Вид на доверие (СИ)

Эштон оперся на дверной косяк и посмотрел на любовника затуманенным взглядом. Зрачки были расширены, а по лицу блуждала какая-то маловразумительная улыбка.

— Я решил навестить тебя. Ведь уже завтра, — проговорил парень, делая шаг к Виктору и обвивая его шею руками, практически повиснув на нем. — Заберу твои сборы и отвечу на вопросы, — проговорил он. — А ты ответишь на мои.

Очень больших сил в тот момент стоило удержаться от грязных ругательств и не врезать парню хорошего леща. Виктор слишком категорично относился к наркотикам. Он надеялся, что знание о пристрастиях любовника позволит просто отказаться. Малодушно, но резко и с причинами. Только вот злость была, а просто так отказаться от Эштона Виктор не мог.

Зубы скрипнули. Мужчина прихватил парня за обвившую шею руку и подхватил за талию, сначала закрыв за любовником дверь.

— Сборы будут только вечером.

Имело ли смысл вообще говорить в таком состоянии? Парень явно был еще под действием (что не радовало: значит, он принимал совсем недавно), хотя как раз это вроде для осмысленного диалога было лучше, чем отходняк. Но Эштон был еще и пьян.

— Пойдем-ка, поговорить успеем.

Виктор потянул парня в комнату, где насильно усадил в кресло. Действие держится минут двадцать-тридцать. Когда бы Эш ни принял, сойдет эйфория достаточно быстро. Потом мужчина планировал искупать любовника в холодной воде, чтобы сбить опьянение. Пока — лишь сверлил тяжелым взглядом, стоя прямо перед Эштоном.

— Конечно, успеем, — Эштон запрокинул голову и все с такой же улыбкой посмотрел на Виктора. В голове вообще не было особых сознательных мыслей. Просто сейчас он был готов говорить о чем угодно. — Знаешь, с твоей стороны просить меня делать выбор между тобой и моими развлечениями не очень честно, — Эш сполз по креслу, практически растекаясь по нему. — Я не могу делать подобный выбор. Мне хорошо с тобой и хорошо сейчас.

— Зато мне сейчас плохо, — сухо и не особо серьезно поделился Виктор, усевшись на сложенный уже диван. Он говорил правду, а несерьезность диктовалась неадекватностью Эштона.

— Как ты сюда добрался?

— На машине, как еще? — Эштон поднялся со своего места и прошел к Виктору неуверенной походкой, меняя пару раз траекторию. Он остановился перед ним и обхватил его лицо ладонями, наклоняясь к нему. — Да ладно тебе, Вик, чего плохо-то? Я тут, с тобой и ты должен быть доволен, — он усмехнулся и быстро коснулся его губ своими с громким чмокоющим звуком.

Кулак Виктора врезался парню под челюсть, отбрасывая и опрокидывая Эштона навзничь. Сильный удар для барахлящего вестибулярного аппарата был не нужен; мужчина и не бил сильно, но все равно немного переборщил.

Виктор прикрыл глаза и выдохнул, вытирая свои губы тыльной стороной большого пальца, пока любовник барахтался на полу.

Нихуя он ему не должен. Тем более — быть радостным от наличия в квартире омерзительно упоротого тела, лезущего облизываться.

Когда Эштон в последний раз самостоятельно целовал Вика? На танцполе. То есть дней пять или шесть назад — Хилу было не до пролистывания мысленного календаря — в остальное время он хорошо, если вообще отвечал. Не сказать, чтобы Виктора совсем устраивал такой расклад, но это было нормой. По крайней мере — последнюю неделю.

С барского плеча любовника сейчас явно свалился весьма сочный, как тот считал, кусок.

Мужчина был иного мнения. И продолжал прожигать Эштона взглядом, упершись локтями в колени и ожидая окончания действия наркотика.

Эштон приходил в себя пару минут, пытаясь сфокусировать взгляд на люстре. Потолок вращался перед глазами, а челюсть отзывалась ноющей болью — под кокаином он все чувствовал гораздо более остро.

Приподнявшись наконец на локтях, Эштон посмотрел на Виктора и снова расплылся в улыбке, только теперь гораздо более осмысленной и по обыкновению едкой.

— Не нравится? — хрипловато сказал он. — Что же тебя вообще устраивает? — он сел и провел руками по лицу, начиная неожиданно смеяться. Это был нездоровый смех, приближенный к истерическому. — Боже, нахера я вообще пытаюсь что-то делать? — можно было расслышать сквозь захлебывающийся смех.

