Обноженный

Уже в Позднем Средневековье итальянский купец, проехав пару сотен вёрст по родному «сапогу» через границы местных высочеств и сиятельств, выливает бочки с вином на землю: дешевле, чем пытаться продать или везти дальше.

«Святая Русь» не имеет пограничных или дорожных сборов. Границы, дороги, мосты — чисто забота государя. Дорогами занимаются окольничие, мосты строят мостовщики. В «Русской Правде», например, описан порядок их оплаты, наряду с оплатой строителей крепостей.

Конечно, деньги берут — «мытарят». За проезд через крепостные ворота, за место на торгу… В городах. А вот в «поле» — нет.

Разницу между таможенником и пограничником понимаете? В «Святой Руси» погранцы, как и везде — на рубежах. А таможенники — в городах.

Почему такая разница в основах налогообложения между Русью и Европой — не знаю. Возможно, в ощущении единства русских земель, владения дома Рюрика. Позже, когда часть Руси станет вассалами Орды, а другая — Великого Княжества Литовского, таможенные пункты на границах появятся.

Итак, река и дорога — государевы. А берег и обочина — мои. Моё — не тронь, проходи — не останавливайся. Шаг влево-вправо — конвой… без предупреждения.

Но я же дерьмократ и либераст! Нельзя! Нельзя лишать вольных людей русских свободы! Свободы нагадить на своей русской земле. Хоть бы и моей.

Самое тяжкое — обманутые надежды. Поэтому надо заблаговременно избавить путников от надежды свободно гадить и безобразничать.

Выношу на края вотчины постоялые дворы. Там странника накормят-напоят, обогреют-обиходят, в нужник сводят…

И мозги промоют по указанной выше теме: шаг влево-вправо… «Зверь Лютый» — без предупреждения… вот — нормы, вот — расценки, беги ближайшие 20 вёрст быстренько… а ежели что — мы тебя предупредили — сам дурак.

К этому времени вотчина Рябиновская до таких дел уже доросла. Сигнальщики просматривали пути-дороги из края в край. Две команды охотников — Фанга и Могутки — любого баловника могли легко взять. На прямой конфликт нам было чем ответить. Шапка боярская наделяла Акима правами немалыми в части «судить и казнить». Посему и народ прохожий опаску поимел.

Через три года, только начиная ещё ставить Всеволожск, повторил я эти Рябиновские придумки. Вынес из города на границы земель места сбора мыта. Оттого многим худым купчинам ущербы случалися. А мне — прибыль. Как границы сдвигались, так и мытари дальше перебирались. А на их месте ныне городки поднялись.

Сметали Фильке хуторок. Две гостевых избы типа «барак», конюшни тёплые на полста коней, баню, избу столовую, сортир на два десятка посадочных мест… Даже пристань соорудили, крытый сарай типа «эллинг», амбары для хранения поклажи… Полный гостиничный комплекс, включая места для продажи товаров, мелкого ремонта транспортных средств, других услуг.

Среди прочего из средневекового сервиса «всё включено»… ну куда ж без этого! — несколько дам для интимной обслуги господ проезжающих.

Ну вот, сейчас все дружно кинуться! «Прогрессор-попаданец — содержатель святорусского борделя! Какой позор!». А вы русские народные песни давно слышали?

Дальше матушка этой стыдливой девушки — сводней у своей дочки трудится. Это — по-русски? Это — лучше?

А у меня — прогрессивно. Чистенько, обустроено, эргономично, техника безопасности, нормы выработки… Дамы — подготовленные, обученные, натренированные. Не — «девчонки стыдливые».

Среди прочих персонажей туда отправили трудиться и Светану. Баба по усадебному хозяйству… «трудовым энтузиазмом» не славилась. Но у Фильки… Вредный мужик.

Как всегда на новом подворье — куча спешных дел. Он и гоняет прислугу «в хвост и в гриву». Будто они — у него в холопах. Такой… суб-крепостник. У меня-то хозяйство большое, за всеми не доглядишь, а у него — все перед глазами. Да и склонность такая есть — на людях выспаться.

