Rise (СИ)

— А ты береги себя. И напиши мне потом, как все прошло, ладно?

Я кивнул и подумал о том, что Амелия тоже просила писать ей. С каждым днем проблем становилось все больше.

Алекс ушел, а я все-таки позавтракал и затем позвал Тинки, чтобы он переместил меня в комнату. Нужно было отдохнуть, собрать вещи и привести свои мысли в порядок.

Коридоры уже опустели, и стало совсем тихо. Интересно, а профессорам больше нравилось учебное время или каникулы? Я готов был поспорить, что постоянный шум, разгильдяйство некоторых студентов и постоянная необходимость что-то объяснять их утомляли, но тишина заставляла скучать по более насыщенным и оживленным дням.

Оказавшись рядом с лабораторией Грейнджер, где я провел столько интересных вечеров, я попросил Тинки отлевитировать меня к двери. Из помещения доносились глухие звуки, похоже, хозяйка этого кабинета была там. Я занес руку, чтобы постучаться и войти, но в самый последний момент остановился. Нет, уж лучше в поезде, когда пространство между нами будет ограничено небольшим купе. Тогда мне некуда будет бежать, и я скажу, наконец, что мне очень жаль.

В слизеринской гостиной сидели только два младшекурсника, а комната была пуста. Похоже, Райт тоже уехал на каникулы. Я вспомнил письма, присланные его матерью, и содрогнулся. Нелегко ему, наверное, возвращаться домой.

На кровати меня ждала записка.

— Тинки, ты это положил сюда? — спросил я, указывая на пергамент.

— Нет, хозяин Драко, — энергично замотал головой он. — Я ничего не делал, только ждал, когда вы меня позовете. Хотите, Тинки узнает, кто принес записку?

— Не надо, — сказал я и развернул листок.

Малфой!

Повозка в Хогсмид будет ждать тебя у Главного входа в десять вечера. Встретимся уже на платформе.

Не опаздывай.

Г.Г.

Хотел бы я узнать, почему Грейнджер не захотела ехать со мной до Хогсмида, но этот вопрос, как все остальные слова, стоило поберечь до вечера.

*

Вечером пошел снег. Ветер тихонько завывал, качая голые ветви деревьев. Все вокруг казалось серым, унылым и печальным. Будто все краски и тепло исчезли из этого мира. Усевшись в повозку, запряженную двумя мрачными фестралами, я поплотнее закутался в шарф. Тинки сел рядом со мной и всю дорогу прижимался ко мне, вздрагивая от малейшего шороха и шума. Его большие глаза смотрели в темноту, практически не моргая. И мое настроение было таким же, как и этот холодный зимний вечер.

Грейнджер уже стояла на платформе. На ней было надето черное пальто с отороченном мехом капюшоном, но, похоже, ей тоже было холодно, судя по тому, как она стояла, приподняв плечи и спрятав руки в карманы. Тинки переместил меня прямо к ней, а сам тихонько встал позади моего кресла.

— Не захотела ехать со мной в одной повозке, потому что невыносима моя компания, или просто дела были? — задал я ей один из интересующих меня вопросов.

— Дела, — коротко ответила она.

— Тебе холодно? — снова спросил я.

— Да, немного.

— Хочешь мой шарф?

— Нет, спасибо, — отказалась она. По ее тону никак нельзя было понять, в каком она пребывала настроении.

Я замолчал. Грейнджер тоже не спешила с разговорами. Так мы и простояли до прихода поезда.

Оказавшись в купе, мы все так же молча сели друг напротив друга. Здесь было тепло и комфортно, так что мы сняли верхнюю одежду. Я сделал вид, что смотрю в окно, а сам постоянно поглядывал на Грейнджер.

Гермиона отряхнула свое пальто от снежинок и подняла руку к волосам, чтобы поправить прическу. Рукав ее синего свитера поднялся почти до локтя, и я заметил огромный лиловый синяк у нее на предплечье.

— Откуда это у тебя? — спросил я, нарушая неуютную тишину.

Она повернула голову и посмотрела на меня оценивающе.

— Доспехи неожиданно упали, — сказала она и, заметив удивление и недоумение на моем лице, пояснила: — Вчера после бала я обходила коридоры, и один из доспехов неожиданно начал падать прямо на меня. Я рефлекторно выставила руку, вот и результат.

