Полет к солнцу (СИ)

— Поспишь сегодня так, если сможешь уснуть. А не сможешь — полежишь и подумаешь о своем поведении, — отчитывала она его, уже стоя за дверью. — Давать свою палочку в руки человеку, который не владеет собой! Вы оба могли погибнуть! Ариана могла разнести весь дом! Да неизвестно, кто из вас еще больной: от тебя хлопот побольше, чем от нее. Легкомысленный мальчишка! А мне с тобой возиться еще почти месяц! Жду не дождусь, когда ты, наконец, уедешь: мне станет гораздо легче. Отец рассчитывал, что ты будешь мне опорой, а ты только отравляешь мне жизнь.

Альбус вздохнул с досадой. Почему мать вечно что-то от него ожидает? Почему, если он старший, то всегда больше других обязан, больше других виноват? Козленок Аберфорта, играя, недавно боднул Ариану, она запнулась, упала и довольно сильно ушиблась, но мать, узнав об этом, только покачала головой и велела Аберфорту лучше следить за козами. И вообще — зачем так опекать Ариану? Может, ей от этого только хуже — уж не говоря о том, насколько от этого хуже ему.

Уснуть не удавалось долго. Веревки больно впивались в кожу, руки затекли и заныли. Даже укрыться одеялом толком не получилось — хорошо еще, ночи стояли теплые. И все-таки, изрядно поерзав, Альбус смог успокоиться, и его сморило.

Когда он открыл глаза, было еще темно. В доме стояла тишина, только покрикивала за окном какая-то ночная птица, но и она умолкла вскоре. Свет луны озарял циферблат часов. Было ровно три ночи.

Ему хотелось заснуть, и Альбус уткнулся лицом в подушку, стараясь ни о чем не думать, не двигаться. Скоро не выдержал, сел. В груди стала нарастать тревога, и он далеко не сразу понял, почему. Было слишком тихо. Ночью деревня полна звуков: стрекочут цикады, побрехивают собаки, дом скрипит досками — если прислушаться, то мир окажется полон звуков. Но не теперь.

Альбус замер, весь превратившись в слух, — ничего! Ни малейшего шороха. Волнуясь, он встал и подошел к часам. Было пятнадцать минут четвертого. Чем дольше Альбус всматривался в циферблат, тем более гнетущее чувство тот вызывал. Цифры были словно заостренными, и ему казалось, что они загнуты как-то зло. Альбус подошел к окну, всматриваясь вдаль, но темнота скрывала очертания деревни, и чувство, словно на него смотрят, не покидало: заостренные цифры с циферблата словно кололи лопатки. Промаявшись еще вечность, он не удержался и проверил время. Половина четвертого. Ну наконец-то, скоро начнет светать.

Он начал расхаживать по комнате. Три тридцать три.

Сел, вспоминая известные ему заклинания, повернулся к часам. Странно. Вроде бы, пять минут он точно сидел, а на часах будто бы еще половина четвертого.

Ладно. Он снова принялся вспоминать заклинания и даже почти забыл о времени, но все же повернулся и посмотрел еще раз. Увиденное заставило Альбуса похолодеть, а в животе все стянуло в комок. На часах было три двадцать. Часы, конечно, могли остановиться, но пойти назад? Они точно не были волшебными. Может, магия Арианы на них повлияла? Успокоив себя этой мыслью, Альбус лег в кровать. Ни о чем думать не хотелось, и он просто приказал себе спать. Почти получилось, он задремал, но заснуть окончательно не вышло. Еще раз Альбус посмотрел на часы — они теперь показывали три минуты четвертого.

«Ничего, сейчас уже четыре утра, и через час начнет светать», — сказал себе мальчик.

Но через час за окном не стало светлее, напротив, тьма словно сгустилась: подойдя к окну, Альбус не смог различить ничего. Часы показывали два ночи, и темнота за окном, кажется, вполне им соответствовала.

«Вот уж на рассвет Ариана повлиять не могла никак», — подумал Альбус, похолодев. Мысль прошла горячей иглой через позвоночник, и ему стало по-настоящему страшно. «Может, просто тучи? Ну конечно!» — успокаивал он себя и садился, невольно косясь на часы, хищно смотревшие на него заостренными цифрами. Но время шло, и сидеть одному в гробовой тишине было невыносимо. Руки ныли от веревки, и он неожиданно почувствовал прилив страшного гнева на мать — связать его, унизить подобным положением, и вот теперь он даже не в силах ничего взять, чтобы защититься! Наверное, стой Кендра здесь, Альбус набросился бы на нее. Взревев от ярости, он сфокусировал весь гнев на веревке — и та лопнула с такой силой, что ее обрывки, кажется, разлетелись по углам. Освобожденные руки тут же обожгло, и мальчик принялся энергично их разрабатывать. Страх отступил, и он почувствовал кураж: он что, испугается какой-то темной комнаты, где никого нет?

