Дримлайф (СИ)

С другими одноклассниками я познакомилась постепенно. Не скажу, что я вызвала прямо-таки бурный интерес у каждого. Однако в первый день меня окружили, чтобы познакомиться поближе. Так, я познакомилась с болтливой блондинкой Марией, зубрилкой Кейт и чуть хамоватой Тиной. Позже к нашему кругу присоединились другие девочки – хорошистки Альма, Мила, Натали и красотка класса Мия. В первый же день мне поведали о том, что стоит делать, а чего нет, какие пирожные в столовой самые вкусные, где лучше проводить свободное время на выходных – рассказали всё, вплоть до информации о том, в какой кабинке туалета нет защёлки. Я же старалась поддержать диалог с новыми знакомыми, однако в глубине души чувствовала себя некомфортно от такого количества внимания. Кажется, мои чувства поняли, и через пару дней я стала невидимкой класса. Я не тот человек, с которым можно говорить о развлечениях, о модных журналах и о парнях тем более – это быстро прознали, и меня оставили в моём привычном уединении очень скоро. Кстати, о парнях.

Энди Коул – красавец класса, спортсмен и отличник, а также объект моего интереса, он же тот самый парень, которого мне довелось видеть полуголым в первый же день. Не знаю, откуда и почему, но к этому человеку я с самого начала питала какие-то особые чувства. Вероятно, это обыкновенная юношеская влюблённость. Просто потому что так распорядилась Вселенная. Может показаться, будто я повелась при виде холёного красавчика, но нет. Энди был хороший как человек, и эти черты дополняли его идеальную личность. К сожалению, с ним я так и не смогла подружиться из-за своей робости. Он был идеалом, ну а я – всего лишь тень на его фоне. Мне казалось, что я просто недостойна такой дружбы. А дружбы ли? Скорей, мне хотелось чего-то большего. Однако об этом я могла лишь мечтать и довольствоваться тем, что Энди есть в моём классе, а я могу в любой момент посмотреть на него, когда он сосредоточенно что-то пишет. Хотелось поправить ту тёмную прядь волос, постоянно спадающую с его лба. Мои мысленные руки так и тянулись туда – обычно такие мечтания заканчивались тем, что меня вызывали именно в тот момент, когда моё внимание было сконцентрировано далеко не на нужном предмете. Опять я краснела, опять слышала сдержанные смешки. Сдержанные, но беззлобные.

Что ж, судьба мне преподнесла шанс завести новых друзей, влиться в коллектив и наверстать то, что было упущено раннее. Однако из-за осадка, оставшегося после прошлого класса, я боялась сближаться с новыми мне людьми. Боялась, что тот кошмар снова повторится. Старалась пересилить себя и попытаться найти общий язык с каждым, но это приводило к тому, что меня осторожно отталкивали – теперь-то я хорошо видела этот сигнальный знак и больше не пыталась навязываться. Здесь я почувствовала себя чужой, как если бы меня, подкидыша, приняли в большую семью. Эти девчонки и мальчишки знали друг друга с самого первого класса, а тут пришла я – никому неизвестная, нелюдимая чужачка. Наверное, только Лилит приняла меня. Остальные остановились на равнодушии, но здесь меня хотя бы не пытались оскорбить и унизить. Так, моя школьная жизнь остановилась на тихом существовании: списать у меня было нельзя из-за моей же неуспеваемости, затронуть тему недавно вышедшего модного журнальчика тоже. Мои же интересы ограничивались чтением фэнтези, компьютерными играми, сериалами и рок-музыкой, опять же – обсудить волнующие меня моменты я могла только с Лилит. Вероятно, в этот круг вошёл бы и Энди, чьи интересы во многом сходились с моими, но я замкнулась до такой степени, что о моих предпочтениях знали те, кто общался со мной очень близко.

Когда Лилит перестала ходить на занятия, я осталась одна. Конечно, это было моё обычное состояние, однако я так привыкла делиться переживаниями, что переход подруги на домашнее обучение отразился на мне не самым лучшим образом. Сидеть в одиночестве на переменках стало как-то напряжённо, и если обычно мы с Лилит болтали обо всём на свете всё свободное время, то теперь приходилось абстрагироваться. Домой я возвращалась морально уставшая.

