Фашизм. Тоталитарное государство

Я доводил массу до фанатизма, — продолжает Гитлер, — чтобы сделать из нее инструмент своей политики. Я разбудил массу. Я заставил ее подняться над собой, дал смысл ее активности. Меня осуждают, говорят, будто я поощряю самые низменные страсти массы. Это не совсем так. Когда я обращаюсь к массе с разумными аргументами, она не понимает меня, стоит только затронуть ее чувства — она сразу начинает воспринимать лозунги, которые я выдвигаю. На массовом собрании нет места мысли. А так как мне нужна именно такая среда, ибо только на нее мои речи имеют прочное воздействие, я собираю как можно больше разных слушателей и заставляю их, хотят они того или не хотят, смешаться в единую массу: интеллигенты, мещане, а также рабочие. Я размешиваю народ и не общаюсь с ним, пока он не превратится в массу. — Гитлер немного подумал, потом продолжил: — У меня внутреннее убеждение, что в искусстве влиять на массы никто не может соперничать со мной, даже Геббельс. То, чего можно добиться расчетом и хитростью, сфера Геббельса. Но подлинная власть над толпой есть нечто, чему нельзя научиться. И заметьте, чем многочисленнее масса, тем легче ею владеть. Чем богаче смесь человеческих элементов — крестьян, рабочих, чиновников, тем более безличный характер приобретает получаемое тесто. И ничего не получается из ограниченных собраний культурных людей, представителей профессиональных организаций и т.п.: то, в чем вы их сегодня убедите путем логических объяснений, завтра будет разрушено с помощью диаметрально противоположных доказательств. А то, что вы скажете народу, когда он представляет собой массу, когда пребывает в состоянии восприимчивости и фанатичной преданности, запечатлевается и остается как гипнотическое внушение; оно устоит перед любыми разумными доводами. Но будьте внимательны: точно так же, как есть индивидуальные неврозы, к которым врач не смеет подступиться, есть и у массы свои больные места, их нельзя раздражать. К числу этих табу нужно отнести все, что связано с инфляцией и хлебными карточками. Я могу потребовать от массы гораздо более тяжких жертв, но должен в то же время внушить эмоции, которые позволят ей перенести эти лишения» (99—130 и 132).

Заканчивая разговор на эту тему, Гитлер дает следующее напутствие: «Делайте все, что хотите, но не говорите мне больше ни об обесценивании, ни об инфляции. Впрочем, масса не видит никакой разницы между тем и другим» (99—134).

Превращать народ в аморфную, некритичную, недумающую массу и толпу позволяли Гитлеру не его ораторские способности, а сама суть тоталитарного государства. Это оно превращает народ в толпу, так как лишает его возможности иметь политические партии и организации, оппозиционную прессу, лишает его гласности, общественного мнения, свободных выборов, заставляет его вступать в официальные организации, полностью подвластные фашистскому режиму, превращает его в толпу, унифицируя мышление, вкусы и идеалы.

Следовательно, ключ к разгадке влияния Гитлера на толпу нужно искать не в его ораторском таланте, а в природе тоталитарного государства. Но если все же мы хотим знать, в чем сила злого гения Гитлера, то должны признать: в его способности создать тоталитарное государство. Сам Гитлер, как и некоторые современные авторы, видит оригинальность своей манеры в том, что он размешивает народ в однородную массу перед тем, как начать говорить с ним, однако это не совсем точно. Не оратор, а система превращает народ в толпу. На массовом собрании «перемешаны» тысячи крестьян, рабочих, писателей, инженеров, врачей, чиновников и студентов, но их привели на собрание те массовые организации, членами которых они стали и не могли не стать. Каждый знает, что его присутствие фиксируется, что по тому, был он или не был, судят о его политической благонадежности. Это и есть характерная для фашистской системы принудительная добровольность. Тоталитарное государство доводит террор и контроль до такой всеохватности и совершенства, что каждый гражданин поступает именно так, как оно хочет. И гражданин привыкает к тому, что веления государства — самые правильные, и всегда соглашается с ними, не задумываясь над тем обстоятельством, что ему не дозволяется поступать по-другому. В конце концов он начинает внушать себе, что поступает так добровольно настолько, насколько можно согласовать добровольность и принуждение.

