Демократия без прикрас (СИ)

Обобщая: прямая демократия будет иметь ровно те же недостатки, что и обычные способы голосования, но если её «ввести в моду» — то именно что «каждая кухарка будет управлять государством». Кто–то некогда хорошо сформулировал: демократия — это когда предполагается, что сумма нулей не равна нулю.

Важно: я здесь вовсе не пафосно наезжаю на «тупое быдло». М. Нордау, «В поисках за истиной»:

«Соедините 20 или 30 Гете, Кантов, Гельмгольцев, Ньютонов etc., и дайте им на обсуждение практические, современные вопросы; их споры, пожалуй, будут отличны от тех споров, которые ведутся на первых попавшихся собраниях (хотя я не утверждаю даже и этого), но что касается результатов этих споров, то я уверен, что они не будут отличаться от результатов, даваемых всяким другим собранием. Почему же? Потому, что каждое из 20 или 30 выбранных лиц, кроме личной оригинальности, отличающей его от других, обладает и наследственными, видовыми признаками, не отличающими его не только от его соседа по собранию, но даже и от всех снующих на улице прохожих. Можно сказать, что все люди в нормальном состоянии обладают известными признаками, являющимися общими для всех, равными, положим, x, это количество увеличивается в вышеозначенных индивидах на другую величин, различную у различных индивидов, которая поэтому должна быть для каждого их них названа иначе, например, a, b, c, d и пр. Предположив это, мы получим, что в собрании из 20 человек, хотя бы самых высоких гениев, будет 20x и только 1a, 1b, 1c и т.д. Ясно, что 20x неизбежно победят отдельные a, b, c, т.е., что человеческая сущность победит личную индивидуальность, и что колпак рабочего совершенно покроет собою шляпу медика и философа».

Senatores boni viri, senatus autem mala bestia — не вчера ведь сказано, не так ли? А тут всё же специально подобранные сенаторы, а не вообще все подряд.

При этом есть вопросы, которые просто нельзя поручать решать «всем оптом». Прямо сейчас остро актуален вопрос Новороссии — и какая часть населения сражается против фашистов? Как думаете, в случае прямого демократического всеобщего голосования не выбрало бы большинство «мир любой ценой, а моя хата с краю, авось пронесёт»? А потом бы приспосабливались, прыгая, к западенской оккупационной администрации, и утешали бы себя «могло бы быть ещё хуже» (это на бытовом уровне и «сразу потом» — на государственном и впоследствии всё ещё хуже).

Нельзя прекраснодушно, интеллигентски и эльфийски игнорировать тот факт, что большинству вообще не интересна политика, особенно в ракурсе развития страны, общества и т.д. — короче, всего, что отличается от «мне лично благ прям ща». Люди в большинстве не разбираются в вопросах управления государством не потому, что тупые — просто их не интересует то, что выходит за рамки принципа «своя рубашка ближе к телу».

Наглядная иллюстрация «как оно работает на практике»: шахтёры в СССР получали бешеные для большинства населения деньги, но бастовали за приватизацию шахт. Затем они не получали денег вообще — и некоторые из них возмущённо и без какой–либо пользы стучали касками. Народ требовал отставки коммунистов, предъявляя претензии к чёрным «Волгам» и государственным дачам — а через несколько лет молчал в тряпочку, когда «прихватизировали» всю страну.

Прямая демократия? Нет уж, извините. Я не заявляю о её невозможности — это очень эффективный способ управления, но лишь при соблюдении двух условий: во–первых, избиратели хорошо знают друг друга, и во–вторых — решают только простые вопросы, локально касающиеся внутренних дел строго этого самого коллектива. Скажем, группа студентов решает, что закупать на окончание сессии — вино или пиво (постановили: «и водку тоже»). Но не более того.

Однако, как ни странно, основная либеральная претензия к прямой демократии — это «игнорирование прав меньшинств» — об этом в следующей главе.

8. Меньшинства

Помните, с чего мы начинали исследование? С того, что демократия — это власть большинства, что оказалось не совсем так, начиная с древних Афин. Однако в современности всё ещё чудесатее: если изначально речь шла всё же о большинстве избирателей, просто избирательными правами обладали не все, то в современности либеральная мысль дошла до концепции «демократия — это права меньшинств». Пример: прошлогодняя статья [6] в известном британском журнале «The Economist», где власть большинства названа «зомби–демократией». Это, мол, неправильная демократия: «Majoritarianism — the credo of an expanding group of elected but autocratic rulers around the world, which holds that electoral might always makes you right — is not true democracy», а правильная демократия — это власть коалиции меньшинств.

Впрочем, в России это не новость: ещё несколько лет назад известный правозащитник (а в советские времена — диссидент) С.А. Ковалёв заявил [7]: «Демократия — это не власть большинства. Демократия — это прежде всего права меньшинств. … Я никогда не вру!». Для иллюстрации «кто такое говорит» процитирую [8] другое его высказывание: «Я — антипатриот. Я очень не люблю того, что называют патриотизмом, и считаю это общественно вредной идеей».

Ещё пример — некий «Проект Демократия» [9] из Хайфы: «Концепция подлинной демократии проистекает из представления о том, что государство существует для блага людей, которые в нем живут, а не наоборот. С этой точки зрения ценностная основа демократического режима связана с реализацией ценностей прав человека… При сущностном подходе к демократии защита прав человека становится центральным её элементом. С точки зрения такого подхода, противоречия между защитой прав и волей большинства — это естественное и неотъемлемое отражение двух жизненно важных основ демократии. Основополагающий принцип подлинной демократии — защита прав меньшинств от тирании большинства».

Обратите внимание, как ненавязчиво констатация противоречия между волей большинства и защитой прав меньшинств превращается в «защиту от тирании большинства».

Ещё примеры передёргиваний:

«— Кто согласен с тем, что демократия — это власть большинства?

Стайка первокурсников уверенно поднимает руки.

— Тогда нам придётся признать, что Северная Корея раз в пять демократичнее Японии, поскольку в Северной Корее правительство поддерживают 100% населения, а в Японии рейтинг кабинета болтается у 20%».

В этом случае, если рассуждать формально, то далеко не факт, что все в Северной Корее голосовали «за» добровольно — т.е. это уже нельзя назвать демократией. С другой стороны, а на каком основании косвенно заявляется, что–де они голосуют не добровольно? Либерал не может себе представить, как можно голосовать за не–либеральные ценности — это не демократично? Ну–ну.

А, главное, при этом совершенно спокойно пропускается без критики тезис «в Японии правят те, кого поддерживает лишь 20% населения, и это — демократия». Стоило бы, наоборот, подумать, как может быть легитимным правительство, которое не желает поддержать 80% населения страны.

«В странах с развитой парламентской демократией даже победившая партия зачастую не может набрать абсолютного большинства голосов и единолично сформировать правительство. Приходится вступать в коалиции с теми, кто набрал ещё меньше голосов. Таким образом, правительство контролируется… абсолютными меньшинствами».

Тоже интересная сентенция — мол, при развитой демократии во власти состоят чисто блоки политиканов, не пользующиеся поддержкой большинства населения, и это нормально.

Заканчивается это интервью ЛГБТ-активиста М. Крылова на «Эхе Москвы» тезисом: «Чем больше меньшинств — разных, противоречивых, тем сложнее стать диктатором. Тем более развитым становится гражданское общество».