Так, моя успеваемость не сдвинулась с места, хотя поначалу я думала, что новое место повлияет благотворно. Видимо, суть всё-таки в мозгах, которых у меня не хватало на учёбу. Класс меня игнорировал, но я как-то приспособилась к этому, научилась сидеть ниже травы, говорить тише воды. А вот воспринимать неудачи – хоть убей, каждый раз готова была залиться слезами и провалиться сквозь землю. Да что там говорить, даже суровый взгляд Тины был способен ввести меня в истерику. Всего лишь взгляд. А что же думали обо мне другие, видя мой позор? – от этой мысли моя несчастная душа надолго впадала в апатию. В классе я просто существовала: каждый знал, что есть такая Олисава Ридж, Савок – как меня обозвал хулиган Том, когда я нечаянно наступила ему на ногу, однако почти никто не знал, кто такая Олисава, чем она живет, о чём думает и что чувствует. Мне бы хотелось, чтобы хоть кто-то поинтересовался мной, спросил как дела, не тревожит ли меня что-то – этого так не хватало. Порой хотелось заявить о себе, показать, что вот она я, я есть, я здесь, я живой человек. Правда, такие попытки заканчивались довольно-таки нелепыми случаями, отчего я раз и навсегда зареклась больше не вылезать из своей шкуры вон.

Особо строгие учителя выдвигали целый приговор после того, как вызывали меня к доске. Некоторые предметы мне давались особенно трудно, если не давались вообще. А я слушала это и старалась унять себя. На это смотрел весь класс, и Энди тоже. Кем же я была в его глазах? Мне не хотелось быть хуже всех, мне не хотелось казаться глупой. Я старалась, однако когда меня словесно затаптывали, я снова срывалась и падала вниз. А затем дома заваливалась на диван и занималась долгим самоанализом: или я такая глупая или школьная программа не подходит для меня. Как обычно я склонялась к первому и от этого больше всего страдала. И вот я лежу и рыдаю в подушку. Уже не вою. Снег на опушке моего капюшона давно растаял и холодными каплями скатился за шиворот, но я не чувствовала этой влажной прохлады, полностью погрузившись в свои мысли. Глаза опухли от потока слёз и наверняка покраснели, виски медленно начинала сдавливать головная тяжёлая боль. Я, едва придя в себя, старалась осмыслить всё произошедшее, вспоминая по кусочкам сегодняшний проклятый день.

====== Глава 3: Проклятое сегодня ======

То, что сегодняшний день не задался, я поняла ещё утром. Мой вечный недосып порой даёт о себе знать: вот, например, сегодня я проспала на полчаса. Подъём выдался суровым, и я уверена, что даже в тюрьме не так жестоко будят, как это делает моя мать. Проснулась я сначала от стянутого с меня одеяла, а затем под истерическую ругань была тактично сброшена на пол. Романтические подъёмы – это, похоже, специализация нашей семьи. До меня дошло быстро, что произошло, поэтому я, не задавая лишних вопросов, с видом пьяного енота живо поплелась на кухню заваривать себе чай. Разумеется, нормально позавтракать у меня не вышло, так как опаздывать я не любила, и пришлось делать всё в темпе. Утро скорее напомнило мне марафон: от пробуждения до готовности к выходу. Как следует привести себя в порядок я, кстати, тоже не успела, и с постельным мятым видом поспешила уйти прочь от воплей матери – как же она любила из моего опоздания разносить целую тираду! Так, из дома меня вытурили едва ли не пинком. Хотя я была полностью уверена, что почувствовала сквозь материю пуховика прикосновение подошвы тапочка, которое меня так и не достигло.

Благо хоть наушники не забыла. Предварительно размотав путаницу проводов, вставила музыкальные затычки в уши и погрузилась в мир любимой музыки, ещё надеясь, что это хоть как-то компенсирует утренний неприятный подъём. Падал снег, и было скользко, однако за эту неделю я успела натренироваться так, чтобы удерживаться на льду. Правда, сегодня мне понадобилось чуть ли не бежать, точнее скользить, и такому мастерству наверняка бы позавидовал самый искусный фигурист. Параллельно этому я успевала ловким движением руки искать и находить на телефоне песни, которые в утренний час хотелось послушать больше всего. Была одна песня, одна единственная и неповторимая, которую я слушала уже давно и каждый раз пыталась угадать, кто её поёт. Никаких соображений не приходило на ум, несмотря на мои познания в области рок-групп. Когда-то Лилит поделилась со мной любимыми песнями, и этот трек я взяла себе на заметку, однако по какой-то причине аудиофайл и на