Что касается фанатизации толпы, в чем Гитлер видит важный элемент своего искусства влиять на массу, она также результат в большей степени тоталитарной системы, нежели ораторского дарования фюрера. Невозможно весь народ превратить в фанатиков, не создав предварительно такую систему. Она располагает аппаратом пропаганды, который систематически направляет, или, точнее, натравливает массовое сознание на определенный объект, преподнося вещи только под одним углом зрения, отрицая и игнорируя полностью противоположное мнение. Тот факт, что ни одному политическому вождю не удавалось фанатизировать народ в условиях либеральной демократии, убедительно доказывает, что без монополизации пропаганды невозможно торжество демагогов типа Гитлера, ибо оппозиционные партии и пресса разоблачили бы и высмеяли их немедленно. Да и сам Гитлер смог превратить в фанатиков народ, превратить его в огромную массу варваров лишь после того, как пришел к власти и создал свою государственную машину.

Превращение немецкого народа в толпу, его политическое развращение имеет и оборотную сторону: развратители сами оказались развращенными. И это важный показатель порочности принципов, на которых зиждется система.

Когда фанатичные толпы величают своего вождя, он сам начинает верить в то, что приписывает ему обезумевшая масса. Сверхъестественный образ, созданный истеричной толпой, начинает овладевать им самим. Он старается слиться с ним, чтобы удовлетворить толпу. И в конце концов он начинает верить в этот миф точно так же, как верит в него толпа. Он становится столь же слепым и фанатичным, как и его поклонники.

Задолго до того, как Гитлер заявил, что он послан провидением, чтобы стать фюрером немецкого народа, его уже объявили посланником Бога. Еще в 1933 году, когда Гитлер только что пришел к власти, фон Папен провозгласил: «Милосердный Господь благословил Германию, дав ей в очень тяжелые времена руководителя, который, уверенно полагаясь на свой инстинкт государственного деятеля, проведет ее через трудности и опасности к светлому и счастливому будущему» (88—397).

Поэты также превозносили его как посланца судьбы, которому суждено вывести Германию из исторических несчастий и повести ее к светлому будущему. Нацистская партия и Гитлер поощряли эти безмерные славословия, так как видели в них средство объединения народа, создания нерушимого морально-политического единства. В результате не только партия и народ, но и сам Гитлер уверовал в эту «истину».

Интересными покажутся мысли Гитлера, пересказанные Ялмаром Шахтом на одном из судебных заседаний в Нюрнберге. «Я предполагаю, — сказал Шахт, — что вначале можно говорить разве что о дурных наклонностях Гитлера; он без сомнения думал, что желает добра, но мало-помалу стал жертвой поклонения, которое внушал толпе, ибо тот, кто начинает развращать толпу, сам оказывается развращенным ею.

Подобные взаимоотношения между вождем и его подчиненными приводят к тому, что вождь начинает подчиняться инстинктам толпы, — то, чего должны стремиться избегать все политические руководители» (90—164).

3. Культ других государственных и партийных фашистских руководителей

Пирамидально-иерархическая структура фашистского государства закономерно порождает культ личности любого руководителя, так как он практически несменяем, неконтролируем снизу, его власть над подчиненными неограниченна. Вопрос только в масштабах культа, которые прямо зависят от размеров власти, сосредоточенной в руках руководящего лица.

Чем больше и неограниченней власть, тем сильнее соответствующий культ. Следовательно, культ не более чем фальшивый авторитет, созданный тиранической силой власти вокруг определенного лица, однако в него начинают верить как окружающие, так и сам его носитель. Поэтому навязанный системой авторитет существует, пока неограниченная тираническая власть сосредоточена в руках этого лица; если падет эта власть или данное лицо ее лишится, бесследно исчезает и его авторитет.