— Доспехи сами по себе не падают, — заметил я.

— Наверное, кто-то из студентов или Пивз так пошутили, — пожала она плечами.

— Плохая шутка, — сказал я. — Возможно, стоило поискать виновного?

— Мелочи, — отмахнулась она.

— Я бы так не сказал. А почему не пошла к Помфри? — задал я еще один вопрос.

— Само пройдет. Травма незначительная. И может, закончим этот допрос?

— Извини, — стушевался я. Шумно вздохнув, я добавил: — И не только за это. За всю эту неделю. Я знаю, что вел себя как… — каждое слово давалось с большим трудом, подобрать нужное определение оказалось сложно.

— Как дикобраз, — закончила Грейнджер за меня. — Они тоже ранят, как только чувствуют малейший страх за себя. В этом ты не меняешься.

— Пусть будет дикобраз, — согласился я. — Так что, простишь?

— Да, — сказала она. — Я понимаю, что тебе трудно, пусть и не могу прочувствовать все твое положение. Но я чувствую ответственность перед тобой и тоже волнуюсь за тебя.

— Потому и поехала вместе со мной поездом?

— Мы вроде бы договорились, что допрос закончен, — сказала она.

— Ладно, — согласился я, стараясь скрыть разочарование в голосе. А что я вообще хотел от нее услышать?

Гермиона зевнула, прикрыв рот ладошкой. Я усмехнулся, это не было похоже на нее.

— Со мной настолько скучно? — поинтересовался я.

— Нет, просто я почти не спала прошлой ночью.

— Почему? — спросил я.

— Малфой! — возмутилась она.

— Молчу, — пробормотал я, смутившись. — Поспи сейчас, раз устала. А я пока почитаю.

— Неплохая идея, — сказала она усталым голосом и закрыла глаза, откинувшись на спинку дивана.

Я достал из кармана мантии небольшую книгу, которую мне дал Алекс еще три дня назад.

— Малфой, — позвала Гермиона, не открывая глаз.

— А? — отозвался я.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она тихо.

— Не начинай, — предостерегающе сказал я.

Она вздохнула, но больше не стала ничего говорить.

Я с головой ушел в чтение. Спустя несколько часов книга была прочитана до последней страницы, и я, отложив ее в сторону, устроился поудобнее на сидении и посмотрел на мирно спящую Грейнджер.

Именно сейчас она была красива, как никогда. Весь ее вид говорил о спокойствии и умиротворении. Я залюбовался ею, не боясь быть пойманным на этом. Ее губы были чуть приоткрыты, она дышала тихо и размеренно. Слегка трепещущие длинные ресницы говорили о том, что ей что-то снится. Мне захотелось подойти и обнять ее, но, увы, ничего из этого я сделать не мог.

Я встрепенулся, поймав себя на последней мысли. Неужели я и правда начал что-то к ней чувствовать? Нет, этого не могло быть, это что-то другое. Я помотал головой, будто это могло убедить меня в правильности собственных размышлений.

Вдруг она зашевелилась, слегка сменив положение головы, и нахмурила лоб. Но глаза ее были по-прежнему закрыты. На ее лице вновь появилось выражение тревоги или печали, сложно было понять, но в любом случае мне хотелось взять ее за руку, погладить по голове, да хоть как-то успокоить, чтобы вернуть ей прежнюю безмятежность. Она вздрогнула и прошептала:

— Рон…

Я тоже нахмурился. Значит, вот кто ей снился… Но меня это, собственно не должно было волновать. Только вот волновало. Я стиснул зубы до скрежета и закрыл глаза, чтобы не было искушения смотреть на нее. Вот так я и уснул.

Пробуждение было неожиданным.

— Малфой, просыпайся. Через десять минут мы будем в Лондоне, — Грейнджер тронула меня за плечо, и я, спросонья, не задумываясь, накрыл ее руку своей. — Эй, пусти, — запротестовала она.

Я резко открыл глаза и сразу же сощурился из-за яркого света. Немного привыкнув к яркости, я посмотрел на Грейнджер, которая стояла совсем рядом и удивленно моргала. И тут до меня дошло, что я держу ее руку.

— Извини, — сказал я, отпустив ее. — Я случайно. Ты застала меня врасплох.

— Ничего, — ответила она, отвернувшись. — Мы почти приехали.