компьютере, и на телефоне остался нераспознанным – мы с Лилит не перестаём гадать по сей день, чья это запись. Безымянная песня относилась к категории песен, которые никогда не надоедают. И вот, этим утром, мне захотелось вновь услышать полюбившиеся аккорды и голос вокалиста. Отчаянный поиск затянулся: сенсорный дисплей телефона ни в какую не хотел реагировать на окоченевшие пальцы. Но тут я чувствую удар в лоб, от которого в глазах зашлись искры. Серый дворовый пейзаж резко сменился бледным свечением фонаря на утреннем небесном фоне. Под спиной скрипнул сугроб. Лежу и невозмутимо смотрю, как с серой вышины оседают снежинки и холодно тают на щеках. В наушниках тоскливо завывает парень: «…упадём под снегопад и останемся там до весны!» Лоб горит и ноет от растущей шишки. – Олли, ты в порядке? – сверху неожиданно навис силуэт. Я живо пришла в себя, однако по дурацкой причине продолжила изображать часть сугроба. Мои глаза неосознанно вытаращились на Энди, лицо которого плавно засыпа́л снежный фон, и выглядело это так красиво, будто кадр, вырезанный из романтического фильма – просто загляденье. Рядом вдруг образовался другой молодой человек и равнодушно глянул на меня – парень из параллельного класса, с которым дружил Энди. Оба озадаченно переглянулись, а затем возвратились ко мне. Разглядывали так, будто бы я была трупом, случайно найденным двумя школьниками зимним утречком. Между тем я всё ещё не догадалась встать. Неловкая такая пауза. Очень неловкая. – Тебе помочь? – из вежливости спросил Энди. – Нет, я в порядке… я тут это… я просто лежу… вот, – на автомате выпалила какую-то невообразимую чушь и для наглядности натянула идиотскую улыбку. От моего гениального ответа у парня самопроизвольно приподнялась бровь. Энди осторожно покосился на друга, будто бы у того было логичное объяснение моему странному поведению. Я с каменным лицом прижала телефон к груди, чувствуя спиной прохладу снежного увальня подо мной. Обескураженные парни, тактично промолчав, всё же оставили меня и направились к школе. «Идиотка, дура, тупица», – проносилась в моей голове бегущая строка, пока я провожала обоих взглядом. Поднялась и с непередаваемым чувством позора пошлёпала в школу, как на казнь: сегодня мне точно будет стыдно смотреть на Энди. Хотя наверняка он уже забудет о моём существовании, как только дойдёт до школы, а вот я теперь буду весь день вспоминать это, произвольно краснеть и думать о том, какая я глупая. Я вдруг подумала, что столкновение со столбом исчерпало весь лимит сегодняшних неудач – не тут-то было. Есть такая фраза – «как снег на голову» – так вот, здесь она будет весьма уместна. Благополучно (ну, почти благополучно) добравшись до учебного заведения, я поспешила сдать вещи, а затем помчалась в кабинет. Пока бежала, обнаружила, что кофточку-то я надела задом наперёд. Кто-то точно уже успел заметить, что рисунок, которому полагается быть спереди, по какой-то причине оказался на спине – вот и вся прелесть утра. Меня хватил лёгкий удар, отчего пришлось вместо кабинета лететь в ближайший туалет. Я впопыхах вбежала, сбросила сумку на подоконник и начала переодеваться. Торопилась, как могла, ведь до звонка оставалась минута, а входить в класс, когда урок уже идёт, мне не очень хотелось. Пока переодевалась в нелепом танце, едва не повалилась на ровном месте, однако удержалась. Правда, прелесть на этом не закончилась, и я за что-то зацепилась, оказавшись повисшей с задранной кофточкой. Проклиная всё на свете, принялась выбираться из западни. Пришлось полностью снять кофточку и отцепить от крючка на двери кабинки. Неожиданно слышу осторожный скрип двери, оборачиваюсь, и как пойманный вор застываю на месте. Картина маслом: младшеклассник с вытянутым лицом вытаращился на красноволосую девчонку в лифчике. Неловкое молчание. Мальчик, едва ли не выронив банку с грязной от краски водой, делает медленный шаг назад и всё с тем же непередаваемым выражением лица аккуратно прикрывает дверь – прямо как чудовище увидел. Какой хам. Подождите-ка, а что это за вывеска на двери? Ох, надо же! Да я же забрела прямиком в мужской туалет – шикарно просто! В кабинет химии я ввалилась в буквальном смысле – запнулась о порог и красиво рухнула на пол. Меня встретили овации в виде бурной волны смеха. Преподаватель, не успевший записать тему на доске, отвлекся, взглянув на меня, обомлевшую на четвереньках, запыхавшуюся как после стометровки. Не