Успокой моё сердце (СИ)

- Она знает итальянский? – собеседник мужчины приятно удивлен.

- Считает его родным.

- Что же, мистер Лорен, это меняет дело, - незнакомец вздыхает, касаясь длинными пальцами деревянной поверхности стола. Слышу, как каждый из них по ней постукивает. – Тридцать тысяч будет приемлемой ценой?

- Тридцать пять, сеньор Вольтури, и она ваша на все выходные.

На этот раз посмеивается незнакомец.

- Только моя?

- Только ваша, - Джеймс пускает в голос серьезности, - с одной лишь оговоркой: вернуться Красавица должна в целости и сохранности. В противном случае сделка отменяется.

- Думаю, причин расторгнуть договор у нас не найдется, мистер Лорен, - Вольтури поворачивается на своем стуле, затихая так, будто высматривает кого-то.

- Это она?

- Она, - благоверный отрывает руку от стола, собираясь поманить меня к себе, - подойди ко мне, Иссабелее.

- Иссабэлле… - невероятно мелодично исправляет его собеседник.

Когда я понимаю, что совсем скоро окажусь перед незнакомцем, отшатываюсь назад, к стене, тщетно пытаясь найти выход.

Дверь, единственное, что может спасти меня, виднеется чуть вдалеке.

- Изабелла! – голос мужа становится яростнее, но даже это не заставляет меня прекратить забег.

Тяжело дыша, впиваюсь пальцами в ручку, молясь, чтобы деревянная дверь не была заперта.

Врываюсь в коридор, больно врезаясь плечом в стену напротив.

Проход слишком узкий, а потолок маленький. С трудом умещаюсь между стенами.

Лихорадочно оглядываюсь, пытаясь понять, куда бежать теперь, как взгляд цепляет маленькую фигурку, застывшую у большого окна в конце коридора. Настолько широкого, что оно заполоняет собой все вокруг. Черные рамки делят стекло на сотню равных частей, напоминая тюремные решетки. Вкупе с голубым мраком это вполне подходящее сравнение.

Едва нахожу в подобной темноте лицо ребенка – а это именно он – стоящего напротив.

Давлюсь воздухом, узнавая в нежных чертах личико маленького ангела.

- Джером!.. – шепчу, протягивая к малышу руки. Я уверенна, он побежит. Он обнимет меня. Защитит.

Но белокурое создание, вопреки всем предположениям, остается на месте.

- Джерри? – зову, заставляя ноги послушаться и пойти к мальчику. Побежать.

Несусь быстрее, чем сбегала из злополучной зеленой комнаты. Не опасаюсь даже того, что могу не успеть остановиться…

Правда, подобного не случается. В планах ребенка этого не значится.

Когда я совсем близко к нему, на расстоянии полушага, Джерри вдруг резко отступает вправо, каким-то образом оказываясь у меня за спиной.

- Убегать нехорошо, моя девочка, - неодобрительно шепчет Джеймс, чьи руки притягивают меня к своему обладателю, принуждая оторваться от малыша.

- Пусти! – отчаянно пытаюсь вырваться, но на мужчину подобные попытки никак не действуют.

- С возвращением домой, - нежно проведя пальцем по моей скуле, сообщает он, поворачивая нас вправо.

Перед глазами снова предстает знакомая квартира с лиловыми обоями и комодом с двадцатью пятью золотыми ключиками вместо ручек…

Просыпаюсь от удушья. В легких буквально нет ни капли, ни самой маленькой крошки воздуха. Они сжались так сильно, как это возможно для человеческих органов.

И то, что я, широко раскрыв рот, пытаюсь схватить немного спасительного кислорода, не дает ничего, кроме судорожной дрожи, пробегающей по всему телу.

Одновременно с ней приходят и запоздалые слезы, которые были запрещены при Кашалоте. Они текут по щекам, перечеркивая последнюю надежду спастись от страшной смерти.

Такое ощущение, что мое горло наглухо запаяно. Надрываясь, пробую раскрыть злосчастный замок и пробраться за железную заставу. Одно из двух: либо у меня все-таки выйдет, либо я к чертям разорву все мышцы шеи.

