Аморальное (СИ)

Удивительно было и другое – то, как Ими реагировала на приставания плохого парня. А она никак не реагировала. Она терпеливо переносила все его шутки, какими бы жестокими они ни были, она никогда не мстила ему даже за самое возмутительное поведение, за которое любой другой уже давно стоял бы перед зеркалом в туалете, пытаясь вправить себе хрящ у переносицы. Он заставлял её грустить, и все его нападки в её адрес вызывали в ней только тоску. Она сама ещё не понимала, почему не хочет вступать с ним в конфликт, почему не ставит его на место, почему раздосадованный мрачный взгляд – это предел её возможностей. Она только терпела, жутко волнуясь за свой авторитет, который мог рухнуть, как плотина, разом выпуская поток новых и отныне бесстрашных обидчиков в её сторону. И который, к счастью, оставался нерушимым.

Чуть чаще успевали прийти на помощь учителя. Ей даже разрешали сидеть в учительской, и как-то раз Ими воспользовалась этим правом. Больше она к нему не прибегала, потому что атмосфера в учительской из-за её появления ей казалась ещё более нервной, чем в детской среде.

Учителя вообще старались держать Ими в поле зрения настолько, насколько это было возможно. Недели через три Ими это поняла и стала воспринимать стычки с Джексоном по-другому: если он мог безнаказанно на неё давить, значит, ей удалось замести следы и ускользнуть от бдящих за ней людей. Значит, ей удаётся скрываться. Оставалось только научиться скрываться от Джексона.

Но со временем ей и это начало удаваться. Как и всегда, Ими недолго страдала от раны, нанесённой обществом, и нашла ей не только лечение, но и применение на будущее. Так она стала внимательнее и несколько утеряла былую отрешённость. Она научилась совмещать в себе замкнутость и осведомлённость обо всём и обо всех. Она как и раньше держалась тени, как и раньше сутулилась, уходила головой в плечи, едва кто-то оказывался на опасном расстоянии; как и раньше нервно и нездорово выпучивала глаза, быстро вращая ими и осматривая всё вокруг; но теперь она стала уделять намного больше внимания деталям. Она снова стала следить за людьми, за всеми школьниками, уборщиками, учителями, родителями, но теперь в её развлечении появилась новая цель – успеть выследить Джексона и уйти незамеченной до того, как он успеет обратить на неё внимание. Это стало своего рода игрой. Она старалась вылетать из кабинета так, чтобы опередить Джексона, а если не удавалось, то, по крайней мере, затесаться в поток одноклассников и максимально замаскироваться их телами. Иногда помогало: к концу года Ими достигла почти мастерства. Одновременно она развивала и интуицию, училась слушать внутренний голос, который, к примеру, советовал не идти в сторону той лестницы и пойти в обход. Одновременно развивалась и паранойя, конечно, тоже. Но в любом случае Джексон-опасность возникала всё реже и реже. Ими представляла себя полицейским под прикрытием, который выслеживает преступника и ни в коем случае не должен быть замеченным, поначалу даже счёт вела: каждая перемена – один раунд. Перемены, за которые ни разу не появлялся риск столкновения, не считались, и, как только Ими начала выигрывать, она прекратила отслеживать победы/поражения.

Не будь она такой строгой и мрачной, её можно было бы назвать оптимисткой. В каком-то извращённом смысле она и была оптимисткой.

Нужно отдать ей должное. Хоть она и не могла защититься от Джексона, она не сдавалась. Она так и не уступила ему место, не уступала и в других его прихотях. Она только уныло терпела все притеснения, получала удары и не могла на них ответить, но продолжала идти по той же дороге, на которую встала и с которой не сошла бы никогда и ни за что.

Подводя итог первому году обучения в средней общественной школе, можно сказать, что всё прошло вполне сносно. Дети побаивались Имтизаль, чувствовали её холод, её враждебность и интуитивно понимали, что с ней лучше не связываться. Изредка кто-то пытался поиздеваться над ней, но чаще всего её злые глаза делали своё дело. За этот год Ими достигла совершенства в визуальном насилии, и её ледяные, маниакально пустые глаза в самом деле приводили в ужас любого обидчика. Если же это не действовало, Ими не брезговала и другими видами насилия, в частности – физической расправой, а поскольку драться она умела хорошо, в большинстве случаев агрессивность приносила ей успех. Но Имтизаль это не любила. Несмотря на всё наслаждение, приносимое драками, она крайне не любила, когда дело доходило до них. Плата была слишком велика – всеобщее внимание. Позже Ими начала запугивать одноклассников и другими методами: однажды один из парней, пристававших к Имтизаль, попал под машину.