успела даже ничего сказать. – А к доске у нас пойдёт, – от этой фразы в классе мгновенно стало идеально тихо. Каждый усердно сделал вид, будто душой и телом погружен в изучение химических уравнений. Посмотришь со стороны – и ведь действительно кажется, что заняты люди, этакие учёные собрались. Пока преподаватель решал великий суд, я ещё надеялась незаметно проползти до своей парты и забаррикадироваться там до конца урока. – Олисава Ридж, – раздалось затем. Меня передёрнуло – в химии я не знаток. Абсолютно. Но сегодня мне однозначно не везло. Я оставила свою школьную сумку и с прискорбным видом поплелась к доске как на эшафот. Между тем по классу прошлись облегчённые вздохи. У меня начали дрожать ноги, а руки – рук я уже не чувствовала совсем. Онемевшими пальцами взяла мел. Как же я не люблю мел: он такой сухой и твёрдый, отвратительный на ощупь, осыпается. А как же противно шаркает по доске! Затем я услышала задание и принялась выводить формулы химических элементов, уже ни на что не надеясь. Судя по ожившему шушуканью со стороны класса, я сделала ошибку и не одну. Преподаватель, сидевший за своим столом, нервно барабанил пальцами: ему, видимо, тоже не особо нравился тот бред, который я как бы убедительно царапала мелом по доске. У особо одарённых возникли свои возражения по поводу моих действий, и я краем уха слышала, как Кейт шёпотом, который больше походил на змеиное шипение, пытается донести до меня, что я делаю что-то не так. Но я не смогла разобрать её слов, поэтому безнадёжно продолжила демонстрировать свои незнания по химии. Руки тряслись, на лбу выступил пот, ещё я зачем-то вспомнила все утренние приключения, отчего рука невольно соскользнула, и по классу прошёлся отвратительный скрип, наверняка заставивший поморщиться каждого. – Олисава, – обратился ко мне преподаватель, мастерски сдерживая свой гнев, – от ваших знаний сам Менделеев в гробу перевернулся, вы в курсе? По классу прошлись негромкие смешки. Я растерянно остановилась, окончательно потеряв нить мысли, которую пыталась донести мелом на доске. – И, наверное, не только Менделеев, – про себя добавил химик, просматривая классный журнал. – Очень интересная у вас реакция получается, однако мы проходим химию, которая есть на нашей планете, если вы забыли. С какого Юпитера карбонат натрия реагирует с фенолом? У меня пересохло во рту. Я собиралась сказать что-то, но предатель-язык так и не повернулся. Внутри всё сжалось. Поскорей бы уже сесть и спрятаться! И вообще я хочу домой. Выразить открыто свои желания я не могла и поэтому только беспомощно взглянула на класс. – Что ж, я вижу, вам особо нечем хвастаться, а значит и оценка соответствующая. Садитесь, – процедил преподаватель. – А данную реакцию нам объяснит Кейт. Девушка бодро пошагала к доске, да ещё с пребольшим удовольствием. Кейт, она же мозг и ас класса, всегда была готова к каждому уроку – не перестаю поражаться ей. Откуда столько сил берётся, чтобы запомнить столько учебного материала? Что ж, кому-то просто больше повезло с мозгами. Я угрюмым призраком проплыла мимо самодовольной одноклассницы и в прострации двинулась к своей парте. Хотя бы теперь от меня отстали, но вот из-за фразы «вам особо нечем хвастаться» стало вдруг как-то обидно – обидней, чем из-за двойки. Вдруг зацепилась за край своей парты и едва ли не грохнулась носом в пол. Из-за неуклюжей меня в классе возник кратковременный шум, отвлёкший каждого. Я, заметив, как внимание всех присутствующих ненадолго отвлеклось на мне, с виноватым видом уселась на место. Ну, хотя бы сесть у меня получилось бесшумно. Больно как ударилась! – Боже, Ридж, вы просто безнадежны, – преподаватель напоследок с укором вздохнул, а затем вернулся к ненаглядной Кейт. На мгновение мне стало досадно. Лицо загорелось от злости, дрожащие губы сжались. Вы безнадёжны. Как часто вы слышите эту фразу в своей жизни? А как часто она срывает вас со скалы, заставляя падать в начальную точку, а то и ниже? Мне досадно. Мне больно. Мне обидно. Я – безнадёжна? Неужели это действительно так? Но вы же не знаете, кто я. Вы же не знаете, что я могу и умею. Почему вы так говорите? За что? И ведь вы даже не поинтересуетесь моей жизнью, вы просто посмотрите, что я далека от химии и лишь от этого безнадёжна. Как несправедливо. На открытую тетрадь упало пару капель, и вчерашний намалёванный рисунок тут же расплылся по бумаге синим разводом. Я мгновенно открыла учебник