Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Льюис надеялся, что и теперь Рекс не удостоит его вниманием в течение длительного периода. Послушает тишину минут пять, после чего осознает, что с ним наболевшим никто делиться не торопится, поднимется и вернётся в свою кровать.

Рекс, между тем, продолжал ждать ответа. Его ладони по-прежнему удерживали руки Льюиса, не позволяя сдвинуться с места, повернуться на бок, уйти от изучающего взгляда.

– Я ещё в первый день нашего знакомства понял, что ты немного не в себе, – произнёс Рекс. – Но тогда подумал, что это всё же больше капризы. После того, как ознакомился со столь любезно представленным в моё пользование дневником, понял, что у подобного поведения есть какие-то корни. Ты же не просто так ненавидишь людей и отгораживаешься от них. У тебя есть на то определённые причины. У всех всегда есть причины. А то, что ты визжишь по ночам, как резаный – ещё одно доказательство в пользу правдивости моих догадок. Что-то такое есть в прошлом, да?

– Не твоё дело, – прошелестел Льюис, продолжая смотреть в стену.

– Но ты мог бы…

– Не твоё дело!

В этот раз получилось уже гораздо экспрессивнее, громче и увереннее.

Льюис не сомневался: в глазах его можно было прочитать много такого, что в приличном обществе озвучивать не принято, потому что в противном случае посчитают невоспитанным плебеем. Он опасался не этого. Он боялся ответной реакции.

Судя по выражению лица Рекса, он не был белым и пушистым существом, способным сносить оскорбления в свой адрес, списывая со счетов все обиды. Он бы их запомнил и при случае отомстил.

– Точно. К счастью, не моё, – согласился Рекс. – Я и не требую представить мне отчёт о случившемся. Просто… Будь добр, не ори так. Не мешай мне спать.

– Заткни уши, – любезно посоветовал Льюис, не торопясь выключать свет.

Рекс уже успел подняться и уйти на свою половину комнаты. Льюиса, однако, продолжало колотить от мысли, что другой человек находился в столь опасной от него близости и не просто стоял, а прикасался. Делал это не очень-то сдержанно. На запястьях, наверняка, утром нальются синяки, и придётся сильнее натягивать рукава форменного пиджака, чтобы… Нет, наплевать, что подумают другие. Главное, чтобы он сам ничего этого не видел и не впадал каждый раз в состояние прострации, увидев тёмные пятна на коже.

Когда он удалялся, Льюис продолжал гипнотизировать взглядом спину. Рекс на ночь надевал стандартную белую футболку и пижамные штаны. Его, при всём желании, невозможно было спутать с тем человеком, что приходил каждый вечер. Бросал на стол ключи, садился напротив и долго, томительно наблюдал за Льюисом. Усмехался, потягивал противное, до тошноты воняющее пиво из бутылки.

Рекс опустился на свою кровать, вскинул голову, посмотрев в противоположную сторону комнаты. Кажется, он собирался улыбнуться и сказать что-то ободряющее, но Льюис поторопился отвернуться, разрывая визуальный мостик, установившийся между ними. Он не хотел, чтобы Рекс на него смотрел. Не хотел разговаривать с ним. И просто доверять людям он тоже не хотел. Это было сложно, а результата не гарантировало. Каждый из них мог оказаться предателем.

Вместо того чтобы погасить свет и попытаться вновь уснуть в этот жалкий остаток ночи, Льюис потянулся к ручке, лежавшей на столе, вытащил из-под подушки слегка потрёпанный ежедневник и открыл его на нужной странице. Требовалось черкануть в личный дневник хотя бы пару строчек. Просто, чтобы не сойти с ума, не двинуться окончательно, перемалывая в себе это омерзительное состояние. Оно пожирало Льюиса изнутри, заставляло его гореть в адском пламени прямо сейчас, а он…

Он лишь слабо сопротивлялся, позволяя в большинстве случаев действительно сжигать очередную частицу личности, повышая уровень отчаяния в крови до критической отметки.

Запись получилась краткой. Льюис не писал там о своих ощущениях или о том, насколько был ошарашен присутствием поблизости Рекса. Несколько размытых предложений, суть которых постороннему человеку понять нереально. Будь у него возможность, он бы просто-напросто выплеснул на разлинованную страницу порцию чернил, позволяя им растекаться во все стороны уродливыми ручейками.

