Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

По пальцам пересчитать.

Планов на празднование у Алекса не было. Совершать перелёт в Москву он не собирался, а у родственников в графике передвижения не значился Лондон. Наиболее актуальным вариантом проведения новогодних торжеств оставался один, предполагающий распитие шампанского во время беседы с родственниками в скайпе. Сначала с Бельгией на связи, а потом и с Россией. Или, наоборот, в зависимости от того, с кем захочется поговорить сильнее. И плевать на часовые пояса.

В последнее время Алекс всё чаще склонялся к мысли, что останется наедине с собой.

Поздравит и сестру, и родителей на следующее утро.

Набиваться в гости к школьным приятелям не станет. Всё-таки, как ни крути, а праздник семейный.

Время в «Чёрной орхидее» пролетало стремительно.

Перебирая личные вещи, Алекс обнаружил помимо прочего бумажного мусора письмо из академии. Бумага цвета слоновой кости, эмблема в виде вычурного чёрного цветка, украшающего эфес шпаги.

Изысканные манеры и мужество. Высокие стандарты образования и инновационный подход в области подачи материала.

С момента отправления-получения прошло несколько месяцев, а Алекса не оставляло ощущение, будто это происходило не далее как вчера.

К письму с благодарностью и пожеланиями, подписанному именем нового директора, прилагался свод правил. Памятка для будущего ученика, которую стоит зазубрить от первого до последнего пункта, повесить в изголовье и перечитывать каждое утро. Сделать настольной книгой.

Алекс лениво просматривал свод правил, размышляя о преследовании собственных целей, заставивших сорваться с места и приехать сюда. Добровольно заточить себя в четырёх стенах комнаты общежития и положить немалое количество времени на изучение определённой личности. На взращивание ненависти к ней, на проработку планов мести и осознание, что все они, в конечном итоге, пошли прахом.

Кэрмит Грегори Трэйтон.

Человек, которого предписывалось сжить со свету.

Персональный кошмар.

Персональное наваждение.

Местная знаменитость, получившая скандальную известность и не самый приятный из возможных ярлыков. Немного сумасшедший, не в худшем значении этого слова, немного сумасбродный, очень привлекательный, очень магнетический.

Во всяком случае, для него. А мнением посторонних не было резона интересоваться.

Столкнувшись с ним впервые, Алекс увидел не человека, а красную тряпку, активно мельтешившую перед глазами. Он верил, что в дальнейшем это отношение не изменится, а ненависть будет превалировать над остальными чувствами, давая силы двигаться вперёд и искать методы для свершения грандиозной мести.

Ещё никогда он не был так близок к провалу.

Ещё никогда он не ошибался настолько фатально.

Истории, связанные с именем Кэрмита, заставляли усомниться в правдивости слов Анны. Прежде Алекс принимал обличающий рассказ в качестве аксиомы, теперь находил попросту бессмысленным.

Анна.

Его милая, нежная, чудесная Анна, чей заразительный смех и живой блеск глаз вытеснили из воспоминаний картины событий, развернувшихся на территории морга.

Он верил ей, как самому себе.

В былое время. Не сейчас.

Письмо, полученное в день годовщины, больше не казалось Алексу трогательным, оно напоминало часть театрального реквизита, а то и вовсе – набросок сценария, согласно которому на поле выводят одну фигуру, называют ей имя второго участника процесса, задают условия и требуют разыграть представление. Ради красочного финала можно и собой пожертвовать, только бы отравить жизнь другого человека.

Она расписала ему в красках историю знакомства с Кэрмитом, добавила ударную порцию жалобных нот, присыпала полученное блюдо словами о страданиях и ненависти к себе, щедро плеснула соуса, приготовленного из грязных подробностей и чернухи, желая произвести неизгладимое впечатление. Потом закрепила эффект, разыграв сценку непосредственно перед лицом благодарного зрителя.

В момент первого прочтения Алекс испытывал шок и омерзение.

Сегодня, повторно изучая послание, он видел наскоро слепленный коллаж, а не картину великого мастера.

Ты солгала мне, Аня, думал он.

