Владимир Одоевский и его роман Русские ночи

В. Одоевский всегда проявлял влечение к фрагментарным формам в литературе. Его излюбленные жанры - обрывочные записи, афоризмы, "гномы". Тяготение к фрагментарному изложению сказалось и в "Русских ночах". Это тяготение было и естественным, и осознанным. Недаром в романе часто повторяется слово "отрывки": "После восьмилетней уединенной жизни, посвященной сухим цифрам и выкладкам, сочинитель сих отрывков..." и проч. (наст, изд., с. 44).

"Обрывочность" романа В. Одоевского не мешает ему быть цельным по внутренней своей структуре. Видимая фрагментарность произведения сочетается с глубоким, м_у_з_ы_к_а_л_ь_н_ы_м единством всех его частей. Музыкальным можно назвать самый принцип композиции романа. Разумеется, это не точное, не терминологическое определение, а метафора. Но метафора, которая способна прояснить суть дела.

Музыкальный принцип композиции предполагает не поступательное, а возвращающееся повествование. (Интересно, что "возвращающейся" речью иногда называют стихи - речь в основе музыкальную). Ход повествования определяется не логикой событийного сюжета, а больше всего законами внутренних ассоциаций, вариационным повторением и усилением мотивов-идей, столкновением противоположных мотивов в пределах одной темы (что на языке музыки называется "контрапунктом").

Подобный принцип и лежит в основе построения "Русских ночей". Идеи-мотивы возникают в романе, сталкиваются между собой, на время исчезают, заменяются другими, затем, по законам музыкальной логики, снова появляются в видоизмененной форме, в различных вариациях, в новых формальных и смысловых образованиях. Роман "Русские ночи" может показаться не цельным и обрывочным лишь с точки зрения рассудочной и догматической. С точки зрения поэтически-музыкальной он построен весь как бы на едином порыве - порыве одновременно эмоциональном и интеллектуальном.

Важную организующую роль играют в композиции романа диалоги друзей: Фауста, Виктора, Вечеслава и Ростислава. С диалогов начинается книга, ими же все заканчивается: эпилог целиком построен на диалогах. По собственному признанию В. Одоевского, в этом отчасти сказалось влияние Платона. Платон был любимым философом всех любомудров, а форма диалогов в духе Платона одной из излюбленных разновидностей их поэтико-философских композиций.

Однако диалоги в "Русских ночах" носят не совсем традиционный характер. Они оформляют речь внутренне не столько диалогическую, сколько монологическую. На них заметен сильный налет дидактизма. В спорах приятелей явственно выступает на первый план авторский взгляд на вещи и прямой авторский урок. Этот урок выговаривается разными голосами, но, как это чаще всего и бывает в дидактической поэзии, звучат эти голоса все-таки как один голос. Это преимущественно голос Фауста, авторского двойника - хотя и не плоского, не слишком прямолинейного. В спорах между Фаустом и его друзьями, как правило, происходит так, что все другие, кроме Фауста, не столько отстаивают свой особенный взгляд на вещи, сколько поддерживают спор. Во всяком случае возражения друзей Фауста делаются на менее серьезном уровне, нежели его собственные замечания. Диалог получается внутренне не равнозначным. Философа Фауста в его страстном слове сплошь и рядом возбуждают не равноценные слова-мысли, а идеи, которые лишь поверхностным образом противостоят его идеям. Диалог у В. Одоевского, как правило, в самом себе не заключает ни истинного драматизма, ни глубокой диалектики.

Это не значит, что диалектика отсутствует в романе в целом. Диалоги в нем составляют лишь одну важную часть его композиции. Другая часть количественно большая и не менее важная - это рассказы, новеллы, которые служат своеобразной иллюстрацией к философским идеям, заключенным в диалогах. Рассказы эти - "Бригадир", "Бал", "Мститель", "Насмешка мертвеца", "Последнее самоубийство" и др. - не являются п_р_я_м_ы_м_и аналогиями к философским тезисам, но глубокая ассоциативная, поэтическая связь их с этими тезисами несомненна. Это не прямые, но свободные поэтические аналогии, род свободной притчи.

Притчами широко пользовались в своем творчестве и писатели-романтики в Германии, и русские любомудры. Притча - связующее начало между философским и художественным, образная история, басня, художественный рассказ, призванные подать общую идею в живых и конкретных формах. В "Русских ночах" Фауст говорит Ростиславу: "Ты знаешь мое неизменное убеждение, что человек если и может решить какой-либо вопрос, то никогда не может верно перевести его на обыкновенный язык. В этих случаях я всегда ищу какого-либо предмета во внешней природе, который бы по своей аналогии мог служить хотя приблизительным выражением мысли" (наст, изд., с. 78).

Эти слова Фауста - как и близкий по содержанию эпиграф к роману из гетевского "Вильгельма Мейстера" - хорошо объясняют основной композиционный прием "Русских ночей". Соединение в композиции философского тезиса с образным его выражением в рассказе-притче, поэтика свободных аналогий обусловлена потребностью прояснить и углубить важную для автора философскую мысль. Однако в этом прояснении с помощью свободной аналогии мысль становится не только глубже, но и объемнее, многозначнее, живее: она приобретает диалектический характер.

Монологическими в своей внутренней основе можно назвать диалоги друзей в романе, но не сам роман. Роман "Русские ночи" не однолинеен в своих идеях, в нем есть живые противоречия и глубина, в нем заключена подлинная драма мысли.

"Русские ночи", как и всякий роман, имеют свой сюжет. Но это сюжет особенный, и он вполне отвечает жанровой, философской природе произведения. Он определяется не системой событий и не связью и отношениями образов-персонажей, а кругом идей, их сближением и отталкиванием, их движением, их жизнью. Подобно тому, как композиция романа носит музыкально-лейтмотивный характер, так, в прямом соответствии с этим, и сюжет строится на музыкальном движении и развитии лейтмотивов-мыслей.