и, поставив его стенкой, спряталась за ним, пригнувшись к парте. Слёзы? Я постаралась утереться рукавом. Это кто-то заметил? Плевать! Им же всё равно на меня. Я постаралась вздохнуть поглубже, однако вовремя поняла, что если сделаю это, то создам шум своим хлюпающим носом. Сегодня мне как никогда хотелось исчезнуть и стать невидимой – полезное было бы умение. До конца урока я просидела, едва дыша: наверное, мировой рекорд по задерживанию дыхания побила. Небольшая переменка дала немного прийти в себя. Из одного душного кабинета, пропахшего знаниями химии, мы перебрались в другой, смердящий математикой. Я уселась за свою парту прямо у окна, разложила учебники и тетради, а затем принялась разглядывать, как снаружи медленно танцует снегопад. Там наверняка холодно и свежо, где-то далеко кто-то веселится и катается с горки, лепит снеговика и думает о новогоднем желании. Где-то там есть радость. Где-то, но не здесь, не в этом мире. Я встала и подошла к окну, потянулась к ручке, дернула на себя. С оконным скрипом на меня хлынул морозный поток, и я почувствовала, как ещё не высохшие слёзы на ресницах стали прохладными. Охлаждающий сквозняк погасил мою досаду. Я глубоко вздохнула и облокотилась на подоконник, выглянув головой наружу. Было бы здорово сейчас выпрыгнуть, расправить крылья и улететь куда подальше. Впереди распростёрлась городская даль, которая казалась бледной из-за снежного смога. Где-то за городом есть железная дорога, уходящая далеко за горизонт в неизвестные мне места. Всегда было интересно: что же там? Что же там, где нет меня? И тогда, в момент глубоких размышлений, мне действительно показалось, будто я лечу, прорезаю стену снегопада и оказываюсь где-то далеко отсюда, вижу, что там происходит. Меня словно больше нет здесь – мой дух странствует. Я неосознанно высунулась на полтуловища, и снежинки забили по мне мелкими ледяными хлопьями. Нос защипал от мороза. Какое же приятное ощущение! – Эй, это плохая идея, – кто-то, ухватив меня за запястье, вернул обратно. Меня обволок тёплый воздух кабинета. Я обернулась. Вдруг мне внезапно захотелось выпрыгнуть в окно уже по-настоящему, но я воздержалась. Остолбенела. – Я… ну… – опять с моим языком что-то не так. – Химия и уж тем более двойка по ней – не самые страшные вещи в жизни, – осторожно сказал Энди. Стоп. Он что, подумал, что я собралась покончить жизнь самоубийством? Хотя порой у меня возникают подобные мысли, однако я прекрасно знаю, что никогда так не сделаю – просто потому что испугаюсь. А делать такое из-за двойки – глупо, по-моему. Конечно же, я не озвучила возникший поток мыслей и молча потупилась, утратив дар речи. Парень вернулся к компании одноклассников и благополучно позабыл про меня. На этом наш короткий диалог закончился. Впрочем, мои диалоги с Энди никогда не были длинными и наполненными смыслом: по какой-то причине я либо несу чушь, либо выдаю мычащие отрывки слов, когда у меня внезапно спрашивают что-то элементарное. После ухода Лилит мои социальные навыки скатились куда-то в низину: в школе я не разговариваю, дома почти тоже, а от чужого внимания попросту отвыкла. Язык атрофировался, и даже когда меня просят прочесть что-то вслух, я запинаюсь хуже первоклассника. Какой кошмар. Надо как-то решать эту проблему – меня вдруг переклинило, и я направилась к компании парней. – Я, – беспардонно вмешалась в мальчишескую беседу, – я… я… – кажется, это была плохая идея. – Ого, Савок разговаривает, – первым обратил на меня внимание Том, – что, новые слова выучила? Все заржали. Конечно, эта была шутка, к которой следовало бы отнестись иначе. Лицо снова покраснело от наката эмоций, и мне опять захотелось высунуться головой в мороз. Глаза заплыли. Этот забияка… как же я его ненавижу! Везде найдёт, куда вставить своё слово, чёртов выскочка! – Савок, твоя парта там, – язвительно указал мне верную дорогу Том. Слов боле не нашлось. Мои ноги сами возвратили меня в начальную точку, и с пылающими щеками, в полном расстройстве чувств, я уселась за свою парту, стараясь по-новому не разреветься, – вот как закончилась попытка сказать о том, что я всего лишь наблюдала за снегопадом. Отвратительно. Вот зачем я это сделала? Мои терзания прервал звонок на урок. В класс с шумом вернулись остальные и заняли свои места. Преподаватель задерживался, но по этому поводу я как-то не волновалась – в конце концов, лишняя минутка посидеть в спокойствии. В спокойствии, но