– И свет мне тоже мешает спать, – произнёс Рекс, напоминая о своём существовании.

Льюис ничего не ответил, просто погасил лампу, которую, в общем-то, и не включал. Рекс сам это сделал, когда подобрался непозволительно близко и присел на кровать, чтобы разбудить соседа по комнате.

Спасибо, хоть по щекам в порыве человеколюбия не отхлестал. Это было вполне в его стиле. А Льюис бы тогда не то, что язвить, он бы и говорить не смог, прикусив по привычке язык и забившись в угол испуганным зверьком с дико колотящимся сердцем.

– Благодарю.

– Подавись, – прошептал Льюис, услышав, как Рекс хмыкнул после этого замечания, но дальше диалог поддерживать не стал.

Он больше не повторял подобных фокусов и не подходил к кровати Льюиса, чтобы разбудить.

Льюис не сомневался, что Рекс последовал совету и начал затыкать уши, не желая слушать вопли, доносившиеся с соседней кровати. Льюис не верил, что просто перестал кричать, ведь кошмарные сны продолжали мучить его с завидным постоянством, не становясь с годами слабее. На протяжении десяти лет они оставались всё такими же яркими и детальными, как и прежде.

Льюис отчаянно лгал психологам, что в этом плане всё давным-давно наладилось, но наедине с собой имел мужество признать реальное положение вещей. Потому-то он и не считал себя победителем, а побеждённым – сколько угодно.

Переступая порог общей спальни, он каждый раз надеялся, что Рекса там не окажется. Иногда мечты сбывались, иногда приходилось мириться с посторонним присутствием. Благо, что Рекс более или менее входил в положение, а потому предпочитал проводить свободное время в актовом зале и не тянул своих друзей с замашками великих театралов в комнату, желая обсудить подробности сценария и новой постановки.

Из обрывков разговоров, свидетелем которых Льюису удалось стать, он кое-что узнал. Например, что Рекс решил не только в качестве группы поддержки для Альберта и Эштона выступить, но и реально подняться вместе с первым на сцену. Что они там готовили, он не успел подслушать.

Понял, что ещё немного, и попадёт в поле зрения актёров, потому поспешил скрыться и вновь запереться в комнате, сделав вид, что так с момента окончания занятий никуда не выходил.

Разве что в душевую заглядывал.

Рекс частенько смотрел на него с подозрением, словно знал нечто, другим недоступное. Льюис не любил его внимание. Оно вгоняло в состояние повышенного дискомфорта и заставляло порядком понервничать, а разговаривать друг с другом было ещё проблематичнее, нежели играть в обмен взглядами.

Быть может, Рекс действительно знал.

Не моменты, оказавшие влияние на чужое прошлого и сформировавшие будущее, разумеется. А то, что Льюис иногда за ним следит, желая получить доказательства своей теории о злых людях, которых можно только ненавидеть. Причислить соседа по комнате к категории наиболее ярких представителей, после чего с чувством выполненного долга вновь забиться в раковину и просидеть там до скончания веков.

Но Рекс лишь посмеивался и едкие комментарии не отпускал. Оказываясь с ним в темноте, Льюис всё время подсознательно ждал попыток заговорить, вопросов относительно того, как прошёл день. Но Рекс безмятежно засыпал и без этого необременительного трёпа. У него в жизни не было потрясений, способных лишить спокойного сна на долгие годы.

Он был гораздо счастливее Льюиса, тут даже спорить бессмысленно. Льюис знал это наверняка.

Сейчас, судя по времени, комнате предписывалось оказаться в его полном распоряжении. Обычно к моменту возвращения Льюиса из кабинета психолога Рекс уходил по делам и появлялся незадолго до отбоя. Но даже тогда он не заговаривал с Льюисом, предпочитая напевать что-то себе под нос, перебирая вещи, сложенные на полках шкафа аккуратными стопками. Брал необходимое и удалялся в душевую, а, возвращаясь, снова занимался своими делами. Вёл себя так, словно рядом никого не было, а он – единственный житель комнаты. Если там и есть кто-то ещё, то, вероятно, бестелесный и незаметный.