Вид на доверие (СИ)

Мужчина хмыкнул.

— Сядь, — похлопал он ладонью по дивану рядом.

Эштон не пошевелился и взгляд на него не перевел. У него появился новый повод замкнуться в себе. Он знал, что будет, если он сейчас сядет — Виктор снова его обнимет, будет дышать ему в затылок и Эш отойдет. Но Эштону совершенно не хотелось отходить. Он злился и злился, как считал, вполне законно.

Виктор, не дождавшись ответа от любовника, добавил:

— Я _знаю_, что такое принимать наркотики.

Мужчина снова похлопал ладонью.

— Садись.

Эштон медленно повернул голову.

— Ты сам их принимал? — это было даже не вопросом, почти утверждением с чуть вопросительной интонацией. Садиться он не спешил все равно.

— Сядь, — повторил Виктор, но теперь с нажимом. — Эш.

— Да что будет с того, что я сяду?! — Эштон все-таки вспылил. — Ты можешь и так со мной поговорить!

— Не могу, — невозмутимо отозвался Виктор. — Ты меня не слушаешь.

— Я тебя прекрасно слушаю, Виктор! — Эштон только еще больше начинал заводиться. — Ты знаешь, что такое принимать наркотики! Ты сказал именно это!

— Хорошо, ты меня слушаешь. Но при этом нихуя не слышишь! — рявкнул в ответ мужчина, фыркнув. — Когда остынешь, тогда и поговорим.

Выдохнув, Виктор покачал головой и, подложив под голову диванную подушку, лег, забросив ноги на противоположный подлокотник.

Эштон громко и показательно фыркнул в ответ и ушел в другую комнату. Только дверью не стал демонстративно хлопать — обошелся без этого. Его просто бесила манера Виктора перетягивать одеяло на себя. Нет, даже не так. Его бесило то, что Виктор считал себя истинно правым в данной ситуации.

Что ж, это был неплохой вариант скрасить Эштону три его месяца. Трахаться либо ругаться, верно? Отличный способ лишний раз сбросить напряжение.

Вероятно, в чем-то Виктор был и не прав, но говорить об этом явно стоило не сейчас. Да и тема была не из легких, потребительского “скажи” мужчина бы не потерпел.

Эштон к Виктору не возвращался. Он сидел в другой комнате и, распахнув окно, курил. И было плевать, если тут этого делать было нельзя.

В позу он уже встал и менять своего положения был не намерен. По крайней мере, в этом разговоре. И плевать, что Виктор был также упрям, когда хотел. И что сейчас первым навстречу вряд ли пойдет.

Выждав некоторое время, за которое Эштон должен был бы остыть, Хил зашел к любовнику. Поднимать тему не планировал: если парню будет интересно, тот сам спросит.

— Эш, — Виктор положил руки тому на плечи, мягко оттягивая от окна, — пойдем, поешь.

Эштон резко повернулся к нему и сбросил его руки со своих плеч одновременно.

— Знаешь что, Вик? Иди ты нахуй. — Остыть Эш явно не остыл. — Лучше покорми меня своими очередными байками про то, какие доверительные у нас отношения.

— Давай я лучше расскажу байку о двух одинаковых мальчиках, которые однажды поменялись местами, — иронично хмыкнул Виктор, убрав руки. — Хочешь? Очень занимательная история. Сыт будешь по гланды.

— Иди ты, Виктор, я тебе уже это сказал, — Эштон скрестил руки на груди, впиваясь в него взглядом. — Можешь не жертвовать своим временем ради меня. Езжай домой.

— Я им не жертвую! Я добровольно его тебе отдаю! — рявкнул мужчина, наседая на Эша, упираясь по обе стороны от любовника на подоконник и прижимая парня всем телом. Подоконник явно вдавился парню в поясницу, Виктор чувствовал это. — Хватит. Блять. Истерить. — рыкнул он. — Тебя что именно коробит? Что _обо_мне_ что-то неизвестно или что _ты_ чего-то не знаешь? Эго чешется? Тебе самому не надоел зуд этот?

— Да ничего меня не коробит. — Эштон уперся руками ему в грудь, отталкивая от себя. — Все заебись. Меня вообще все полностью устраивает. Я нахожусь в какой-то наркоклинике и там узнаю, что, оказывается, мой любовник, который ненавидит наркотики, сам ширялся. Ты гребанный лицемер, Виктор.