Ему даже стало любопытно, что же за магия могла заставить время пойти вспять, но мысль о ком-то столь могущественном, кто, возможно даже, невидимый стоит здесь, снова вызвала тревогу.

Время двигалось к часу ночи, и давящая темнота и тишина становились невыносимы.

«Надо на улицу», — решил он, подошел к окну и выдернул шпингалет. Дернул ручку окна на себя, но оно не поддалось. Хуже того, когда Альбус взглянул за окно, то понял, что не видит ничего вообще, совершенно ничего. Он изо всех сил ударил по стеклу кулаком, но оно даже не задребезжало. Взяв с полки подсвечник, он с размаху швырнул им в стекло — вновь без всякого эффекта. Страх обжег с ног до головы, и Альбус стал бить ногой в дверь — ни шороха!

— ТРЕВОГА! ПОЖАР! — закричал он, что было мочи, и крик, умолкнув, повис в пустоте.

Жуткая догадка шевельнулась. «А что, если их убили? Всех? Ариану, маму, Аберфорта?» При этой мысли на глаза навернулись слезы, но от следующей его затошнило: а что, если убийца его семьи теперь стоит прямо за дверью? Разбежавшись, он что было сил, всем телом кинулся на окно, выкинув вперед ногу, но лишь упал и ударился. Как безумный, он кричал и бил со всей силы подсвечником в окно, но так и не сделал на нем ни царапинки. «Может, я сплю?» — Альбус ударил по полке кулаком; увы, боль была самой настоящей, содранная кожа саднила.

Часы тем временем показывали пятьдесят минут пополуночи.

«Он войдет, когда будет полночь, — подумал Альбус, похолодев, — войдет и убьет меня, как убил их».

Нужно было что-то сделать, но жуткий циферблат притягивал взгляд и словно парализовывал.

«Никогда не рассветет. Эта ночь никогда не кончится». В отчаянии он что было сил выкрикнул по очереди имена домочадцев — все так же без результата.

Он почти обреченно смотрел, как часы идут обратно, приближаясь к полуночи. До рокового момента оставалось три минуты, когда голос Арианы произнес за спиной: «Пойдем на качели». Он почему-то сразу понял, что это не была его сестра, и ужас обжег затылок огнем. Голос сестры вновь повторил фразу с той же интонацией. «Качели были в Нагорье. А тут их нет».

«Благодарю, вкусное печенье, — сказал голос Арианы. — Пойдем ловить кузнечиков». Он с ужасом понял, что нечто копирует фразы, сказанные ею недавно. До полуночи оставалась минута, когда «Ариана» сказала вновь ту фразу: «Я тебя переделаю». Шестым чувством он понял: «переделаю» — значит превращу из человека… Во что? Полминуты до полуночи. За дверью комнаты раздался шум — кажется, кто-то вошел. Звук был странным, шаги — не парными, как ходят люди на двух ногах, а как если бы некто шел на четвереньках через коридор. Почти увидев нечто, идущее так близко, Альбус, не успев толком понять, что делает, сжал подсвечник в руке и изо всех сил запустил в жуткий циферблат. Раздался звон, и, как ему показалось, тонкий визг. Секунду спустя его накрыла чернота.

…Солнечный свет лизнул веки.

— Очнулся! До чего же строптивый мальчишка. Кто тебе разрешил снимать веревку? Да еще сломал подсвечник, часы разбил вдребезги… Ты же просто бешеный! Дождешься, в Хогвартсе за такие выходки сажают на цепь.

Мать стояла над ним с мокрым полотенцем и вытирала ему щеки, почему-то исцарапанные в кровь.

— Это была стихийная магия, — пробормотал он, растянув губы в улыбке: сейчас увидеть мать показалось невероятным счастьем. В дверях он заметил Аберфорта и Ариану. Увидев, что он очнулся, сестра бросилась к нему.

— Тебе плохо, Ал? Тебе больно?

Кажется, будто и не она вчера билась на полу в судорогах и выкрикивала бессмыслицу не своим голосом.