Камаэль (СИ)

- Льюис! - раздаётся удивлённый вскрик, в двери влетает Элерион, прижимая к себе свитки.

Я оборачивался, кажется, целую вечность - время словно бы замедлило свой бег, обратив пространство вокруг меня в желе, словно в кошмарном сне - когда приближается чудовище, а ты бежишь слишком медленно, чтобы успеть спастись. И ужас накрывает с головой, захлестывая всё существо, проникая даже в те труднодоступные уголки души, о существовании которых я не подозревал. Словно во временном помешательстве, я смотрел, как обращённый медленно поднимает взгляд на Виктора, и не успевает даже толком испугаться, как кинжалы очерчивают небольшую, сверкающую дугу и впиваются в тело. Нет, нет, нет! Я знал, что это случится, едва услышав его изумленный возглас, знал - что не смогу остановить молниеносную атаку брата, но до последнего надеялся, что некая сила, улыбнувшись свыше, остановит этот затянувшийся кошмар. Но нет - один клинок жадно впился в его тело в районе живота, второй полоснул по самой шее. Кожа лопнула, кровь с шипением хлынула на алчущий металл. Словно марионетка с подрезанными нитями, обращённый тряпичной куклой осел на пол, роняя свитки, ошеломлённо прижимая ладонь к остаткам собственного горла и издавая хриплый, полный боли и отчаянного неверия вздох. В глазах его на миг успели появиться слёзы боли, ужас - но лишь на миг, и неизбежная пустота конца поглотила все: осколки последних чувств, ленту незавершившихся воспоминаний, крохи слабых надежд. Осталась лишь холодная кровь. Она марала золото волос, осушала бледную кожу, оставляя вместо себя тонкую сеть тёмных, опустевших сосудов. Я кинулся к нему, забывая обо всём, подхватывая его ослабевающее тело и всё ещё пытаясь что-то сделать.

- Держись, держись, - безостановочно шепчу я, пытаясь как-то остановить кровь, но она толчками утекала сквозь пальцы, высасывала из очередного ангела последние жизненные силы, не слушая моих уговоров. - Только не ты, слышишь? Держись, чёрт тебя побери!

Крошечная, мягко мерцающая капля покатилась по холодной щеке, словно очерчивая линию “до” и “после”. Я тут же собрал её губами, не позволяя завершить свой бег, словно то могло что-то изменить, покрывал поцелуями его лицо. Хрип обжёг холодом слух, кожу щеки, и я ощутил, как душа покидает его тело, как ее тонкий туман ускользает из моих дрожащих рук, легкий и свободный, лишенный оков плоти. Меня трясло от ненависти, бессилия; вопли превращались в рычание, я прижимал к себе окровавленное тело, выдираясь из рук Виктора. Бессмысленные, остекленевшие глаза гипнотизировали меня, крали сознание и волю, оставляя только ярость, наполняющую меня теперь, словно пустой сосуд.

Разворачиваюсь и позволяю когтям пройтись в опасной близости от его лица:

- Я тебя ненавижу, Виктор! Какого чёрта ты сюда явился?!

“За что?.. За что, боги? - кричал я в мыслях, позволяя наконец отодрать себя от Элериона и забиваясь в объятия брата. - Аэльамтаэр, Элерион, кто дальше? Кто?!” Кровь остывала на теле создания, которое я обещал оберегать, которое должен был спасти от всех напастей, от всего ужаса этой войны. Я обещал его брату, что спасу Элериона от Джинджера, и не спас от Виктора.

- Ты убил Элериона, - тихо шепчу я, позволяя вампиру увести себя из комнаты, стараясь не оглядываться на ангела с мёртвыми глазами, полными ужаса и непонимания. - Того, которого просил спасти Габриэль.

- Что? - брат был сосредоточен на том, чтобы вывести нас из этого дома незаметно, а потому не сразу понял, в чём дело, а затем замер и вскинул на меня взгляд. - Это… этот… Элерион?

- Был, - сухо говорю я, чувствуя, как раскалывается печать, что ещё немного - и я скажу Павшему роковое “да”. - Я думал, что вы с Джинджером разные. Оказывается, это совершенно не так. Более одинаковых созданий ещё надо поискать.

Он открыл рот, зло нахмурился, а затем пришли они. Раздался вой, от которого у меня по телу пошли судороги, по ушам точно ударили громчайшей музыкой. Набатом. Смехом Дьявола. Виктор распахнул глаза, всучил мне в руки рюкзак, а сам подхватил меня на руки и кинулся дальше по коридору, стараясь успеть, обогнать время. Внизу, на первом этаже, раздавались рычание и вопли - разъярённые, боевые или полные боли и ужаса, вопли раздираемых на клочки созданий. Виктор поставил меня на ноги перед одной из открытых дверей и крепко поцеловал губы:

- Уходи сейчас же, Льюис. Мы разберёмся с ликантропами и догоним тебя. А ты беги со всех ног. Ты почувствуешь Туннель - я обещаю. Иди, малыш.

