Егор оказался в низком коридоре. Ход шел прямо, метров через десять Егор уткнулся еще в одну дверь. Дверь была заперта. Егор старался не поддаться отчаянию. В дверь стучать он не смел – в доме полно стариков, они могут его поймать. Он ощупал дверь и тут понял, что никакого запора в ней нет. Но почему же она не поддается?

Дверь должна была открываться наружу – косяк выдавался с этой стороны. Егор отошел на два шага и, кинувшись вперед, ударил в дверь плечом. Дверь не поддалась. Она тоже была обшита железом, как и первая.

Егор почувствовал себя в западне – как зверь. Страшнее всего и отвратительнее было возвращаться в яму.

Егор отошел чуть подальше и ударил в дверь сильнее. Так, что заболело плечо. Дверь пошатнулась. Значит, ее можно вышибить.

Егор ударил третий раз. Дверь задрожала, но не открылась. Плечо болело безумно. Видно, он отбил какую-то мышцу. Егор потер плечо. Найти бы какую-нибудь железку, чтобы отжать дверь. Вдруг за дверью что-то звякнуло.

Егор замер. Может быть, там его ждут велосипедисты?

Он простоял неподвижно, пока не досчитал до ста. Потом нажал на дверь. Сопротивляясь, она все же приоткрылась, впустив внутрь чуть-чуть серого света.