Как прошли осенние дожди — пошли снизу караваны. Среди первых — немцы из Владимира. Остатки той артели, что собор князю Андрею Боголюбскому строила, теперь во Вщиж перебираются. У Фильки на дворе остановились. Тут Светана и углядела.

Баба-то ума невысокого, но чуйка у неё… Чутьё на — «поднимется».

Да не — «у него поднимется»! А «он сам поднимется» — чутьё на людей с… с карьерными перспективами.

В прошлом году она и меня самого захомутать пыталась. А уж, вроде бы, куда дальше: сопляк пришлый, Ванька-ублюдок, родителем выгнанный…

Светана углядела Фрица. «Фриц» — не прозвище, а имя собственное — от «Фридрих». Мужичок ихнему императору — тёзка.

Уж что она этому фрицу сделала… Ну, я, примерно, представить могу — сам учил. «Русский поцелуй форева»! Сработало наповал: немец немедленно послал далеко свою артель, княжескую службу, сказался больным, отстал от каравана и собрался продолжать безостановочно.

Могу представить себе его потрясение. По «Уставу» за связь русских женщин с иностранцами — до 7 лет. Соответственно, бедные швабы и вестфальцы три года жили во Владимире… по-монашески. Уж как они обходились — не знаю. Сублимировали на стройплощадке? А тут такая женщина…! Таким способом…! Головка — заработала, голова — выключилась. Про недостачу кровообращения у мужчин… — я уже рассказывал.

Фильке, как он на хуторок заселялся, была дана полная свобода действий. В рамках законности, конечно. Дашь человеку свободу — будешь расхлёбывать результаты её применения. С чем я и столкнулся.

Заявляются ко мне в Пердуновку Филька с подбитым глазом, вся из себя встопорщенная, но молчащая, из последних сил, Светана. И этот немецкий поросёнок, с вывернутыми за спину руками.

Я тут весь из себя… на вощаной досочке считаю кубические сажени грунта — сколько надобно снять, чтобы Гудково болото спустить, а тут мужик от порога бьёт лбом в пол и вопит:

— Господине! Славен боярский сын! Вот как бог свят! Не корысти ради, а токмо пользы для! Через мою сердечную привязанность и об господском добре неусыпное бдение!

— Филька! Кончай пердеть — стань нормально!

Он, похоже, капусточкой завтракал — как «пал на лицо своё», так брюшко и придавил. Теперь орёт, чтобы треск замаскировать. Ну ладно — звук, а вонь чем спрячешь?

«Работу тяжкую висок едва вершит»: фильтрую до 90 %… «запахов и звуков», которые «стайкою наискосок» исходят от моего «восточного постоялого двора управителя»…

Факеншит! Почему попаданцев не готовят к тому, что почти всё, что скажут аборигены — будет белиберденью?! Я об этом уже погрустил. Я об этом грущу каждый день. И, чует моё сердце, буду грустить всю оставшуюся жизнь. Можно сказать: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!» — и в это кто-нибудь поверит. Но скажи: «нынешнее поколение будет говорить связно!» — чистая фантастика.

После фильтрации выясняется хорошо знакомая по первой жизни картинка: взувание лоха-иноземца.

Фриц провёл в «Святой Руси» уже три года, но жил в своей общине-артели. С туземцами общался мало и многих тонкостей святорусской жизни не понял. Филька эту… этнографическую некомпетентность — уловил и ею воспользовался.

— Хочешь эту бабу?

— Натюрлих! Сейчас! Шнель!

— Можно и шнель. Но после веселья. Согласен?

— Я! Я!

Никто иноземцу не объяснил, что слово «веселье» на Руси имеет и второй смысл — свадьба.

— Хочешь ли ты, раб божий Фриц, взять в жёны рабу божью Светану? Ну, чего лупаешь? Хочешь взять?

— О! Ять! Гебен! Я! Я!

Утром похмельного Фрица облили холодной водой, чтобы начал двигаться, и погнали носить такую же воду из реки для всех остальных.