Сказка, скользкая немножко

как в пизде заегозит,

как концом зашевелит

аж царевна засмеялась,

так чудно ей показалось,

обвилась вокруг плющом,

говорит: - А ну еще!

Пиздолиз не спит ночами,

Пиздолиз сверлит часами,

все ж царевна - мало ей!

говорит: - Лижи быстрей!

Язычища не жалея,

Пиздолиз пошел живее

трет пизду и сикелек,

трет и вдоль и поперек,

трет по верху и по низу,

по подвалу, по карнизу,

и снаружи и внутри

трет подряд недели три.

А царевна знай хохочет

и никак понять не хочет,

что язык, как хуй любой,

утомляется порой.

Можно, может быть, не спорю,

без особенного горя

час и два пизду лизать.

Сутки ж - нелегко сказать!

Ну а что б вы делать стали,

если вас бы заставляли

месяц с подлой не слезать

и лизать, лизать, лизать?..

Вот и месяц истекает.

Пиздолиз язык втыкает,

трет, и трет, и трет, и трет

дни и ночи напролет.

А царевну разобрало:

все ей плохо, все ей мало...

Невдомек, как видно, ей,

что язык-то без костей...

Вот уж он натер мозоли

и хотел, визжа от боли,

вытащить язык... Куды!

Пеной хлещет из пизды,

не пизда - огнетушитель!

Но, хотите, не хотите ль,

если дорого житье,

нужно снова лезть в нее!

Пиздолиз сверлит часами,

Пиздолиз не спит ночами,

а царевна - шутки ей!

знай свое: быстрей, быстрей!

Вновь луна в последней фазе...

С языка вся кожа слазит,

впору в слезы, впору в крик,

сводит судорогой язык...

Тут язык, борясь с бедою,

сунул он в ведро с водою,

а вода как зашипит,

пар столбом как повалит,

будто сталь он закаляет

и в ведерко опускает...

А она: - Ебена мать!

Как ты смеешь остужать?!

И опять мученье то же:

от пизды бедняк не может

отойти, как часовой:

то по стрелке часовой,

то против нее он лижет,

то подальше, то поближе,

то по кругу обойдет,

то диаметром пройдет,

трет пошире, трет поуже...

На язык, как в дождь на лужах,

повскакали пузыри,

а ее все три да три!

Злая боль язык тревожит,

он ни пить, ни есть не может,

похудел и подурнел,

словно двадцать лет болел,

почернел и запаршивел,

поседел и оплешивел,

а царевна - мало ей!

все свое: быстрей! быстрей!

Третий месяц на исходе,

Пиздолиз тоской исходит...

Вот уже сравнялось три

а ее все три да три!

И язык уж притупился,

всюду язвами покрылся,

а царевна - мало ей!

все - скорей, скорей, скорей!

Пиздолиз уже чуть дышит,

под собой пизды не слышит,

мыслит: - Братец мой родной,

отправляюсь за тобой!

Полон смертною тощищей,

он в последний раз в пиздищу

язычище запихнул,

да и ноги протянул...

А царевна завопила:

- Я ж совсем-было спустила!

Месяц, может быть, еще б

и меня бы он проеб!

И в отчаянье царевна

на пол спрыгнула и гневно

вновь пиздою об пол трет:

вправо-влево, взад-вперед...

Все бегут в испуге жалком,

прячут копья, пики, палки,

прячут стулья, прячут лом,

кошку с цепким коготком,

прячут вилку, прячут ножик,

стол с четверкой острых ножек,

чтоб царевна сгоряча

не поранилась, дроча...

ГЛАВА 4

Той порою мать, вздыхая,

Пиздолиза ожидая,

дни считает... Нет и нет!

Пиздолизов сгинул след.

Не поставить ли с азарту

на оставшегося карту?

И, сомнениями полна,

ищет младшего она.

Ваня спит в хлеву беспечно,

по своей привычке вечной

чешет яица во сне,

весь испачкавшись в говне.

Мать сыночка оглядела,

повздыхала, покряхтела

и, в сердцах махнув рукой,

воротилася домой.

Ваня дальше спит беспечно,

чешет яйца бесконечно

и пускает из ноздри,

как младенец, пузыри.

Вдруг Иван вскочил невольно:

кто-то за хуй, да пребольно,

как ухватит! Сладкий сон

он покинуть принужден.

Глянул Ваня в яйца. Что же

он там видит? Правый Боже!

Мандавошку - но в арбуз

ростом! - Ах ты подлый гнус!

крикнул он. - Да как ты смеешь!

Ну, сейчас ты пожалеешь!

Паразита снял с волос

и кулак над ним занес.

Но ему: - Постой немножко!

отвечает мандавошка

человечьим языком,

да притом еще баском.

- Я - царица мандавошек.

Не оставь ты бедных крошек

без царицы! Друг ты мой,

в чем вина перед тобой

божьей твари Мандавошки?

Что порой кусну немножко

за муде твои? Вот на!

Кушать ведь и я должна!

Не дави меня, Ванюша,

не губи мою ты душу,

отпусти... Иван глядит...

- Что же, ладно, - говорит,

бог с тобой... Зевнул, тоскуя,

и опять на боковую

было норовил. Но вошь:

- Встань-ка, Ваня! Сон хорош,

жизнь - лучше. До могилы

ты меня попомнишь, милый.

Важной тайной я с тобой

расквитаюсь, ангел мой.

Слушай, милый человечек:

за петлями рек и речек,

за кирпичною стеной,

за коричневой горой,

за болотами пустыми,

за лесами за густыми

царствует в стране отцов

славный царь Елдабаоф.

А царевна Непроеба

доведет царя до гроба:

видно, бес в нее взошел

похотлива, как козел.

Царь повсюду возвещает,

что полцарства обещает

дать тому, кто б не ленясь,

грозной кары не боясь,

дочку цареву родную,

Непроебу дорогую,

будь то барин аль холоп

разом до смерти заеб!

Та задача трудновата:

заколдована пизда-то!

Но и тайны под замком

мандавошкам нипочем.

Ну-ка, Ваня, одевайся

да в дорогу собирайся.

По речушке вверх иди,

будет мостик впереди.

А по берегу, по краю,

вьется тропка небольшая,

утыкаясь в лес густой.

Двинешь вправо той тропой.

Перейдя поляну, прямо

через лес иди упрямо.

Двое суток как пройдешь

на пещеру набредешь.

Лезь в нее. Как свет завидишь,

на большое поле выйдешь.

Вбок немножко, под холмом,

есть лукошко в поле том.

А в лукошке том волшебном

талисман лежит целебный,

заколдованный гондон.

Самоеб зовется он.

Близ Гондона-самоеба

огнедышащая Жопа

кверху сракою лежит

и гондон тот сторожит.

Как бы Жопа ни пугала,

не страшись ее нимало.

Крикни: "Самоеб, ты мой!"

и смелей хватай рукой.

С ним пойдешь в тот город древний.