Владимир Одоевский и его роман Русские ночи

Этой теме посвящены разговоры Фауста и его друзей в "Ночи третьей" и помещенная там же новелла-притча о великом безумце - старике зодчем, выдающем себя за Джамбаттисту Пиранези. Фауст так раскрывает смысл этой притчи: "Мне кажется, что в Пиранези плачет человеческое чувство о том, что оно потеряло, о том, что, может быть, составляло разгадку всех его внешних действий, что составляло украшение жизни, - о бесполезном" (наст, изд., с. 34).

Бесполезное не просто украшает жизнь, но оно лежит в ее основании, чему самым несомненным доказательством служит для В. Одоевского поэзия: поэзия как искусство и поэзия как особенное видение и чувствование человека. В жизни человека поэтическое начало, с точки зрения В. Одоевского, одно из самых важных. Человек, утверждает Фауст и его устами сам В. Одоевский, "никак не может отделаться от поэзии; она, как один из необходимых элементов, входит в каждое действие человека, без чего жизнь этого действия была бы невозможна". И далее: "...в мире психологическом поэзия есть один из тех элементов, без которых древо жизни должно было бы исчезнуть..." (наст, изд., с. 35).

Эти идеи В. Одоевского относятся к числу его постоянных и задушевных идей, и они имеют реальное, жизненное обоснование. Они порождены конкретными явлениями исторической действительности: торжеством узкого меркантилизма и буржуазности как в русской, так и еще более того в европейской жизни 30-40-х годов XIX в. В 30-е годы Е. А. Баратынский писал в стихотворении "Последний поэт":

Век шествует путем своим железным,

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчетливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы... {*}

{* Баратынский Е. А. Стихотворения, поэмы, проза, письма. М., 1951, с. 271.}

По мысли это очень близко тому, о чем думает и В. Одоевский и о чем он пишет в "Русских ночах". Истинный смысл утверждения В. Одоевским (как и Баратынскжм) поэзии как высшей человеческой и жизненной ценности заключается в неприятии романтическим мироощущением "промышленного", "железного", эгоистического века.

Тема поэта и поэзии звучит в романе "Русские ночи" с самого его начала. Постепенно она получает в сюжете романа все более полное развитие и занимает все более важное место. Она становится одной из ключевых в частности потому, что в ней для В. Одоевского заключены не только вопросы, но и ответы, в ней есть элементы положительного решения проблемы человеческого знания и возможного счастья человека.

Подобно ранним немецким романтикам и русским любомудрам, В. Одоевский придерживался того взгляда, что только поэзия обладает силою видеть и чувствовать живую основу мироздания и сущность человеческой души. Поэзия сама есть жизнь, она является поэтому совершеннейшим органом познания, и настоящий философ, человек, стремящийся постичь истину, не только имеет право, но и просто обязан смотреть на мир глазами поэта. По глубокому убеждению В. Одоевского, постижение истины требует от человека не столько прозрения ума, сколько прозрения сердца и души поэтического прозрения. Недаром, противопоставляя в эпилоге романа русскую науку западной, В. Одоевский отмечает как положительную черту, как самое существенное достоинство русской науки преобладание в ней поэтических элементов над собственно учеными: "Стихия всеобщности или, лучше сказать, всеобнимаемости произвела в пашем ученом развитии черту довольно замечательную: везде поэтическому взгляду в истории предшествовали ученые изыскания; у нас, напротив, поэтическое проницание предупредило реальную разработку" (наст, изд., с. 182).

В другом месте того же эпилога В. Одоевский устами Фауста утверждает: "Великое дело понять свой инстинкт и чувствовать свой разум! в этом, может быть, вся задача человечества. Пока эта задача не для всех разрешена, пойдем отыскивать те указки, которые какая-то добрая нянюшка дала в руки нам, рассеянным, ветреным детям, чтобы мы реже принимали одно слово за другое. Одна из таких указок называется у людей творчеством, вдохновением, если угодно, поэзиею..." (наст, изд., с. 177).

Поэтический взгляд на вещи для В. Одоевского - самый глубокий и самый верный взгляд. Поэтический путь познания - истинный путь, В этом отношении В. Одоевскому был особенно близок из числа любомудров А. С. Хомяков. В "Записках о всемирной истории" А. С. Хомяков так писал о необходимых качествах хорошего историка: "Звание историка требует редкого соединения качеств разнородных: учености, беспристрастия, многообъемлющего взгляда, Лейбницевой способности сближать самые далекие предметы и происшествия, Гриммова терпения в разборе самых мелких подробностей и проч., и проч. Об этом всем уже писано много и многими; мы прибавим только свое мнение. Выше и полезнее всех этих достоинств - чувство поэта и художника. Ученость может обмануть, остроумие склоняет к парадоксам; чувство художника есть внутреннее чутье истины человеческой, которое ни обмануть, ни обмануться не может". {Xомяков А. С. Записки о всемирной истории. Ч. I. - Полн. собр. соч. Т. V. М., 1900, с. 31.}

Идеи В. Одоевского относительно поэтического познания и роли поэтического начала в жизни человека обусловили и его отношение к самой личности поэта. В идеальном обществе, как оно представлялось В. Одоевскому, поэт должен быть первым и самым почетным гражданином. В этом он придерживался взгляда, который не только не похож на точку зрения его любимого философа Платона, но и прямо ей противоположен. В утопической повести "4338-й год" В. Одоевский делает правителя государства "первым поэтом нашего времени", а сословие философов я поэтов - первым сословием. Заезжий американец говорит об этом утопическом государстве: "О! страна поэтов! у вас везде поэзия...".

В системе идей философского романа В. Одоевского, в особенном сюжете этого произведения поэту отводится самое высокое место. "Поэт, - говорится в рукописи молодых искателей истины, - есть первый судия человечества. Когда, в высоком своем судилище, озаряемый купиной несгораемой, он чувствует, что дыхание бурно проходит по лицу его, тогда читает он букву века в светлой книге всевечной жизни..." (наст, изд., с. 23).