И вновь он запечатал мои губы пылким поцелуем. Однако, бежать куда-то было уже поздно. Они появились в коридоре второго этажа. Две огромные твари, не имеющие ничего общего с обычными животными. Сгорбленные, с длинными лапами - как передними, так и задними, увенчанные острейшими когтями. Они одинаково скалились, обнажая два ряда мощных, желтоватых зубов, принюхиваясь к нам и медленно приближаясь. Я впервые видел ликантропов так близко. Тогда надеялся - в последний раз. От них разило гнилью, кровью, землёй. Низкое рычание приковало меня к месту, и я глядел на их желтоватые, обозлённые глаза с огромными зрачками. Я слышал, как бешено бьётся от страха сердце Виктора, как он едва дышит. Все боялись ликантропов - это я уже успел понять. Эти твари желали только одного - крови. А потому Тёмные порой боялись спускать их, оголодавших и обезумевших, с цепей - боялись, что твари переключатся на них.

- Уходи, - тихо произнёс Виктор, делая шаг вперёд.

Ликантропы зарычали, оскалились, припали к земле, примеряясь для смертельного прыжка. А я глядел на них и не мог пошевелиться, словно очарованный змеёй кролик.

- Уходи! - рявкнул вампир, отталкивая меня в комнату и захлопывая дверь.

Схватив рюкзак, ополоумев от страха, я рванулся к окну, стараясь не слушать рычание за дверью - громовое, жадное, способное оглушить кого угодно. Распахнув окно, закинув рюкзак на плечо, я спрыгнул вниз. Голые ступни пребольно ударились о холодную землю, но было не до того. Не до сожалений о себе любимом. Я бежал, как мог, слыша далеко позади рёв ликантропов. И пусть я понимал, что теперь я вроде как в безопасности, менее противно от того не становилось. Сердце рвалось на куски, но лицо было сухим, как и глаза.

Нас гнали, как кроликов на охоте. Загоняли в ямы, а затем заливали огнём, заставляя бежать прочь, забывая напрочь о тех, кого мы любим, кого должны защищать. Мы бежали перед их гневом. Было теперь в их рядах что-то такое, что делало их сильнее, а из нас по нитям вытаскивало решительность. Огонь в глазах и уверенность в чём-то. И эта уверенность уничтожала нас. А потому мы бежали, как могли. На нас сыпали стрелы и камни, но они были ничем по сравнению с травлей, которую устроили на наши души. Казалось, где-то поблизости открылся музей, где какой-то извращенный фанатик поступательно - шаг за шагом - выстраивает стройные линии искалеченных душ и судеб. И если так, то я стал вершиной его творения - с душой, расколотой надвое, потерянный в огромном мире, покинутый всеми теми, кого я действительно любил. Павший, занимающий теперь половину меня, торжествовал, словно бы повторяя свое веское “а я тебе говорил”; вторая же половина жалко сжалась в уголке моего тела, малодушно умоляя оставить в покое. Я бежал так быстро, как никогда в своей жизни. Не хотелось думать, что будет если Светлые не смогут сдержать ликантропов, однако впервые этот страх меньше всего на свете касался меня самого. “Только бы не он!” - вздрагивало от каждого шороха мое сердце. “Беги!” - истошно вопили инстинкты; душа же металась, силясь выпорхнуть из тела, освободиться наконец от безумной гонки. И все же сейчас, когда сердце сжималось в тугую пружину, сводя с ума бесконечным отчаянным лепетом, я понимал - я очнулся. Вернее проснулось то, что Павшему было не по зубам.

========== Пируэты на снегу ==========

Сначала был азарт. Дикий, безумный азарт - будоражащий нервы, поджигающий кровь, как масло, порох, спирт, сухую солому; заставляющий судорожно и рвано вздыматься грудь, схватывающий рассудок латной перчаткой. Он вёл меня вперед, звал за собой и подталкивал, когда я начинал сомневаться и замедлять бег, переходя на шаг. Можно сказать, я чувствовал его хватку на своих руках, когда готов был рухнуть наземь и испустить дух. Это было в какой-то степени весело, когда я несся, сбивая ноги и задыхаясь, по бесконечному лесу, не уставая на коротких остановках вытаскивать занозы из ступней, смотреть на бесконечные синяки и ссадины. Я чувствовал себя всесильным, равным ветру и воздуху в целом, ведь так и не был пойман! Даже некоторая гордость играла в венах вместе с огнём, пока я не осознал одну прискорбную вещь - кончились припасы. У меня кончился сухой паёк и чистая вода, так бережно спрятанные мною в рюкзаке. Одежда превратилась в жалкие лохмотья, исхлестанная ветвями, порванная камнями и корнями, с которыми я успевал ознакомиться, спотыкаясь и падая, раздирая кожу.