В тот момент терпение у Виктора кончилось. Он поднялся, подошел к Эштону, вцепился в ворот рубашки на шее и потащил в ванную. Прямо так: за шиворот; по ковру, а потом по ламинату, оставляя любовнику только беспомощно сучить ногами, пытаться выскользнуть из врезающихся под руками швов и протестовать. В самой ванной комнате пришлось подхватить парня под мышками, чтобы перетащить не имеющее сейчас физических возможностей к сопротивлению тело через бортик и уложить на дно. Виктор прижал Эштона к поверхности, второй рукой сдергивая шланг и включая холодную воду.

Тугие струи врезались в макушку, и мужчина начал поливать все, что находилось выше прижимающей ладони, — плечи и голову. Но наверняка намокла и вся спина, и зад, и ноги с обратной стороны — вода разливалась по дну.

— Хватит! — рыкнул он, выдавив из глотки хоть какие-то слова. — Приди уже в себя!

Эштон продолжал барахтаться и ржать, как ненормальный. Напряжение, скопившееся за все последние недели выливалось в форменную истерику. Он даже не пытался сопротивляться. В голове было совершенно пусто.

Оборвался его смех внезапно и резко. Он посмотрел на Виктора, дернулся еще раз, больше рефлекторно, но так и остался лежать. Настигла апатия. То ли отходняк был всему виной, то ли просто все эмоции он уже выплеснул.

— Все, хватит, — сказал он, чувствуя, как зубы стучат от холода — вода была ледяной. Он сбросил с себя ладонь Виктора и сел, начиная расстегивать рубашку, липшую к спине.

Мужчина выключил воду и оставил душ в раковине. Сам терпеливо дождался, пока Эштон стянет с себя мокрую рубашку, и набросил ему на плечи полотенце. Мокрый свой торс Хил успел вытереть, а домашние штаны не пострадали в процессе отрезвления.

— Очухался? — спросил он, не ожидая, в общем, ответа. — Поднимайся и стягивай джинсы, — те были менее мокрыми, чем рубашка, но слишком мокрыми, чтобы их можно было носить. Носки и белье постигла та же участь.

Чтобы ускорить процесс, Виктор помог парню принять вертикальное положение, готовый, если тот заупрямится, стащить одежду силой.

Эштон фыркнул что-то и убрал волосы назад — с них по всему лицу текла вода. Говорить он явно не собирался, смотря в одну точку где-то за спиной любовника. Его продолжала бить дрожь, но он и на это внимания не обращал. В голове вновь было пусто, но теперь совсем по-другому. Не было ни желания что-то говорить или делать, не было желания спорить и что-то доказывать Вику. Эштон полностью выдохся.

Джинсы он все-таки стянул с себя, потом переступил бортик ванной и снял мокрые носки с трусами. Все также молча.

Виктор, заметив исключительную апатию отходняка и оценив, что сопротивляться любовник не будет, стащил с сушилки еще одно полотенце, чтобы вытереть Эштона, не особо собиравшегося делать это самостоятельно. Второе полотенце было большего размера, чем висевшее на плечах парня, потому, вытерев им Эшу волосы, Хил снял мелкое, заменив на крупное.

Вещи забросил в ванную, решив разобраться после, а сам, обхватив любовника за плечи и растирая их сквозь полотенце, потащил обратно в комнату.

Дома привычно было свежо после более раннего проветривания и даже немного сквозило, потому на плечах усаженного на диван Эштона возник еще и плед, чтобы укрыть того полностью. Шутки с холодной водой были плохи, а простужать парня Виктор не планировал.

Бредовая и такая ненавистная мужчине эйфория закончилась, так что Хил сел рядом с Эштоном, обнимая за плечи и приваливая к своему плечу.

От проявлений наркотиков он шугался, как шугаются от чумных. Эту реакцию он мог контролировать только в рамках симпатии к человеку, как с Эшем, чтобы стойко пережить все, находясь рядом. Как-то бороться с непереносимостью наркоманов он не собирался, потому как наркотики презирал уже очень давно, и отношение это было частью его мировоззрения. Хил и так был готов поддерживать общение при условии, что наркота остается в параллельной вселенной, о которой Виктор не должен был знать — по убеждениям, он слишком уважительно относился к выбору каждого, но и просил такого же уважения ко взглядам своим.