не в тишине. Каждый прекрасно знает, какой дурдом творится в классе, когда преподаватель опаздывает на урок. У нас же богом шума и хаоса был, как ни странно, всё тот же Том. Он умудрялся всех, абсолютно всех (кроме меня, разумеется) совершенно случайно сплотить для обсуждения какой-нибудь ерунды. Даже Кейт отрывалась от повторения формул, чтобы поддержать разговор. Я же не видела ничего привлекательного в обсуждении любовной парочки из параллельного класса, мне не было интересно знать, у кого на соревнованиях порвались шорты в самом неудобном месте, кто и как опозорился на городской викторине. Я просто сидела и невольно слушала, как народ бурно обсуждает таких же неудачников как я. Изгои никогда не обсуждают изгоев – что угодно, но только не себе подобных. Миссис Аспен всегда напоминала мне ветер: быстрый, внезапный и невидимый. Она зашла в кабинет торопливым кротким шагом, настолько ловким и скользящим, что вначале никто из присутствующих не заметил появления преподавателя. Миссис Аспен, миниатюрная женщина средних лет, поправила очки, из-за линз которых её глаза казались большими и круглыми как у рыбы, взглянула в сторону галдящих учеников, а затем хлопнула учебником по столу. Глухой звук заставил замолкнуть и обернуться, после чего класс шумно поднялся с мест в качестве приветствия. Стало тихо. Миссис Аспен с видом генерала обвела всех нас строжайшим взглядом, убедившись, что сегодня присутствуют все. – Присаживайтесь, – отдала команду та, и все как один уселись на скрипящие от времени стулья. Что-то не так. У меня возникло какое-то странное ощущение, как если бы я что-то забыла, чего-то не сделала. Это настораживало, и я попросту постаралась вспомнить, что именно могла упустить из внимания. – Как мы и договаривались, – продолжила Аспен, – сегодня у нас контрольная работа, поэтому достаём листочки, убираем всё лишнее. Вы ведь готовились? И тут меня как ледяным копьём прошибло: контрольная! Я забыла про контрольную! Даже не сделала шпаргалок! Вчерашняя глава о приключениях эльфа оказалась настолько захватывающей, что я погрузилась в неё всей душой, и, кажется, на последнем абзаце по-настоящему ощутила дыхание дракона, который гнался за нами через лес гномов. Затем провалилась в забытьё. Дальше только помню сон про то, где я пыталась оседлать того самого дракона, но была грубо сброшена на землю. Меня отвлекло ощущение чужого присутствия. Я осторожно подняла взгляд и встретилась со строго сверкнувшими окулярами миссис Аспен, стоявшей прямо над моей душой. Намёк был мной понят, и я с неохотой убрала учебники в сумку, оставив лишь бедненький листочек, выдранный из тетради по химии. Рядом мне снизошёл лист с заданием, на который глаза как-то боялись смотреть. Мои математические познания были не на столько безнадежны, как химические, но всё-таки и математика мне давалась с пребольшим трудом. Проклятье. Я не помню ни одной формулы для этих уравнений. Мои виски сдавило от попытки вспомнить хотя бы одну формулу, однако помнила я только имя дракона из вчерашней главы – Улун. Так, кстати, называется зелёный чай с молочным вкусом, а само его название переводится с китайского как тёмный дракон. Пробовала однажды этот чай – и правда молочный. Да какие к чёрту чай и драконы? Мне нужно делать контрольную работу! Я напряглась, сосредоточилась. Где-то в мозгу верно щёлкнуло, и вспотевшая холодная рука принялась выводить цифры на листе. Поначалу я была полностью уверена в своём решении, однако когда случайно заметила у впереди сидящей Мии ответ, совершенно не похожий на мой, то приступила к тщательным раздумьям. Чтобы решить одно уравнение, у меня ушло приличных двадцать минут, но затем я решила проверить на всякий случай свою писанину, на что потратила почти столько же времени. Итого одно задание из пяти за весь урок – замечательно. До неприличия исчёрканный листок у меня внезапно изъяла Аспен, а кончик моей шариковой ручки растерянно завис над партой, где только что было недописанное решение. За дверями прозвенел звонок – вот же досада. Когда я нервничаю, то мне начинает хотеться есть. Живот урчал, как будто в нём дремал злобный дракон. Я заставила себя совершить подвиг в виде похода в столовую и направилась к источнику аппетитных запахов. Столовая. Казалось бы обычное место, ничего особенного и сверхъестественного. Но только не когда там полшколы пытается разорить буфет! Здесь явно не хватало какой-нибудь эпической