— Я начинал ради брата и ради него же закончил! — рявкнул Виктор, едва не побелев от злости. — Я отдал _ему_ полгода _своей_ жизни, плюнув на принципы! И НЕ СМЕЙ, — прошипел он, — считать ЭТО — лицемерием!

Мужчина был готов вцепиться Эштону в горло, потому до побелевших костяшек вцепился в подоконник, сверля любовника оскорбленным — вне всякого романтизма в этом понятии — взглядом.

— Это то, что перевернуло мою жизнь, — продолжал он шипеть парню в лицо, — это то, через что я ни за что не дам пройти тебе. А если ты, — шипение перешло в низкое угрожающее рычание, — еще раз заикнешься о лицемерии и подобном, я тебе глотку перегрызу.

Фыркнув, чтобы не сорваться, Виктор дернул плечами, одарив любовника последним злым взглядом, еще раз шевельнул руками, выбивая заклинившие от напряжения суставы, и, отцепившись от подоконника, вышел в соседнее помещение. Плюнув на все, Хил щелкнул картой по замку и вышел в коридор. Не закрыв за собой дверь, он направился на воздух, пытаясь успокоиться.

Эштон выдохнул. Он знал про свое умение доводить до бешенства почти всех. Виктор попадался на это чаще всего. И Эш сам был этому не рад — он его боялся, когда любовник был в таком состоянии. Слишком неуправляемым он был, а Эштон всегда оказывался в самом невыгодном положении.

Идти за ним Эш откровенно побоялся. Попадать под горячую руку он совсем не спешил.

Вместо этого парень еще раз покурил, потом сам хотел выйти, но решил, что лучше сидеть на месте.

Он порылся в холодильнике, так как голод все же проснулся. Сунув в себя пару кусков колбасы и сыра, Эш понял, что есть все-таки не слишком хочет — его даже несколько подташнивало от вкуса еды, потому парень завалился на диван, неожиданно вырубаясь — нервное напряжение снова сказывалось.

Виктор успокоился часа через два или три. Часть времени он бродил по парку, не слишком выделяясь из общей толпы — мрачные и тяжелые лица тут встречались наравне с веселыми и легкими. Остальную часть — сидел на одной из лавок, забравшись на нее с ногами по-турецки и едва не медитируя. Курить не стал — не хотелось.

В квартиру он вернулся, когда уже начали спускаться сумерки. Взгляд скользнул по спящему любовнику. Виктор поджал губы и вышел в соседнюю комнату, где достал из шкафа один из шерстяных пледов; потом вернулся к Эшу и укрыл его. Осторожно коснувшись волос любовника, мужчина уселся у дивана прямо на пол, снова по-турецки, и облокотился спиной, с выдохом запрокидывая голову на сидение.

Эштон проснулся моментально, стоило пледу его накрыть — спал он очень чутко в этот раз.

— Остыл? — хрипловатым со сна голосом спросил парень, протирая глаза тыльной стороной ладони. Потом все-таки сел, свесив обе ноги по бокам от Виктора, а руки положил ему на плечи. — Мне иногда страшно становится, когда ты выходишь из себя, — поделился он.

Виктор вздохнул, сжимая зубы. Но был расслаблен. Он не ответил, вместо этого полез в задний карман и из своего бумажника вытащил сложенную пополам фотографию. Ее он протянул парню. На фото были запечатлены двое юношей, и в обоих из них можно было узнать Виктора — улыбающегося, растрепанного и лет на пятнадцать моложе.

— Шон справа, — помог различить близнецов мужчина.

Эштон закинул ноги Виктору на плечи — так было удобнее, да и почему-то хотелось сделать именно так. Вик любил телесный контакт — пусть получает.

— Ты не говорил, что у тебя есть близнец, — сказал он. — И тебе идет не таким хмурым, Койот, — сказал он, рассматривая фото. — Что случилось с Шоном?

Виктор закинул ладонь на колено Эша и привалился к бедру щекой.

— Сел на наркотики, — хмыкнув, отозвался он. — Отец очень категорично относится к таким вещам. Я перенял его убеждения, ты заметил, но… — он хмыкнул, — я не мог поступить с родным братом так, как поступил Хил-старший. Догадываешься, думаю, что именно предложила его категоричность?

Виктор запрокинул голову, рассматривая любовника.

— Ты стал принимать вместе с ним? — спросил Эштон, откладывая фотографию и кладя руку на голову Виктора, вплетая пальцы в волосы и поглаживая медленно кожу головы.