Факелы на зиккуратах (СИ)

– Экзоскелетами. – Вежливо ответил Фабиан. – Какими-то невероятно прогрессивными экзоскелетами, которые чуть ли не умнее их хозяев

– Ну, в общем, примерно так. Наша лаборатория 21А, наши кибернетики, занимается разработкой соответствующего программного обеспечения, – Корштайн-Рейхенбек заломала руки и осторожно заглянула в лабораторию. – Можно сказать, что благодаря процессору, который разработан нашими коллегами из Республиканского центра искусственного интеллекта, мы обладаем одними из передовых разработок, которые частично могут выполнять и функции хозяина, в случае критической необходимости, разумеется.

Она еще раз заглянула в дверь и виновато посмотрела на Фабиана.

– Но боюсь, господин консул, эта лаборатория состоит из мальчишек практически полностью, – жалобно сказала она. – А когда мальчишкам достается новая игрушка, их просто не отвлечь.

Фабиан широко улыбнулся.

– В таком случае давайте вместе, как взрослые и более сдержанные товарищи, попеняем этим мальчишкам, – благодушно произнес он и предложил ей руку. – Альберт, вы развлечете пока господ журналистов? Здесь же можно выпить кофе?

– Разумеется! – воскликнула Корштайн-Рейхенбек, беря его под руку. Кажется, непреклонная служительница науки пребывала в самом романтичном настроении. К веселому недоумению Фабиана.

– Кстати, дорогая Мелхола, как вы думаете, – понизив голос, спросил ее Фабиан, – если мы возьмем с собой две самые надежные и самые благоразумные съемочные команды, не воспрепятствует ли это, кхм, экспериментам? Или чем там мальчишки занимаются.

– Я совершенно точно уверена, что это может быть увлекательно, – с придыханием отозвалась Мелхола, оленьими глазами глядя на внимавшего ей Фабиана. – Абель наверняка сможет продемонстрировать, что может делать этот экзоскелет. Он просто влюблен в него.

– Хм, – многозначительно произнес Фабиан и двусмысленно поднял брови.

Чертова тетка зарделась.

Фабиан подозвал Альберта, после тихих переговоров определился с двумя съемочными группами, которые будут сопровождать его. Остальных приказал согнать в кухню и угощать деликатесами. При необходимости доставить обед из столовой консулата.

И если съемочные группы двух очень лояльных консулату вообще и Фабиану в частности каналов готовились увидеть либо огромный ангар, в котором бесшумно и медленно, словно зомби, передвигаются облаченные в костюм полной защиты люди – либо тесную клетушку, в которой в бесконечных стеллажах заключены крысы – либо каких там еще стереотипов они нахватались, то никто и виду не подал, что разочарован: помещение было средних размеров, людей в нем – три человека, за стеклянной перегородкой еще два. Мониторов было бесконечно много. Некоторые показывали биометрические данные, некоторые – бесконечные ряды цифр, коды, что ли, некоторые – какие-то спектрограммы. По двум мониторам транслировались танцевальные выступления. Посередине же лаборатории танцевал человек в экзоскелете и – лаборантка, что ли, в форменном кителе. Другого, правда, цвета, не как у Корштайн-Рейхенбек, – бежевого. И оглушающе ревела музыка. Медленный вальс.

– ИИ, Корштайн-Рейхенбек! – рявкнула Мелхола. Фабиан опустил руку, сунул ее в карман, с любопытством глядя на танцующую пару. – Выключить музыку!

И в громовой тишине она рявкнула еще раз:

– Аддинк! Щенок этакий, опять страдаешь херней!

– Господа, – хладнокровно произнес Фабиан, поворачиваясь к журналистам, – подобная фамильярность вполне в духе этого центра. Атанасиус Елфимов даже уверяет, что это способствует коллективному духу.

– Тетушка Мелхола! – радостно воскликнул Аддинк. Очевидно, Аддинк – в экзоскелете. Лаборантка все-таки была женщиной. – Позвольте пригласить вас на танец. Лисистрат, руби танго!

Искусственный интеллект послушался, загромыхала музыка, парень в экзоскелете подошел к Корштайн-Рейхенбек, опустился на колено, протянул руку.

– Тетушка Мелхола, не бойся, – бодро произнес он, – мы подстроили датчики давления на коже, тебя эта жестянка будет сжимать, как младенчик мамкину сиську.

– Откуда бы ты знал, как младенчик сжимает мамкину сиську, – фыркнула Корштайн-Рейхенбек, кладя руку в манипулятор экзоскелета, к которому сверху ремнями была пристегнута рука Аддинка.