Зачем?

Какие цели преследовала?

И что, на самом деле, случилось между тобой и Кэрмитом?

Жестокую сказку об изнасиловании, подтолкнувшем к суициду, принимать в качестве единственного возможного варианта я отказываюсь.

Наверное, не стоило заблуждаться с самого начала.

Если хотела, чтобы я отомстил за тебя, сломав ему жизнь, то просчиталась. Я не сделал этого прежде, не собираюсь делать и теперь. Раньше проскальзывали сомнения в правдивости твоих слов, а в настоящее время лишь они и остались.

Я больше тебе не верю.

Не хочу верить.

Действительно не хотел.

Осознать правдивость данного факта и не отбиваться от него всеми возможными способами, было нечеловечески сложно, практически нереально.

Признание приходилось вырывать из себя с мясом, оставляя кровоточащую дыру в груди, там, где по идее, должно было располагаться сердце.

Алекс видел в своих метаниях что-то по-настоящему омерзительное, неправильное от начала до конца.

Он неоднократно подвергал тщательному анализу все разговоры, так или иначе связанные с личностью подозреваемого, записанного девичьей рукой в категорию виновных заранее, до проведения судебного процесса. Компоновал полученные знания и приходил к выводу: несмотря на длительный срок пребывания в школе, ничего он не понял, ни в чём не разобрался. Запутался сильнее и умудрился не то чтобы полюбить подсудимого, но явно почувствовать недвусмысленный интерес к его персоне.

Отрицать можно было до бесконечности, игнорировать Кэрмита – тоже. Приложить больше, чем обычно, усилий, и всё прекрасно получится. Никто не узнает, не заподозрит и не выдвинет теорию о неравнодушии к определённому человеку.

Обманывать окружающих легко. Гораздо легче, чем полагают многие люди, не применявшие сей навык на практике. А ведь достаточно войти во вкус, и будет получаться играючи.

Вот только Алекс не знал ни единого удачного примера обмана самого себя. Наивному собеседнику можно улыбнуться и сказать нечто, противоположное ожидаемому заявлению, но себе говори, что угодно – мысль, засевшая в голове, намертво туда вколоченная, не уйдёт ни от лицемерной улыбки, ни от лживых слов.

Алекс сам не заметил, как начал коллекционировать моменты, связанные с Кэрмитом. К настоящему времени у него их набралось на целый фильм, а то и на франшизу с бесконечными продолжениями. Вроде тех, что старательно, с завидным постоянством, клепает Голливуд.

Он ставил себе своеобразный диагноз. «Переизбыток Кэрмита в крови». Порывался попросить Кэри пересесть обратно к Даниэлю, воздержаться от провокационных выходок, увеличить дистанцию, не приближаться, не нарушать границы личного пространства.

Стоило заикнуться об этом, и язык прилипал к нёбу. Алекс замолкал, не начав говорить, и снова убирал сумку, освобождая место, наблюдая в течение учебного процесса за скольжением ручки по поверхности листа, за тем, как Кэрмит грызёт колпачок и иногда, раздражаясь, постукивает ногтями по столешнице. Желание сделать нечто нестандартное посещало Кэрмита нечасто, в большинстве случаев он был сама сдержанность. И не скажешь, что в прошлом имеются скандалы, связанные с индустрией секса.

Он не был женственным, но жесты его вполне подходили под определение изящных. То ли потратил огромное количество времени на репетиции, потому теперь всё делал отточено, невероятно красиво, то ли от природы эту грацию получил.

Алекс часто ловил себя на том, что во время занятий, наблюдая за соседом, теряет связь с реальностью, и голос учителей доносится как через толщу воды. Он видит витиеватое письмо, кончик ручки, оставляющий на некогда чистом листе послание, постепенно переводит взгляд в сторону того, кто старательно записывает материал занятия, а приходит в себя только после того, как услышит обращение учителя. Наверное, Кэрмиту следовало позлорадствовать, но он всё тем же, отточенным жестом открывал блокнот и писал вопрос-ответ, который желали услышать от Алекса учителя.