музыки, декораций и кольчуги, да летающих тварей на заднем плане. Я направилась к осаде школьников, без очереди облепивших несчастный буфет. На самом деле, мне уже сто раз расхотелось есть при виде этого шумного кошмара, однако поток голодающих втиснул меня в эту массу. А когда очередь дошла до меня, я едва донесла до буфетчицы своё желание, отчего та принесла не совсем то, что я заказывала. Но я оплатила лишь бы поскорей выбраться и со стаканом сока, с кунжутной булочкой в руках, направилась искать свободный стол, где можно было бы спокойно поесть. – О! Это она! Это та самая! – до меня дошла волна ультразвука. Я ошарашено повернула голову. В мою сторону тыкал пальцем мальчишка. Знакомый такой мальчишка. Чёрт! Этот маленький паразит видел меня утром! Он продолжал посмеиваться, глядя в мою сторону, и наверняка рассказывал своим дружкам о полуголой старшекласснице в мужском туалете. Мне стало ужасно стыдно, я поспешила. Ноги двинули меня дальше, и этот старт был слишком резким, из-за чего я не сразу заметила идущую навстречу девушку из параллельного класса. Среагировала я мгновенно, а вот жидкость в стакане продолжила своё движение, по инерции покинув ёмкость. – Дрянь! – за истерическим визгом последовала нехилая пощёчина, от которой меня чуть ли не опрокинуло на пол. Надкусанная булочка вылетела из моих рук и затерялась где-то под ногами у толпы, стакан тоже куда-то исчез, однако в оживлённом шуме я едва расслышала звук битого стекла. Меня хватил ступор. Я дотронулась до пылающей щеки и ошалевшим взглядом уставилась на разъярённую особу. – Ты испортила мне блузку! – продолжала верещать девушка. – Что ты наделала?! Да ты хоть знаешь, сколько стоит эта вещь?! Я без выражения взглянула на пятно, въевшееся в белоснежную ткань. Мой рот приоткрылся, однако ум ещё не придумал речь. – Ты за это заплатишь! – проклинала меня та. – Ты всё испортила! – Да это… – заикнулась я, – её же постирать можно. – И где здесь, по-твоему, её можно постирать?! – продолжали с остервенением давить на меня. – Дубина! Я начинала чувствовать, как теряю контроль, отчего внезапно дала дёру и, растолкав всех шедших навстречу, вылетела из столовой пуганым зверем. Вслед мне последовала ругань. Мной будто двигал кто-то в тот момент, как если бы за мной гнался убийца или дичайший монстр. Сейчас мне хотелось исчезнуть, испариться, провалиться сквозь землю – что угодно, лишь бы не быть здесь. Какое отвратительное чувство – быть виноватым во всех земных грехах. Но я корила себя не за то, что была невнимательна, а за то, что не смогла продержаться и жёстко ответить. Я убежала от ответа, я убежала от ответственности за свою неосторожность. Как же паршиво. Паршиво из-за своей трусости! Прорыдав в запертой кабинке туалета, я кое-как заставила себя взять в руки, ведь рабочий день ещё не закончился. После инцидента в столовой я была на грани. Что-то в душе, тяжёлое и неустойчивое, повисшее на тонкой нити, тянуло меня вниз. Я чувствовала, как волокна медленно разрываются, и этот камень вот-вот рухнет на самое дно и ударит немыслимой болью. Мне нужно быть спокойнее, нужно дышать ровно. Я тяжело вздохнула, проглотив слёзы, а затем поплелась на урок физкультуры. Торопливо переоделась и присоединилась к пробежке. Затем класс разбился на две команды, и мальчишки натянули волейбольную сетку, кто-то принёс мяч. Я же незаметно уселась на скамью: что в одной команде, что в другой я была не нужной, как пятая лапа для собаки. Уж лучше посторонится, нежели путаться под ногами, а ещё лучше – наблюдать за Энди со стороны. Его футболка так облегала торс, что рельеф мышц отчетливо оттенялся на тёмно-серой ткани. Взгляд невольно останавливался на теле парня и оставался там надолго. Мне становилось и приятно и грустно одновременно: приятно оттого, что никто и никогда не сможет прочесть моих мыслей, а грустно – потому что мои мысли никогда не становятся явью. Энди промчался мимо меня. Я вздрогнула, в порыве воздуха ощутив шлейф мужского парфюма, и проводила взглядом промелькнувшую фигуру. Эти плечи, эти руки… Он был выше меня. Хотелось бы просто обнять, ощутить тепло и силу мужского плеча. Хотя бы обнять – большего не нужно. Этого было бы достаточно, чтобы сделать меня немного счастливей. Но, Энди, ты не слышишь меня, ты не видишь меня, ты не знаешь меня. Ты слишком далеко, чтобы услышать о моих чувствах. – Ридж! – я была полностью уверена, что почувствовала от баса