Он встал, повернул голову – точней, экзоскелет повернул голову Аддинка – к Фабиану, осмотрел его, прищурился.

– Это не тот ли главный павлин из центра? Тот, который должен привезти нам кубышку с денежками и всеобщую индульгенцию? – спросил он у своей партнерши.

– Это пятый консул Фальк ваан Равенсбург, – прошипела она.

– А я что сказал? – искренне удивился Аддинк. – Итак, фигура первая, заигрывательная. Тетушка Мелхола, позволь продемонстрировать тебе ловкость, с которой самый неповоротливый пень, вроде меня, например, может вертеть не более поворотливого пня, вроде тебя, например, по комнате. Господин пятый павлин, сделайте пять шагов назад, нам с тетушкой Мелхолой нужно как следует развернуться.

У Фабиана за спиной царило гробовое молчание. Кажется, журналисты даже дышать не смели. То ли ждали локального огненного смерча, то ли скорости, с которой он будет раздавать инструкции о закрытии центра, пожизненном тюремном заключении этого перца или чего-то подобного.

Фабиан сделал пять четких, звонких шагов назад. Замер, сложил на груди руки.

Аддинк остановился вполоборота к нему, склонил голову и улыбнулся одной стороной лица.

– Ай молодец, – одобрительно произнес он. – Итак, демонстрирую. Тетушка Мелхола, вы можете продолжать дышать, он пока не собирается никого убивать, по крайней мере пока в лаборатории целых две съемочных группы, а я в экзоскелете, способном выдержать нагрузку до полутора тонн на любую из трех осей. Мы приступаем к практической демонстрации способностей этого скелета. Прошу обратить ваше внимание, господа лизоблюды, – Аддинк сделал пируэт, второй, развернулся к журналистам: – маневренность. Кстати, если вы так хотите запечатлеть для потомков фас и профиль самоубивца, то есть меня, запечатлейте и электроды на моей башке.

Он повернулся к ним спиной и кокетливо тряхнул головой.

– Для тех, кто подыхает от любопытства, но боится спросить: я парализован на восемьдесят семь с половиной процентов, – невозмутимо сказал он. – Даже голову поворачиваю с трудом. Хвала нашей лаборатории 21С за нейроэлектроды. Все, что я делаю с тетушкой Мелхолой, я делаю силой мысли, так сказать.

Он сделал пару па, наклонился вперед, Корштайн-Рейхенбек взвизгнула, оказавшись спиной в двадцати сантиметрах от пола.

– Не скажу, что сделаю с тобой кое-что сверх того, и не рассчитывай, милая, – игриво произнес Аддинк. – Этот экзоскелет не настолько детально повторяет анатомию человека, как хотела бы твоя пошлая стародевичья натура…

– Вот дрянь, – смеясь, произнесла Корштайн-Рейхенбек.

Фабиан приоткрыл рот. Мальчишку следовало выдрать как следует. Чтобы сидеть не смог. Верней, следовало бы выдрать, до того как его допустили в мир серьезной науки.

Но мальчишка – Абель Аддинк, двадцати трех лет от роду, наполовину сирота, вундеркинд, закончивший школу в тринадцать, Академию в семнадцать, работающий в центре по прямому указанию Елфимова последние пять с половиной лет, являющийся обладателем нескольких десятков патентов – был настолько беспардонно обаятелен, что Фабиан улыбался, глядя, как он кружит эту «тетушку Мелхолу» на девяти квадратных метрах и поясняет, что он делает и почему это должно быть интересно журналистам.

Если правда то, что он парализован – увы ему. Но если правда то, что написано на его лице – радость, искренняя, мальчишеская радость от возможности двигаться, от осознания того, что он причастен к созданию такой здоровской игрушки, то этот Абель Аддинк не особо заморачивался своими крайне ограниченными способностями.

В нем было что-то около ста семидесяти сантиметров росту – возможно, поправка, которую Фабиан делал на ботинки экзоскелета, была слишком большой, может, в Абеле Аддинке было еще пять-восемь сантиметров сверх того. Он был строен, даже худ, привлекателен и был бы красив, если бы не эта худоба. У него была белая кожа, соломенно-светлые волосы; должно быть, длинные, возможно, до лопаток. Скорее всего, тонкие, пусть и густые. Они были убраны в задорный пучок на макушке, в который зачем-то был воткнут карандаш. У этого Абеля Аддинка была длинная шея, торчавшая из майки с логотипом центра; и у него были тонкие руки, которые ремнями были прикреплены к экзоскелету.