Отчаянно ищу хоть какую-то мысль, благодаря которой смогу найти силы для борьбы. Но кошмар, крепко связавший сознание, не позволяет это сделать. В голове лишь Джеймс. Его жёсткие волосы, серые глаза, невероятно сильные руки, острые лезвия…

Отчаявшись найти спасение, впиваюсь пальцами в одеяло, стягивая его с себя. Быть может, это поможет отвлечься и…

Внезапно тонкая мягкая материя попадает под руку. Словно путник, нашедший в пустыне желанную воду, широко раскрыв глаза, я поворачиваюсь в нужную сторону.

Глаза, привыкшие к темноте, с легкостью определяют в непонятной материи пижаму Джерома.

Джером!.. Он ЗДЕСЬ!

В ту же секунду, как я вижу светлые волосы мальчика, поблескивающие при лунном свете, спазм отпускает.

Это только сон… страшный сон… мой малыш меня не бросил!

Придушенно вскрикнув, с шумом втягиваю воздух, давясь им, но от этого не прекращая попыток надышаться, пока все не вернулось на круги своя.

У меня мало времени.

Во рту пересыхает, а в горле скребет сотня кошек – даже мальчик не в состоянии прогнать их. Но самое главное, что на какой-то промежуток времени смерть отсрочена.

Я снова могу дышать!

Каким чудом мне удается не разбудить маленького ангела, неизвестно. Но это непомерно радует. Джерри не нужно видеть меня в таком состоянии. Он испугается, начнет плакать, оттолкнет меня, убежит…

Комок рыданий набухает в горле от предстоящей перспективы, заново блокируя доступ кислорода, что должен поступать в него.

Панически боюсь снова оказаться в ситуации, как при пробуждении, и поэтому что есть мочи прижимаюсь к подушке.

Если я трону мальчика, точно разрушу его сон. Лучше буду представлять, что это он. Мой маленький, нежный, золотой малыш…

Как же страшно!

..Мне неизвестно, сколько проходит времени. Час, день, год – не важно.

Я все лежу и обнимаю злосчастную подушку, время от времени обрушивая на неё всю силу пережитого ужаса. От слез, мне кажется, она уже насквозь промокла.

Господи, какой же наивной надо быть, чтобы поверить, что возвращение Джеймса можно будет пережить пусть и не совсем спокойно, но, по крайней мере, терпимо! Похоже, это самое большое заблуждение в моей жизни. Не могу поверить, что позволила сознанию вообразить такое.

Разве можно забыть все то, что было? Бесконечную, бескрайнюю боль, ночные ужасы, которые выползали, когда я нарушала даже самое незначительное правило, хладнокровие, с каким Кашалот приводил наказания в исполнения… Даже я, находясь между человеком и машиной, для которой существует лишь заложенная в неё программа, не могла бы с таким лицом вспарывать людскую плоть.

Хочу убежать от него. Сбежать, спастись, спрятаться. Навеки.

Когда я вошла в особняк, просила отсрочить возвращение в дом к мужу хотя бы на месяц. Мне казалось, этого достаточно.

Теперь понимаю, что нет. Мне не хватит и века. Если когда-нибудь моя душа, следуя легенде о реинкарнации, вернется к Лорену, это будет самым ужасным из возможных для неё наказаний. По-моему, девять кругов ада лучше. Менее болезненно.

…Ещё минуты. Ещё секунды. Они текут и текут, сменяясь, совершенно не заботясь обо мне. Им плевать, что со мной будет. Всем плевать.

Однако с течением времени проблемы переворачиваются с ног на голову. Как песочные часы, когда мой благоверный заново засекал время в случае осечки.

Теперь нет той неимоверной силы, благодаря которой я могла порвать простыни. Нет громкого биения сердца и шумящей в ушах крови после пробуждения. Нет даже проблем с дыханием.

Зато есть слабость. Жуткая, всеобъемлющая, непроходимая. Будто мое тело поместили в застывшее желе. Ни рукой, ни ногой, ни пальцами пошевелить не могу. И при этом, насмехаясь над невозможностью помощи, голова раскалывается на миллион крохотных частей, разбредаясь по всему телу. Сухое жжение в горле, будто там запаливают костер, становится невозможно терпеть дальше.

С трудом открываю глаза, привыкшие к зажмуренному положению, думая над тем, что делать.

Мысли являются отражением тела. Тяжелые, до боли неподъемные, они то и дело путаются, не давая никакого ответа.

Может быть, спать?