Всё началось намного раньше: среди детей начала разноситься сплетня о якобы колдовских силах Имтизаль. На это повлияли многие мелкие детали. То кто-то слышал, как она говорит по-арабски с братом, то кто-то видел, как она, подойдя к углу, внезапно остановилась и стремительно пошла в обратном направлении, как будто увидев сквозь стену, что с обратной стороны навстречу шёл Джексон; то кто-то узнал о её сатанической музыке, то кто-то увидел её готические жуткие картинки, и так далее и тому подобное; но всё это было за уши притянуто к главному факту: глаза Имтизаль были действительно как у ведьмы. Она сама выглядела, как ведьма. Она нагоняла холод одним своим взглядом, она вела себя странно, подозрительно сторонилась людей, а об её лечении в клинике, за неимением фактической информации, и вовсе ходили зачастую фантастические легенды. И они впервые видели одиночку, кто действительно был о д и н о ч к о й , у кого не было вообще ни одного друга и кто не общался совершенно ни с кем. Она была слишком странной, слишком таинственной, слишком необычной, слишком холодной, слишком чужой и опасной. Поначалу дети сами не осознавали, что побаивались не её агрессии, не физической расправы – в конце концов, их было много, а она – одна, – они боялись за свою душу, как будто Имтизаль могла навлечь на них беду, как будто ссора с ней могла принести проблемы и без её непосредственного вмешательства. Осознали они это теперь, на следующий день после серьёзной ссоры с Ими, ссоры, в ходе которой всё тот же Ник Майерс, чаще всех (после Джексона) обижавший её, на сей раз особенно нахально оскорбил её, прилюдно унизил, а его друзья помогли нейтрализовать её, и Ими дошла до того, до чего не доходила почти никогда: до крика. Ужасающего отчаянного крика, который красноречивее любых её взглядов выдавал всю ту усталую боль, которая гнила в её душе. И все паранормальные домыслы обрели силу в тот день, следующий день после стычки с Имтизаль, когда пришло известие о том, что Ник в реанимации. И если раньше многие ещё скептически относились к её наведениям порчи и прочим связям с тёмными силами, то теперь уже все всерьёз задумались об угрозе.

Так к концу первого года отношения с классом постепенно перешли к подобию тех, о которых мечтала Имтизаль. Здоровые дети оказались не менее впечатлительными, чем больные, и очень быстро решили никак с ней не контактировать. Даже учителя старались держать с ней дистанцию. Училась она, кстати, хорошо, всегда прилежно делала все домашние задания, всегда послушно выполняла требования и на уроках. Претензий к ней не было. Единственными можно было назвать, разве что, слушание музыки во время выполнения письменных заданий, но этот вопрос уладили с родителями, которые попросили проявить к девочке снисходительность. И любовь рисовать на уроках. Ими всегда забивалась в свой угол и рисовала в блокноте. Не раз бывало, что учитель, видя, что во время контрольной Ими снова ничего не делает, а только рисует, холодно спрашивал её, готова ли она сдать работу. И она сдавала. В самом деле решённую. Так бывало, по крайней мере, на математике.

Сложности бывали с устными предметами и немецким. Очень плохо Ими рассказывала стихи: тихо, мрачно и сухо. Хорошо у неё, казалось бы, должны были удаваться трагичные, но даже они получались слишком пустыми. Мёртвыми. Сам её голос был таким же мёртвым и холодным, как и она сама, и вскоре учителя открыто махнули на Ими рукой и перестали критиковать её устные ответы: её вообще старались спрашивать не чаще двух раз в год. Ими впадала в такую глубокую тоску, едва только её выдёргивали к доске, едва только она оказывалась в поле зрения стольких людей и центре их внимания, и она начинала чувствовать себя такой подавленной и несчастной, что заражала своим унынием абсолютно всех. И хотя со временем она более или менее привыкла к устным докладам, её речь так и не обрела жизнь. Как и голос. Как и взгляд.