мистера Харриса вибрацию, пробежавшую по скамье. – А ну живо присоединяйтесь к игре! Мне пришлось оторваться от своего наблюдения за Энди, и я поплелась в команду, где был он. Хотя бы здесь мы будем вместе. Однако там меня не приняли и отослали под предлогом, что во второй команде как раз не хватает одного игрока. Так, я вернулась к своим наблюдениям со стороны, бездейственно топчась в сторонке, как истинный любитель волейбола. Для такой игры мне, пожалуй, не хватало реакции, а когда кроме тебя здесь ещё десять человек, то никогда не знаешь, отобьют ли мяч за тебя или же придётся действовать самостоятельно. Пару раз попыталась отбить, и то вышло куда-то криво. Дальше я просто стояла столбом и играла роль массовки, пока вокруг меня мельтешили одноклассники, отбивающие мяч. Как же здорово игра могла сплотить людей, сделать их едиными против кого-то. Ну а я просто не сочеталась со словом «сплочённый», от этого стало как-то кисло на душе. Помню время, когда я отчаянно пыталась дружить с новым классом, общалась, делилась конфетами – делала всё, чтобы завоевать это внимание. Однако конфеты однажды попросту закончились. – Олли, твой мяч! – от размышлений меня оторвал боевой клич Кейт. Меня застали врасплох, и я поняла, что мяч летел именно в меня, только когда в глазах снова зашлись звёзды от мощного удара в нос – я была уверенна, что увидела в эту секунду целую галактику. Меня пошатнуло, затем я почувствовала, как из разбитого носа что-то потекло и покапало. Покапало прямо на новенькую футболку. Минуту я простояла в каком-то потрясении, разглядывая на пальцах алые капли, а затем, оглушённая ударом, догадалась умчаться медпункт. По пути я едва ли не сбила миссис Аспен, которая ошарашено охнула, завидев моё окровавленное лицо. Я поздоровалась кивком, а затем вломилась в медпункт, запачкав белую дверь кровавым отпечатком – хоть фильм ужасов снимай! Медсестра, умиротворенно заполняющая какой-то журнал, взглянула меня и ухватилась за сердце. Мне помогли остановить кровь, умыться, а ещё дали ватных тампонов, и я, с затычками в носу, решила пойти домой: хватит с меня на сегодня! Забрала вещи из гардероба, торопливо оделась и вышла из пропахшего мелом здания на свежий морозный воздух. Задержалась на крыльце: снег валил вовсю, засыпая истоптанные грязные дорожки белой пылью. Красиво. Мне не хотелось торопиться. Я разглядывала снежинки, осевшие на рукавах, смотрела, как тают микроскопические кристаллики на розовеющих ладонях. Забывалась, и в такие моменты словно не чувствовала холода. Нравился мне снег. А вот если завтра выглянет солнце, то белоснежные ковры будут отливать небесно-голубым оттенком, ветви деревьев покроются белоснежным бархатным инеем и будут переливаться на свету. Я вздохнула: мне стало немного спокойней, ведь теперь я иду домой. Всё позади. – Эй ты! – донеслось до меня, когда я едва покинула территорию школы. Обернулась и снова увидела галактику – от снежка, прилетевшего мне прямо в глаз. Благо хоть зрительный орган уцелел. Другим глазом я узнала девушку, с которой столкнулась в буфете. Та была в компании своих подружек и ехидно взирала на меня. Затем в меня полетела куча снежков: в плечо, в бедро, в голову. От одного очень крупного снежка я даже упала, больно ударившись коленками. – Это тебе за испорченную вещь! – меня толкнули, когда я попыталась встать. Я сорвалась с места, не дав себя забить до смерти, и ринулась прочь. Бежала в беспамятстве, едва не угодив под колёса машины. Та скрипнула тормозами, когда я промелькнула мимо. Отвратительно. Как же это отвратительно! Лицо горело от снега и злобы. Мне хотелось исчезнуть, и в этот момент я была бы рада просто оказаться сбитой на пешеходном переходе. Слезы мне казались горьким ядом, умывающим моё раскрасневшееся лицо. Мне даже было всё равно, что кто-то видит, как я рыдаю. Неужели людям настолько важны вещи? Неужели они готовы убить ради какой-то тряпки? Как же это низко и жестоко. Вломилась в квартиру, хлопнула дверью, сбросила покрытые снежными комками сапоги и влетела в свою комнату, лязгнув дверью. В ответ мне послышалось оконное дребезжание. – Как же меня всё достало! – выкрикнула я с чувственной яростью и упала на диван, взвыв в бархатную ткань подушки. Я больше не хочу всего этого. Я больше так не могу. Я не люблю этот мир! Хочу уйти. Но куда? Где меня смогут принять? Где я не буду лишней и бесполезной? Где мои чувства будут услышаны, наконец?!